Бердя́ев Никола́й Алекса́ндрович (6(18).3.1874, Киев – 24.3.1948, Кламар, Франция), русский религиозный философ, представитель персонализма. В 1894–1897 гг. учился в университете Святого Владимира в Киеве. На рубеже 1900-х гг. находился под воздействием идей марксизма и неокантианства, примыкал к т. н. «легальному марксизму»; в 1900–1902 гг. в ссылке в Вологде. В дальнейшем обратился к религиозной философии; испытал влияние Ф. М. Достоевского, Вл. С. Соловьёва, В. И. Несмелова, позднее – Я. Бёме. Участвовал в сборниках «Проблемы идеализма» (1902), «Вехи» (1909), «Из глубины» (1918), в деятельности религиозно-философского общества имени Владимира Соловьёва, был инициатором создания Вольной академии духовной культуры (1919–1922). В 1922 г. выслан из Советской России. В 1922–1924 гг. в Берлине, где создал Религиозно-философскую академию; преподаватель Русского научного института. С 1924 г. во Франции; редактор издательства «ИМКА-Пресс» (YMCA-Press), председатель отделения Религиозно-философской академии в Париже, при которой издавал религиозно-философский журнал «Путь» (1925–1940). Оказал значительное влияние на развитие французского экзистенциализма и персонализма (Ж. Маритен, Э. Мунье и др.).

Отказываясь монистически строить свою философию, выводить её из единого принципа, Бердяев развёртывает её как совокупность нескольких независимых идейных комплексов, каждый из которых вырастает из определённой первичной интуиции: идеи свободы, определяющей всю онтологию Бердяева; идеи творчества и объективации; идеи личности, лежащей в основе антропологии, социальной философии и этики; наконец, идеи «метаисторического», эсхатологического смысла истории. Общей основой этих идей служит дуалистическая картина реальности, в которой взаимно противопоставляются два ряда начал: свобода, дух (Бог), ноумен, субъект (личность, Я) – с одной стороны; необходимость, мир, феномен, объект – с другой. Оба ряда характеризуют два различных рода реальности, взаимодействующие между собой. Эта картина, по Бердяеву, близка метафизике И. Канта, однако основные понятия последней здесь переосмысливаются: но­уме­ном, или «ве­щью в се­бе», ока­зы­ва­ет­ся у Бердяева субъ­ект – «су­ще­ст­ва и их су­ще­ст­во­ва­ние»: толь­ко в субъ­ек­те, в лич­но­сти за­клю­че­на, по Бердяеву, не­по­сти­жи­мая внутренняя глу­би­на, ко­ре­ня­щая­ся в сво­бо­де.

В уче­нии о без­ос­нов­ной и без­на­чаль­ной сво­бо­де как пер­во­ис­то­ке, ро­ж­даю­щем ло­не бы­тия Бердяев сле­ду­ет Я. Бё­ме, вос­при­ни­мая его по­ня­тие Ungrund’а – «не­ис­сле­ди­мой безд­ны», су­ще­ст­вую­щей до вре­ме­ни и бы­тия, не­кое­го «ни­что», тя­го­тею­ще­го к то­му, что­бы пре­вра­тить­ся в «не­что». Ни­что, бу­ду­чи ли­ше­но суб­стан­ци­аль­но­го со­дер­жа­ния, об­ла­да­ет, од­на­ко, аф­фек­том, во­ле­ни­ем, и имен­но во­ля ни­что («го­лод