Григорий Богослов
Григо́рий Богосло́в (греч. Γρηγόριος ὁ Θεολόγος; Назианзин, Ναζιανζηνός) (около 330, поместье Арианз близ г. Назианз, Каппадокия, ныне Турция – около 390, там же), богослов, ритор и поэт, чьи сочинения оказали определяющее влияние на развитие византийского и, шире, всего христианского богословия. Епископ г. Назианз, непродолжительный период занимал кафедру Константинополя, возглавлял II Вселенский собор. Играл значимую роль в богословских и церковно-политических спорах своего времени. Один из трёх авторов, в православной традиции носящих титул «Богослов» (наряду с Иоанном Богословом и Симеоном Новым Богословом); почитается как отец и учитель Церкви равно в православной и католической традициях.
Биография
Поскольку жизнь Григория детально освещена в его собственных сочинениях (особенно в поэме «De Vita sua»), исследования и изложения его биографии отчасти находятся под влиянием его собственных текстов.
Происходил из богатой семьи провинциальных каппадокийских аристократов (куриалов). Его отец, Григорий Старший (святитель), был обращён женой Нонной в христианство из общины гипсистариан (точное содержание вероучения данной секты неизвестно, но, вероятно, оно включало в себя языческие и иудейские элементы). Около 329 г. Григорий Старший был рукоположен в епископы г. Назианз. В их браке родилось трое детей: дочь Горгония (около 326) и сыновья Григорий (около 330) и Кесарий (около 332).
Григорий получил хорошее образование дома и в столице области – Кесарии Каппадокийской, также в целях образования путешествовал в Кесарию Палестинскую и Александрию. Во время плавания из Александрии в Афины (348) его корабль попал в сильный шторм и Григорий едва не погиб; это потрясение подтолкнуло его к решению посвятить себя Богу. По прибытии в Афины принял крещение. В Афинах провёл 10 лет, обучаясь под руководством наиболее выдающихся риторов своего времени (например, Имерия и Проэресия), и стал одним из самых образованных людей эпохи. Некоторое время учился вместе с Василием Великим и будущим императором Юлианом Отступником. Помимо прекрасного знания самых разнообразных прозаических произведений, обладал глубокими познаниями в античной поэзии, которое отразилось в его собственных стихах.
По возвращении Григория домой (361) отец рукоположил его во пресвитера. 10 лет он помогал отцу и участвовал в церковной жизни Кесарийской митрополии. В этот период скончались брат (368) и сестра (369) Григория. Его брат Кесарий также получил блестящее образование, был врачом при императорском дворе и затем занимал ряд высоких должностей: перед кончиной он был хранителем императорской казны. Сестра Горгония вышла замуж за местного высокопоставленного военного чиновника из аристократической семьи куриалов Алипия и имела в браке троих детей.
Сцены из жизни Григория Богослова. Миниатюра из рукописи «Слово Григория Назианзина». 879–883.
Национальная библиотека Франции, Париж. Département des Manuscrits. Gr. 510. Fol. 452r.
В 372 г. епископ Кесарии Каппадокийской Василий – друг Григория и его соученик в Афинах – рукоположил его в епископа Сасим; Сасимы представляли собой не город, а небольшое селение на перекрёстке нескольких дорог. Василию было необходимо увеличить число верных ему епископов для сохранения влияния на территории Каппадокии. Однако Григорий не захотел вступить в права епископства в Сасимах и вместо этого после краткого пребывания в пустыне вернулся в Назианз, где помогал престарелому отцу как викарный епископ. В 374 г. умер отец Григория, а спустя несколько месяцев – мать. Три последующих года он провёл в женском монастыре первомученицы Феклы в Селевкии Исаврийской.
В конце 379 г. по поручению, по-видимому, Антиохийского собора 379 г. Григорий отправился в Константинополь, чтобы поддержать общину, продолжавшую традицию Никейского (I Вселенского) собора 325 г. Бо́льшую часть христианского населения города тогда составляли представители гетеродоксальных течений, возникших в период арианских споров.
