Ло́сев Алексе́й Фёдорович [10(22).9.1893, Новочеркасск – 24.5.1988, Москва], русский философ, филолог, писатель.

Биография

Из донских казаков. Учился в Новочеркасской классической гимназии (1903–1911), одновременно в музыкальной школе итальянского скрипача Ф. Стаджи, в 1911–1915 гг. на историко-филологическом факультете Московского университета, который окончил по двум отделениям – философскому и классической филологии. Участвовал в деятельности Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьёва (с 1911), Психологического института, основанного Г. И. Челпановым (с 1914), Вольной академии духовной культуры Н. А. Бердяева (с 1919). В 1919–1921 гг. профессор Нижегородского университета, в 1922–1929 гг. Московской консерватории, где преподавал эстетику, действительный член Государственной академии художественных наук (1923–1929). Лосев и его жена, В. М. Соколова (1898–1954), активно участвовали в деятельности московского кружка сторонников имяславия (М. А. Новосёлов, Д. Ф. Егоров и др.) и в 1929 г. приняли тайный монашеский постриг под именами Андроник и Афанасия.

В 1927 г. вышли в свет первые работы его т. н. восьмикнижия, высоко оценённые С. Л. Франком и Д. И. Чижевским, – «Философия имени», «Античный космос и современная наука», «Музыка как предмет логики», «Диалектика художественной формы», затем «Диалектика числа у Плотина» (1928), «Критика платонизма у Аристотеля» (1929), «Очерки античного символизма и мифологии» и «Диалектика мифа» (оба 1930), вызвавшая резкие нападки на Лосева в советской печати и на 16-м съезде ВКП(б) (выступление Л. М. Кагановича и др.). Арестованный в апреле 1930 г., Лосев был осуждён по т. н. делу Истинно-православной церкви и отправлен в лагерь ОГПУ на строительство Беломорско-Балтийского канала. В конце 1932 г. вместе с женой освобождён по инвалидности (почти ослеп) и за «ударный труд» в связи с завершением строительства. Работая почасовиком в московских вузах и читая выездные лекции в провинции, Лосев продолжал научную деятельность: сочинение «Самое само» (опубликовано в 1994), подготовка истории античной эстетики и полного свода мифологических первоисточников античности («Античная мифология с античными комментариями к ней», опубликовано в 2005), философское осмысление результатов современной математики и логики («Диалектические основы математики», «О методе бесконечно-малых в логике» и другие сочинения, опубликованные в сборнике «Хаос и структура», 1997, 2-е издание, 2013). В 1932–1933 гг. создаёт философско-психологическую прозу, имеющую черты христианской антиутопии, – повести «Театрал», «Трио Чайковского», «Метеор», «Встреча», роман «Женщина-мыслитель» и др. (опубликованы в 1990-х гг.). В 1942–1944 гг. преподавал логику на философском факультете МГУ, после обвинения в «идеализме» переведён в Московский государственный педагогический институт имени В. И. Ленина, где читал курсы по классической филологии и общему языкознанию. С 1954 г. помощником Лосева становится его ученица А. А. Тахо-Годи, в дальнейшем хранитель архива Лосева и издатель его трудов.

С 1953 г. вновь начинается публикация работ Лосева, прежде всего по истории античной культуры: «Античная мифология в её историческом развитии» (1957), «Гомер» (1960; 2-е изд., 2006), «Античная музыкальная эстетика» (1960), «Античная философия истории» (1977), статьи в Философской энциклопедии (т. 3–5, 1964–1970) и энциклопедии «Мифы народов мира» (т. 1–2, 1980–1982), издание сочинений Платона (т. 1–3, 1968–72) и, наконец, главный труд его жизни – «История античной эстетики» (т. 1–8, 1963–1994, переиздана в 2000, к ней примыкает «Эллинистически-римская эстетика I–II вв. н. э.», 1979, переиздана в 2002) – фактически всеобъемлющая история античной философии. Истоки новоевропейской культуры рассматривались в «Эстетике Возрождения» (1978, 4-е издание, 2017), идейное наследие русской философии – в книгах «Вл. Соловьёв» (1983, 2-е издание, 1994) и «Владимир Соловьёв и его время» (1990, 3-е издание, 2009). Дом-музей Алексея Лосева.Дом-музей Алексея Лосева.Общим проблемам лингвистики и символических форм посвящены работы «Введение в общую теорию языковых моделей» (1968, 2-е издание, 2004), «Языковая структура» (1983), «Проблема символа и реалистическое искусство» (1976, 3-е издание, 2014), «Знак. Символ. Миф» (1982). Лосеву принадлежат переводы Платона, Аристотеля, Плотина, Прокла Диадоха, Секста Эмпирика, Дионисия Ареопагита, Николая Кузанского.