ни­что по не­что») тво­рит бы­тие и мир. Бердяев сбли­жа­ет Un­grund с по­ня­ти­ем «ме­он» в ан­тич­ной фи­ло­со­фии, он «пер­вич­нее Бо­га и вне Бо­га», сво­бо­да же то­ж­де­ст­вен­на ему. По­ня­тие объ­ек­ти­ва­ции, опи­сы­ваю­щее «ни­с­па­де­ние» сво­бо­ды в не­об­хо­ди­мость при её про­яв­ле­ни­ях в «здеш­нем» ми­ре, свя­за­но с ге­ге­лев­ски­ми по­ня­тия­ми объ­ек­ти­ва­ции и от­чу­ж­де­ния, од­на­ко вы­ра­жа­ет у Бердяева идею «пад­ше­го» ха­рак­те­ра «здеш­не­го» бы­тия, вос­хо­дя­щую к ран­не­хри­сти­ан­ской и гно­сти­че­ской мыс­ли. В «пад­шем» ми­ре ре­зуль­та­ты дей­ст­вия, са­мо­вы­ра­же­ния ду­ха в субъ­ек­те при­ни­ма­ют фор­му мёрт­вых про­дук­тов, объ­ек­тов, от­чу­ж­дён­ных от субъ­ек­та и под­чи­няю­щих­ся не­об­хо­ди­мо­сти – за­ко­нам про­стран­ст­ва и вре­ме­ни, при­чин­но-следственного ря­да, фор­маль­ной ло­ги­ки. В про­ти­во­по­лож­ность Г. В. Ф. Ге­ге­лю объ­ек­ти­ва­ция у Бердяева есть не столь­ко рас­кры­тие ду­ха, сколь­ко его ис­ка­же­ние, «за­кры­тие». Мир объ­ек­тов ли­шён ду­хов­но­сти и сво­бо­ды, его за­кон – стра­да­ние, раб­ст­во, зло, ко­ре­ня­щие­ся в объ­ек­ти­ва­ции; ей про­ти­во­сто­ит в ми­ре твор­че­ст­во, пре­одо­ле­ваю­щее от­чу­ж­де­ние и вне­по­лож­ность объ­ек­тов че­ло­ве­ку: тво­ря­щий субъ­ект вклю­ча­ет мир в се­бя, в свою внутреннюю жизнь, от­кры­тую для сво­бо­ды, и тем пре­об­ра­жа­ет его. И хо­тя ре­зуль­та­ты творческого ак­та впо­след­ст­вии ока­жут­ся в сфе­ре объ­ек­ти­ва­ции, сам он есть акт сво­бо­ды, как бы про­рыв ду­ха в объ­ект­ный фе­но­ме­наль­ный мир.

Смысл ис­то­рии – в из­бав­ле­нии от объ­ек­ти­ва­ции, ко­то­рая свя­за­на, од­на­ко, с не­уст­ра­ни­мы­ми свой­ст­ва­ми здеш­не­го бы­тия (са­мо ис­то­рическое вре­мя – су­ще­ст­во­ва­ние раз­де­лён­ных ме­ж­ду со­бой про­шло­го, на­стоя­ще­го и бу­ду­ще­го – есть, по Бердяеву, «рас­пад вре­ме­ни» и след­ст­вие объ­ек­ти­ва­ции); по­это­му дос­ти­же­ние это­го смыс­ла по­ни­ма­ет­ся в мис­тической фи­ло­со­фии Бердяева лишь как ко­нец ис­то­рии, как ра­ди­каль­но иной мир, эон за пре­де­ла­ми ис­то­рического вре­ме­ни, ото­жде­ст­в­ляе­мый Бердяевым с еван­гель­ским Цар­ст­вом Бо­жи­им, а так­же с ми­ром сво­бод­но­го ду­ха. Этот ме­таи­сто­рический эон не на­хо­дит­ся в бу­ду­щем, но су­ще­ст­ву­ет из­веч­но в не­ко­ем ином, «эс­ха­то­ло­гическом» пла­не, ко­то­рый в лю­бое вре­мя мо­жет со­при­ка­сать­ся со здеш­ним ми­ром. Та­кие со­при­кос­но­ве­ния со­вер­ша­ют­ся в ак­тах твор­че­ст­ва, ко­то­рые суть яв­ле­ния смыс­ла в ис­то­рии, пред­стаю­щей, т. о., как дис­крет­ный творческий про­цесс. Бердяев от­вер­га­ет здесь как идею про­грес­са и пред­став­ле­ние о це­ле­на­прав­лен­но­сти и ос­мыс­лен­но­сти ис­то­рии в ка­ж­дом её мо­мен­те, так и док­три­ну Бо­же­ст­вен­но­го про­ви­де­ния: Бог от­кры­ва­ет се­бя ми­ру, но не управ­ля­ет им.