По прибытии в Константинополь Григорий совершал богослужения в небольшом домовом храме. В 379–380 гг. произнёс в Константинополе ряд проповедей, в которых обосновывал основные положения учения о Троице. Главные из них – «Пять слов о богословии» (Or. 27–31) – стали ключевыми текстами на эту тему для последующей традиции. В этот период в Константинополь приезжал Иероним Стридонский, чтобы учиться у Григория. Успехи проповеди Григория вызвали агрессию со стороны его оппонентов; на него было совершено несколько покушений. В 380 г. произошёл другой конфликт – египетские епископы попытались поставить епископом Константинополя Максима Киника, с которым Григорий сначала был дружен, не ожидая такого поворота событий. Основанием для непризнания статуса Григория со стороны Александрии и позднее Западной церкви было 15-е правило Никейского собора, запрещающее переход епископа с одной кафедры на другую, которое сам Григорий считал при этом устаревшим (Carm. 2. 1. 11. 1810).
Конфликты были прекращены с приездом в Константинополь императора Феодосия I Великого, который лично ввёл Григория в главный храм города. Его противники были изгнаны из города, а церкви переданы последователям никейского вероучения.
В 381 г. император созвал общевосточный собор, который на краткое время возглавил Григорий (Константинопольский собор 381, позднее названный II Вселенским; см.: Антонов. 2020). Однако неоднозначность его канонического положения, конфликты относительно юрисдикции и отсутствие консенсуса по вопросам вероучения вынудили его оставить собор и кафедру Константинополя.
Григорий вернулся в родной Назианз; за 7 лет, прошедших со дня кончины Григория Старшего, в городе так и не был избран новый епископ. Григорий временно взял руководство кафедрой на себя, пока в 384 г. на неё не был назначен Евлалий, родственник и друг Григория. После этого Григорий пребывал в родном поместье на покое вплоть до своей смерти около 390 г. Со времени отъезда с собора и до конца жизни, несмотря на тяжёлую болезнь, вёл активную литературную деятельность; в сочинениях, созданных в этот период, Григорий стремился оправдать свою деятельность на Константинопольской кафедре и (косвенным образом) отстоять свою позицию во внутрицерковных конфликтах вокруг Константинопольского собора. В этот период он закончил ранее начатые произведения и, по-видимому, объединил предшествующие труды в целостные собрания [о биографии Григория см.: Bernardi. 1995; Gautier. 2002; McGuckin. 2001; Beeley. 2008; Иларион (Алфеев). 2006; Михалицын. 2022].
Наследие
Сочинения Григория Богослова делятся на 3 части – слова, стихотворения и письма; отдельно следует упомянуть его «Завещание». Большу́ю исследовательскую проблему составляет авторство поэмы «Христос Страждущий», которую иногда приписывают Григорию (Михалицын. 2009). Критическое издание полного собрания творений Григория после «Patrologia Graeca» Ж.-П. Миня отсутствует, даже слова не изданы полностью (Somers. 1997; Бруни. 2004; о состоянии критических изданий его текстов см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 372–383).
Слова
Из 45 слов аутентичность 44 не вызывает сомнений (Bernardi. 1968). Хотя у большинства этих текстов был прототип, произносимый в храме или ином собрании, выстроенность и риторическое мастерство текстов заставляет предполагать, что в основном они прошли литературную редактуру перед распространением. Таким образом, следует разделять вопрос о дате произнесения слов и дате составления в том виде, в котором они известны ныне.
Все слова можно разделить на следующие группы:
1. Догматические: «Пять слов о богословии» (Or. 27–31), Or. 32, отчасти Or. 20. Именно в этих текстах, особенно в «Пяти словах», выражается учение Григория о Троице. Этот цикл, всегда привлекавший особенное внимание исследователей (Faith gives fullness to reasoning ... 1991), представляет собой христианский аналог античного учебника. В нём осуществлён синтез предшествующей традиции и в итоговом виде сформулирована православная позиция в полемике с арианами.
К этой же группе текстов относятся «Богословские послания» (Ep. 101–102, 112), которые в жанровом отношении примыкают к письмам и являются, по сути, догматическими трактатами. Послания к Кледонию, посвящённые полемике с аполлинарианами, заложили терминологические основы православной христологии. 
Фолио из Литургических слов Григория Богослова. Ок. 1150.
Монастырь Святой Екатерины на Синае (Египет). Cod. 339.