Философия

Абсолютная диалектика

Религиозно-философская концепция Лосева, развитая им в работах 1920–1930-х гг., представляет собой уникальный синтез переосмысленной им многовековой традиции античной и средневековой мысли (Платон и неоплатонизм, христианское апофатическое богословие Дионисия Ареопагита, Григория Паламы, Николая Кузанского), методологии новоевропейской философии (немецкий классический идеализм, неокантианство, феноменология Э. Гуссерля) и проблематики русской религиозной философии конца 19 – начала 20 вв. от Вл. С. Соловьёва (идея всеединства) до П. А. Флоренского.

Диалектика, отстаивавшаяся Лосевым в качестве центрального метода (её основными источниками явились «Парменид» Платона, «Эннеады» Плотина, «Наука логики» Г. В. Ф. Гегеля), рассматривалась им как система «закономерно и необходимо выводимых антиномий» и их «синтетических сопряжений», охватывающая все возможные типы бытия и приложимая к любому предмету и любой сфере человеческого опыта, как «смысловой скелет вещей, обусловливающий сам себя и ни от какого содержания вещей не зависящий» (Лосев. Бытие ... 1993. С. 616, 74). В её конструктивном оформлении Лосев переосмыслил воспринятый им принцип триады – неоплатонической (пребывание – выхождение – возвращение) и гегелевской (тезис – антитезис – синтез). Исходное начало диалектики у Лосева – восходящее к сверхбытийному и сверхмыслимому Единому Платона и неоплатоников «одно» [в более поздней терминологии – «самое само» как явленная в её бесчисленных интерпретациях «абсолютная индивидуальность» вещи, не сводимой в её «непознаваемой глубине» ни к каким её признакам и предикатам, «абсолютный первопринцип всего сущего и не-сущего, и в том числе и себя самого» (Лосев. Миф ... 1994. С. 339)], его смысловым порождением предстают следующие понятия первичной триады у Лосева – бытие (нечто, или «одно сущее», предполагающее отличное от него «иное») и становление как синтез сущего и не-сущего, бытия и небытия («одно сущее в ином»). Эта исходная триада дополняется 4-м началом, фиксирующим её осуществление (ставшее, факт, субстанция), и затем 5-м началом, запечатлевающим её выражение (символ, имя), образуя соответственно тетрактиду и пентаду. При этом по отношению к 4-му и 5-му началам первичная триада выступает как нечто единое («сфера смысла»), образуя тем самым с ними вторую триаду.

Бытие-сущее – второе начало первичной триады, описываемое с помощью платоновских категорий тождества, различия, движения и покоя, предстаёт в своей антиномичной структуре как «единичность подвижного покоя самотождественного различия» (Лосев называет это эйдосом – «смысловым изваянием», «явленным ликом» вещи, или сущности, диалектика же есть «логос», логическое конструирование эйдоса, его «категориальной определённости» – Лосев. Бытие ... 1993. С. 684, 707, 69, 70). Переход к бытию от сверхсущего «одного» фиксируется в понятии «числа» как самого первого принципа формы, расчленения, оформления вещи внутри себя. «Одно сущее», отличаясь от окружающего его «иного», получает раздельность, границу, оно счисляемо и есть таким образом число. В отличие от Гегеля, число у Лосева не смешивается с количеством и не помещается после качества, но «идеальное число» (аналогом его является гегелевское понятие «меры») предшествует всякому качеству, количество же предстаёт просто как «сосчитанность чего-то качественного».