Лич­ность в кон­цеп­ции Бердяева не сов­па­да­ет с эм­пи­рической ин­ди­ви­ду­аль­но­стью; она мыс­лит­ся как сре­до­то­чие всех ду­хов­ных и ду­шев­ных спо­соб­но­стей че­ло­ве­ка, его «внутренний эк­зи­стен­ци­аль­ный центр», осу­ще­ст­в­ляю­щий связь че­ло­ве­ка с ми­ром твор­че­ст­ва и сво­бо­ды. Кон­фликт ме­ж­ду лич­но­стью и объ­ек­ти­ва­ци­ей – главное со­дер­жа­ние уче­ния Бердяева о че­ло­ве­ке и об­ще­ст­ве. Объ­ек­ти­ва­ция стре­мит­ся сде­лать лич­ность ча­стью об­ще­ст­ва и тем са­мым по­ра­бо­тить её. Пре­одо­ле­ние объ­ек­ти­ва­ции пред­по­ла­га­ет при­мат лич­но­го на­ча­ла над без­лич­но-уни­вер­саль­ным (кол­лек­тив­ным, ро­до­вым) во всех его фор­мах, что, по Бердяеву, не долж­но оз­на­чать ин­ди­ви­дуа­лиз­ма и эго­цен­триз­ма, ибо лич­ность по са­мой сво­ей при­ро­де вхо­дит в общ­ность с дру­ги­ми (об­ще­ст­во, по Бердяеву, есть часть лич­но­сти). Сво­бод­ная со­ци­аль­ность, по­ло­жен­ная лич­но­стью из­нут­ри, на­зы­ва­ет­ся в ре­лигиозной фи­ло­со­фии Бердяева «со­бор­но­стью», ей про­ти­во­сто­ит при­ну­ди­тель­ная со­ци­аль­ность, ко­то­рой со­от­вет­ст­ву­ют по­ро­ж­дён­ные объ­ек­ти­ва­ци­ей эм­пи­рические со­ци­аль­ные ин­сти­ту­ты – клас­сы, на­ции, пар­тии, церк­ви. От­сю­да вы­те­ка­ет по­ли­ти­ко-пра­во­вая по­зи­ция: «Нуж­но ут­вер­ждать от­но­си­тель­ные фор­мы, да­ю­щие мак­си­мум воз­мож­ной сво­бо­ды и дос­то­ин­ст­ва лич­но­сти, и при­мат пра­ва над го­су­дар­ст­вом» (Бердяев. 1947. С. 188). Те же прин­ци­пы про­во­дит эти­ка Бердяева: нравственные цен­но­сти ле­жат в сфе­ре ин­ди­ви­ду­аль­но-лич­но­го, при­чём выс­шие из них свя­за­ны с твор­че­ст­вом че­ло­ве­ка; кол­лек­тив­ные же цен­но­сти не яв­ля­ют­ся нравственными цен­но­стя­ми, а суть прин­ци­пы стад­но­сти и раб­ст­ва. В сво­ём от­но­ше­нии к хри­сти­ан­ст­ву Бердяев рез­ко кри­ти­ку­ет ис­ка­же­ние его «веч­ной прав­ды» эм­пи­рической цер­ко­вью (не­из­беж­ное, со­глас­но тео­рии объ­ек­ти­ва­ции), од­на­ко свя­зы­ва­ет смысл твор­че­ст­ва и ис­то­рии с «за­вер­ше­ни­ем хри­сти­ан­ско­го от­кро­ве­ния» и соз­да­ни­ем об­нов­лён­но­го «эс­ха­то­ло­гического хри­сти­ан­ст­ва».