Коже́в Алекса́ндр [франц. Alexandre Kojève (Koschewnikoff, Kojevnikoff, Kojevnikov); Александр Владимирович Кожевников] [11.5(28.4).1902, Москва – 4.6.1968, Брюссель], европейский философ русского происхождения, представитель французского неогегельянства, переводчик, дипломат. Под влиянием К. Маркса и М. Хайдеггера предложил авторское атеистическое, антропологическое и историософское прочтение работы Г. В. Ф. Гегеля «Феноменология духа» с особенным вниманием к «диалектике раба и господина», «желанию желания другого» и «концу истории», чем повлиял на французских интеллектуалов 1930–1940-х гг. Наиболее известное произведение Кожева – «Введение в чтение Гегеля» (Introduction à la lecture de Hegel, 1947). Своей оригинальной интерпретацией Кожев включил Гегеля, философа 1-й трети 19 в., в число актуальных мыслителей середины и 2-й половины 20 в. Он также написал работы по истории философии, философии права и власти, а после Второй мировой войны участвовал от Франции в экономических проектах евроинтеграции.

Биография

Кожев – выходец из русско-немецкой купеческой семьи, был племянником художника В. В. Кандинского по отцовской линии. К окончанию гимназии как представитель «эксплуататорского класса» потерял право на поступление в высшие учебные заведения, поэтому, несмотря на симпатии к Октябрьской революции, с частью фамильных драгоценностей в 1920 г. эмигрировал через Польшу в Германию, где в университетах Берлина и Гейдельберга изучал восточные языки и философию. Под руководством К. Ясперса к концу 1925 г. написал и в 1926 г. защитил диссертацию о религиозной философии Вл. С. Соловьёва, переехал с бывшей невестой брата философа А. Койре – Цецилией Леонидовной Шутак в Париж (в браке с 1927 по 1932), где продолжил самообразование, позже связал жизнь с Ниной Владимировной Ивановой – подругой М. Л. Сувчинской, оставшейся во Франции дочери философа Л. П. Карсавина. В годы Великой депрессии Кожев потерял средства к существованию, принялся под руководством А. Койре за активное участие в работе журнала Recherches philosophiques, популяризировавшего феноменологию Э. Гуссерля и Хайдеггера. Кожев писал рецензии на книжные новинки немецкой, французской, русской, китайской, японской, индийской философии, переводил тексты Г. В. Ф. Гегеля и К. фон Гегеля, Л. Штрауса, Хендрика де Мана. Тогда же для ближнего круга, а позже и в официальных документах поменял фамилию с непривычно звучащей во французской фонетике «Kojevnikoff» на «Kojève» (в ряде документов указывалось: «Kojevnikoff dit Kojève» («Кожевников, известный как Кожев»).

Как постоянный участник курса А. Койре в секции наук о религии Практической школы высших исследований (l’École pratique des hautes études) и как его друг, Кожев в январе 1933 г. принял от него приглашение вести курс «Религиозная философия Гегеля (по "Феноменологии духа")» и читал его до мая 1939 г. (официально Кожев был трудоустроен как лектор с 1 ноября 1933 по 31 октября 1939). Ныне этот курс благодаря Р. Кено, который собрал записи курса и авторизовал их у Кожева, известен под названием «Введение в чтение Гегеля» («Introduction à la lecture de Hegel», 1947). Параллельно, с 10 февраля 1936 г. до 6 января 1940 г., Кожев числился помощником библиотекаря в Венсенском замке (Château de Vincennes).