В многомерной «абсолютной» диалектике Лосева её категории не просто выводятся одна из другой, но каждая из них и все вместе прорабатываются в свете каждой другой. Так, сфера смысла (первичная триада), рассмотренная в аспекте бытия, даёт смысл в его бытии-для-себя, т. е. самосознание (субъект-объектное взаимоотношение), в аспекте становления даёт «стремление» («влечение»), а в аспекте ставшего (субстанции) – личность как носитель смысла, и т. д. (разветвлённую систему категорий диалектики Лосева см. Лосев. Миф ... 1994. С. 270).

Личность. Имя. Миф

Персоналистическое понимание бытия у Лосева [«наиболее конкретна и реальна личность, а также среда, где личность живёт и действует, – общество», (Лосев. Миф ... 1994. С. 296)] исходит из понимания первосущности как христианской абсолютной Личности в отличие от безличного неоплатонического Единого и гегелевской абсолютной идеи. В христианском догмате о Троице Лосев опознаёт имплицитно содержащееся в нём 4-е («софийное») начало субстанциальной осуществлённости и 5-е («ономатическое») начало выражения, представленное предвечным нетварным именем Божиим. Отстаивая в развиваемой им диалектике имени принципы имяславия («Имя Божие есть сам Бог, но Бог сам – не имя» – письмо Флоренскому от 30 января 1923), Лосев возводил их к утверждённому в качестве православной доктрины учению Григория Паламы о непостижимой сущности Бога и исходящих от Него нетварных энергиях, пронизывающих мир и сообщаемых человеку. Имя рассматривается Лосевым как смысловая энергия сущности, неотделимая и в то же время отличная от неё, как орудие взаимного общения и взаимопонимания между ней и всем окружающим, наконец, как «осмысление её как объективно определённой личности», как предел её активного «смыслового самооткровения» (Лосев. Миф ... 1994. С. 834, 841). Тварное бытие держится энергией, исходящей от первосущности, существует «в порядке причастия к её имени», но оно причастно к ней в разной степени, что обусловливает различную интенсивность этого бытия (различная напряжённость, неоднородность пространства, времени, космоса в целом, представляющего собой «лестницу… разных степеней жизненности или затверделости слова» – Лосев. Бытие ... 1993. С. 734–735).

Образом бытия личности, её неотделимым и отличным от неё «ликом» выступает у Лосева миф, понятый как символически выраженное живое интуитивное взаимоотношение субъекта и объекта. В контексте личностного бытия всякая вещь может стать мифом. Миф как самосознательное историческое бытие личности есть чудо, понятое как взаимоотношение двух (или нескольких) личностных планов, «совпадение случайно протекающей эмпирической истории личности с её идеальным заданием» (Лосев. Миф ... 1994. С. 171–172). В отличие от религии, специфический миф которой представляет собой «субстанциальное самоутверждение личности в вечности», миф как таковой есть «энергийное, феноменальное самоутверждение личности независимо от проблемы взаимоотношения вечности и времени» (Лосев. Миф ... 1994. С. 106).

Эстетика

Выражение, высшей формой которого является «личность, данная в мифе и оформившая своё существование через своё имя» (Лосев. 1995. С. 39), – исходное понятие эстетики Лосева. Символическая природа выражения как единства внутреннего и внешнего, смысла и его «алогически-материального» воплощения конкретизируется в понятии «художественной формы» (художественного образа) как «принципиального равновесия логической и алогической стихии», их полного взаимопроникновения [«случайность, данная как абсолютное, и абсолютное, данное как случайность, при полном и абсолютном тождестве их» (Лосев. 1995. С. 45, 198)]. В «антиномиях адеквации» художественная форма раскрывается у Лосева как синтез свободы и необходимости: первообраз, служащий прообразом художественной формы и бессознательным критерием её конструкции, впервые «творчески и энергийно» создаётся самой художественной формой и осознаётся в этом творческом процессе. В качестве собственного неотличимого от неё и потому невыразимого первообраза художественная форма, выражая самоё себя, есть вместе с тем «выражение невыразимого».