Во время Второй мировой войны Кожев, уже гражданин Франции (по декрету от 18 февраля 1937), был мобилизован, но из-за скоротечности «Странной войны» не участвовал в боях. Покинув оккупированную зону, с 1942 г. участвовал в разведке голлистского крыла Движения Сопротивления. После войны не вернулся к академической работе, называл международную политику, в частности экономическую евроинтеграцию, более сложным и интересным занятием для интеллектуала, что можно также понимать как возможность осуществления его философского проекта наступления «конца истории» (Kojève A. 1968. P. 18–20). Последнее, однако, не отменяло продолжение теоретической философской работы, «в стол» были написаны работы о феноменологии права и ряд больших историко-философских сочинений о Канте, античной философии, в которых Кожев претендовал на целостное понимание всей истории философии как многоэтапной, но единой антропологической практики самопознания коллективным человеческим субъектом (в значении между марксистским пониманием «классового сознания» и «духом» Гегеля). Также Кожев встречался и переписывался со многими интеллектуалами, помимо посетителей его семинаров 1930-х гг., в том числе с К. Шмиттом и Л. Штраусом.

1 февраля 1945 г. вступил в должность штатного поверенного в делах (chargé de mission titulair) к посетителю своего семинара по Гегелю – Р. Маржолену (Robert Marjolin), директору Управления внешнеэкономических связей Министерства национальной экономики, а затем был переведён на ту же должность в Центральную администрацию экономического и финансового управления Министерства иностранных дел Франции. По признанию современников, принимал решающее участие в разработке важных экономических и политических договоров (ЕЭС, ГАТТ и др.), влияя на переговорную позицию руководства, в частности нового директора управления О. Вормсера (Oliver Wormser) и Б. Клаппье (Bernard Clappier) – руководителя по экономическим вопросам французского МИД, и был также блестящим переговорщиком, обезоруживающим диалектикой мышления. Кожев видел послевоенное развитие как противостояние империй: 1)  англо-американской, преимущественно протестантской, частью которой по национальному принципу должна была стать Северная Европа, включая разделённую на оккупационные зоны Германию, 2) коммунистическо-славянско-православной, а потому для независимости Франции между двумя империями Кожев стоял на антиамериканских позициях и сначала предлагал идею интеграции в третью империю лишь стран южной (латинской) Европы (Кожев. 2005. С. 16–54), общей как языками, так и популярным католическим вероисповеданием, но далекой от национального единства, что понималось как преимущество открытости. Проект «Латинской империи» не был принят, в итоге Кожев реализовывал план стратегического партнёрства Франции и Германии Ж. Монне и Р. Шумана. В 1964 г. по представлению В. Жискар д’Эстена, который тогда был министром финансов и экономических дел Франции, Кожев получил младшее звание кавалера ордена Почётного легиона. Скончался от сердечного приступа 4 июня 1968 г. в Брюсселе на заседании ЕЭС прямо во время спора с нидерландскими делегатами о единстве и прозрачности правил открытого рынка (Daive. Une vie, une oeuvre: Alexandre Kojève, la fin de l’Histoire). Похоронен на кладбище д’Эвере, неподалёку от Штаб-квартиры НАТО, своих основных оппонентов.

Кожев во французском неогегельянстве: предпосылки и влияние

Интерпретация Г. В. Ф. Гегеля чаще всего становится предметом дискуссии в наследии всего французского неогегельянства (Ж. Валь, А. Койре, Ж. Ипполит). В значительной мере Кожев продолжает и развивает тезисы А. Койре. К ним относится, во-первых, уверенность в крайне вдохновляющей и обогащающей значимости теологической проблематики для Гегеля, которой он смог воспользоваться благодаря полной нерелигиозности и даже радикальной атеистичности его фундаментальных философских установок. Во-вторых, Кожев вслед за Койре подверг критике гегелевскую философию природы – весь энциклопедический проект Гегеля признаётся несостоятельным, а ценность Гегеля как философа сосредоточена, прежде всего, в работе «Феноменология духа», а также в труде «Наука Логики» (Койре сюда же относил в качестве ключа к гегелевской мысли более ранние йенские работы классика, но Кожев к ним почти не обращался). Предметом личного спора Кожева и Койре, по мнению биографов, мог быть вопрос приоритета над тезисом о христианском генезисе новоевропейской науки (Rosen, S. 2000. P. 197–220). Никакого влияния на Кожева со стороны первого из представителей французского неогегельянства, Ж. Валя, найти не удаётся, как и наоборот, при этом самого Валя называют среди посетителей семинара Кожева, а позднее Валь сам приглашал Кожева провести семинар своим студентам в Сорбонне. Кожев целиком солидарен с критикой Койре в отношении Валя, он тоже считает, что использование теологии в философии является признаком свободы от откровения как предрассудка, тем самым является рациональной атеистической философской практикой, далёкой от позитивистко-сциентистских ограничений. Более того, Кожев прямо называл атеизм единственно верной философской позицией, как и Л. Фейербах, он теологические аргументы обращал в антропологические, но, в отличие от последнего, не снижал их значимости, и лишь утверждал, что представление о существовании трансцендентного или сверхъестественного бога и достижимости мудрости посредством него является заблуждением. К таким образом заблуждающимся философам он относил Платона, Декарта и Канта, тогда как себя видел продолжателем тенденции Аристотеля, Спинозы и Гегеля. Предметом однозначного консенсуса в исследовательской литературе является признание значимости учения Хайдеггера и Маркса в философии Кожева. Дискуссионным остаётся влияние на него, с одной стороны, теоретиков «консервативной революции», а с другой – евразийства и русской религиозной философии, прежде всего учения Вл. Соловьёва о Софии, богочеловечестве и любви; также не прояснён какой-либо след диссертации И. А. Ильина в интерпретации Кожевом Гегеля.

Влияние самого Кожева восстанавливают, прежде всего, по именам слушателей его семинара, но не только. Если последний представитель французского неогегельянства – Ж. Ипполит, работая над самостоятельным переводом «Феноменологии духа» на французский язык, намеренно избегал посещать семинары Кожева, т. к. был наслышан об их провокационных тезисах и опасался, что его собственное исследование подпадёт под обаяние Кожева, то остальные мыслители, которых не относят к представителям французского неогегельянства, но признают близкими ему (Ж. Батай, Ж. Лакан и др.), находились под влиянием именно Кожева; вместе с тем можно заметить и обратное влияние, в частности, идеи непроизводственной траты Батая на позднюю интерпретацию Кожевом предпочтительной (условно «японской» в противоположность «американской») альтернативы постчеловеческого состояния как «сноба».  Говорят даже о «послекожевовском дискурсе» (Декомб. 2000. C. 152), к которому можно отнести и прочих слушателей его семинаров, в частности М. Мерло-Понти, Р. Кено, Р. Арона, Г. Фессара, Э. Вейля, А. Корбена, А. Бретона, П. Клоссовски. Через них сходство с отдельными идеями Кожева обнаруживают и у современников – Ж.-П. Сартра, Э. Левинаса, и позднее у М. Фуко, Ж. Деррида, Дж. Батлер, К. Малабу.

Отдельные две линии влияния связаны с политической философией, философией истории, международных отношений и права, с идеей «конца истории» и «последнего человека», развитой с окончанием «холодной войны» Ф. Фукуямой, и проектом «Латинской империи», особое внимание к которому проявлял в русле критики доминирования Германии в Евросоюзе философ Дж. Агамбен. Налёт скандальности дискуссия о влиянии политической философии Кожева приобрела в связи с иронично декларируемым Кожевом собственным «сталинизмом» и посмертным недоказанным обвинением его в шпионаже в пользу СССР (Ceaux. 1999. P. 14).