Философия музыки

Виднейший представитель философии музыки в России, Лосев рассматривал музыку как искусство времени, понятого как «становящийся подвижной покой», «алогическое становление числа», и соответственно видел в ней выражение «жизни числа» (Лосев. 1995. С. 509, 543, 549). Время в музыке не уходит в прошлое и предстаёт как сплошное «длительно-изменчивое» «вечное настоящее» (Лосев. 1995. С. 492). «Смысловая фигурность числа» вносит в эту «сплошную текучесть» начало порядка, которое воплощается в звуковысотной системе (лад) и метроритмической структуре. Пифагорейско-платоновское наследие в истолковании музыки сочетается у Лосева с литературно-философской традицией романтизма, прежде всего в «словесной транскрипции» смысловой сущности конкретных произведений – Р. Вагнера и А. Н. Скрябина, Л. ван Бетховена, Ф. Листа, П. И. Чайковского, Н. А. Римского-Корсакова и др. («музыкальный миф», в возможных бесчисленных словесных вариантах которого раскрывается заданная произведением «единая и единственная» структура его переживания).

Философия культуры

В многочисленных работах по истории античной мифологии, философии и эстетики, раскрывающих их глубинное единство, физиогномика античной культуры, словесные портреты характерных её представителей (выразительное описание духовного облика Сократа, античного скептика или эпикурейца и т. п.) сочетаются с философско-историческим осмыслением античности как целостного культурно-исторического типа с определяющей его пластической интуицией бытия, которая оформляется в представлении о космосе как живом одушевлённом существе, в «телесности античного классического идеала» и связанной с ней «эстетике числовой гармонии» (Лосев. 2000. С. 141).

Основу новоевропейской культуры составляет, по Лосеву, «абсолютизация человеческого субъекта»: «трансцендентные реальности» превращаются в субъективные идеи, актуальная бесконечность средневекового Абсолюта (Бога) сменяется потенциальной бесконечностью вечно ищущей человеческой личности. Начало этого процесса знаменует собой эпоха Возрождения, с её «артистическим индивидуализмом» и «аморальным трагизмом» (Лосев. Эстетика ... 1982. С. 412, 445); «после Возрождения мир вещей стал признаваться лишь в меру своей осознанности… пережитости, воспринятости» (Лосев. Я сослан ... 2002. Т. 2. С. 66). Музыка, бывшая в Средние века лишь «пьедесталом» для религиозной жизни, в своём самостоятельном существовании рассматривается Лосевым как трагическая попытка воссоздать «субъективно-божественное самоощущение», руководствуясь «абсолютным произволом внутреннего самоопределения» (Лосев. Я сослан ... 2002. Т. 1. С. 118, 123). В «музыкальном восторге», требующем лишь «внутренне-ощутительной собранности» и «культурного утончения» (они могут совмещаться с любым поведением и любой моралью), Лосев видел доступную для секулярной культуры Нового времени замену «сверх-умного экстаза» и реального телесно-душевного «преображения» человека, которые достигаются подвижнической практикой молитвенного «умного делания» (Лосев. Я сослан ... 2002. Т. 1. С. 148–150).

Язык как орудие общения и понимания

В работах по языкознанию 1940–1980-х гг. обосновывалась интерпретативно-коммуникативная природа языка как «практически осуществлённого мышления» и как «орудия общения и сообщения» (язык как единство выражения и извещения смысла – для другого и для самого себя). В числе важнейших «приёмов коммуникации» живого языка Лосев выделил интонацию и экспрессию, в зависимости от которых «одно и то же слово или группа слов может быть повествованием, вопросом, побуждением, удивлением, пожеланием, мольбой, приказанием» (Лосев. Знак ... 1982. С. 22). Интерпретативными по своему характеру являются «валентность» каждого языкового элемента (его потенциальная «бесконечная смысловая заряженность») и специфическое для каждого естественного языка сложное «переплетение логических и коммуникативных значений», когда предметно-смысловое содержание может быть истолковано в разных его аспектах (запечатлённых, в частности, в этимологии) и в разных модусах понимания (например, действие как субстанция и как качество в словах «хождение» и «ходящий», грамматическая категория настоящего времени в значении прошлого или будущего и т. п. – «О коммуникативном значении грамматических категорий», 1965).

В отталкивании от воспринятой им словесности русского символизма сложился экспрессивный стиль Лосева с характерными для него резкими перепадами, сменой академического изложения разговорными интонациями, лирическими и публицистическими отступлениями, иронически обыгранными обращениями к воображаемому собеседнику и оппоненту.