Антропология Гегеля – Хайдеггера

Кожев отстаивал тезис единства феноменологии Гегеля – Гуссерля – Хайдеггера: философский анализ состоит из феноменологического, метафизического и онтологического, и начальный, феноменологический, одинаково применяемый Гегелем, Гуссерлем и Хайдеггером, дескриптивно выявляет «чистые», «простейшие» феномены. Это крайне вольное понимание феноменологического метода в смысле, который ему придавал Э. Гуссерль, совершенно не акцентирует внимание на редукции, замалчивая или предполагая её как часть общенаучного абстрагирования. Однако именно так понимаемый феноменологический метод помог, как считал Кожев, выявить Гегелю (в «Феноменологии духа») и Хайдеггеру (в «Бытии и времени») основания человеческого существования и избавиться от предрассудков, выстроив взаимопереводимые на понятийный аппарат друг друга антропологические учения. Этим утверждениям Кожева не помешало то, что «Феноменология духа» в систематической философии Гегеля не является антропологией, что ясно и из самого произведения, где описывается опыт сознания, независимо от его обладания человеком, и лишь на ранних этапах оно описывается как индивидуальное; также в 3-м томе «Энциклопедии философских наук» Гегель включил разделы «Антропология» и «Феноменология духа» – как разные, притом «Феноменология» возможна уже после изучения «Антропологии» и не может её заменить. Также и Хайдеггер заявлял, что его философия антропологией не является, как не является Dasein человеческим существом. Согласно Кожеву, всякая философия восходит к императиву «Познай самого себя», а значит является антропологией. При указанной взаимной переводимости Гегеля – Хайдеггера, согласно Кожеву, понятийный язык Гегеля, дополненный выводами из него у Маркса, является более эвристически продуктивным, т. к. учитывает не только индивидуальную жизнь свободного смертного человека, но его положение в теле, в мире, в истории, в труде и борьбе.

«Желание желания другого» и «конец истории»

«Желание желания другого» (désir du désir de l’autre) – единственное понятие, философскую, а не историко-филологическую новизну в разработке которого в философии Гегеля за собой признавал Кожев (Jarczyk. 1990. P. 134). Понятие было предложено в результате интерпретации «диалектики раба и господина» в главе «Истина достоверности себя самого» гегелевской «Феноменологии духа» – это отличающая человека специфическая антропологическая способность и потребность, лежащая в основании всякой человеческой деятельности. Если согласно Гегелю, всякое самосознание вообще есть негативность «вожделения» (die Begierde в переводе Г. Г. Шпета), то в дуалистической онтологии Кожева речь непосредственно о живом человеке, который есть ничто, отсутствие, нехватка, «жаждущая пустота» (une vide avide) и уничтожение онтологически инакового налично данного (сущего), – живая и смертная негативность, осознающая себя как желание. И так как желать уничтожить или поглотить предметы мира могут и животные, собственно человеческим желание становится при обращении на другое желание или, что то же самое, на желание другого человека, стремление стать объектом его желания или, что то же самое, желание «признания» или борьба за «престиж», которая составляет суть всякой человеческой культурной, правовой, политической и военной деятельности.

«Конец истории» – состояние человечества, при котором всеобщность признания каждого человека в качестве человека наступила, для чего должна быть преодолена всякая внешняя определённость людей, начиная с рабства и аристократии, заканчивая существованием национальных государств. Единое однородное государство всеобщего признания в разное время оценивалось Кожевом по-разному: до 1946 г. позитивно-марксистски, как грядущее царство сытости, свободы и самореализации; после командировок в СССР и США в 1948–1958 гг. негативно-ницшеански, как наступивший мир прекращения самоотрицания у удовлетворённых  животных вида homo sapiens и утраты в них человеческого (онтологически из отрицания сущего человек занял место в его ряду); после командировки в Японию в 1959 г. Кожев остановился на образе «сноба», на понимании постисторического человека как такого, который даже в ситуации удовлетворённости потребностей и будучи признанным в качестве человека сохраняет самоотрицание, негативность к себе как к наличной данности, которую преодолевает своей волей ради чистого престижа, будь то самосовершенствование в культурных практиках или пренебрежение собственной жизнью ради чести.