2. Литургические: Or. 15 (в русской традиции 16; память мучеников Маккавеев); Or. 38 (на Рождество Христово), Or. 39 (на Святые Светы – праздник Крещения), Or. 40 (о таинстве Крещения). Этот цикл из трёх текстов отражает ранний этап в константинопольской традиции отделения праздника Рождества от Крещения (ранее они праздновались как один праздник Богоявления). В последнем тексте представляется осмысление таинства Крещения, совершённого в день Крещения Господня. Тексты Or. 41 (на Пятидесятницу), Or. 44 (на неделю новую, на весну и на память мученика Маманта), Or. 45 (на Пасху) заложили основу богословского осмысления соответствующих праздников.
3. Проповеди. Близкими к литургическим словам можно назвать две проповеди, не приуроченные к событиям богослужебного календаря. В слове «О любви к бедным» (Or. 14) представлено богословское обоснование благотворительности, которая в то время составляла существенную часть христианской деятельности (особенно у Василия Великого).
Or. 37 – единственный прямо экзегетический текст Григория, в котором он, толкуя 19-ю главу Евангелия от Матфея, излагает христианское учение о браке и девстве.
4. Похвальные: Or. 21 (об Афанасии Великом), Or. 24 (о Киприане Карфагенском), Or. 43 (о Василии Великом). Эти тексты в большинстве своём примыкают к литургическим, т. к. произносились, скорее всего, в храмовом пространстве в дни памяти этих святых.
Слова о святителях Афанасии и Василии примечательны в двух аспектах. Во-первых, эти тексты были написаны менее чем через 10 лет после кончины своих героев и оба святителя в них ставятся в один ряд с праведниками Ветхого Завета; тем самым Григорий выражает характерное для христианского богословия представление о преемстве святых. Во-вторых, этими словами создаётся интерпретация истории богословия 4 в. как деятельности трёх великих богословов – Афанасия, Василия и самого Григория, которая и сейчас влияет на наше представление об этой эпохе. Фиксация того, что Григорий является продолжателем их богословской миссии, позволила ему придать должный авторитет своему триадологическому синтезу.
Похвальное слово Or. 25 посвящено христианскому философу-кинику Максиму; в нём Григорий излагает христианское понимание философии. С Максимом у Григория произошёл конфликт, когда Максима попытались рукоположить в епископы Константинополя. В связи с этим в названии имя Максим заменено на «философ Ирона» (Иероним Стридонский. О знаменитых мужах. 117). Or. 26 посвящено тому же Максиму, но уже после его покушения на Константинопольскую кафедру, из-за которого Григорий на время уехал из города. После изгнания Максима из города Григорий вернулся на свою кафедру и произнёс эту проповедь.
5. Надгробные: Or. 7 (брату Кесарию), Or. 8 (сестре Горгонии), Or. 18 (отцу, Григорию Старшему, в присутствии матери, Нонны). По жанру эти тексты также представляют собой похвальные слова, однако произнесены в связи со смертью членов семьи Григория. Именно они послужили основанием для канонизации всех ближайших родственников Григория; таким образом, это едва ли не единственная семья женатого епископа, все члены которой почитаются Церковью как святые.
6. Автобиографические. Целый ряд слов представляет собой рефлексию Григория на тему перипетий своего церковного служения, выраженную в жанре проповедей.
Or. 1–3 посвящены его рукоположению в пресвитеры его отцом против его воли в 362 г. Or. 9–12 – поставлению в епископы г. Сасимы (9–11) и его служению в качестве викарного епископа своего отца (12). Or. 26 – «О себе самом, когда он после Максимова покушения занять архиепископский престол в Константинополе возвратился из села». Or. 36 – «О себе самом и к говорившим, что св. Григорий желает Константинопольского престола», Or. 42 – слово при оставлении им Константинопольского собора 381 г. и Константинопольской кафедры. Неясно, произносилось ли оно в таком виде, поскольку в другом месте Григорий несколько иначе описывает свою прощальную речь (Carm. 2. 1. 11. 1828–1870).
Отдельно следует указать на Or. 2 (в русской традиции 3) – «Апологию». Этот объёмный трактат не следует интерпретировать исключительно как автобиографический, поскольку он, по сути, является трактатом о священстве и посвящён рефлексии Григория относительно своего рукоположения в общезначимом виде.
7. О мире и церковных конфликтах – Or. 6, 15, 17, 19, 22, 23, 34. Целый ряд проповедей Григория посвящён успокоению, подведению итогов и осмыслению локальных конфликтов и сложностей разного уровня. В этих текстах Григорий выступает как лицо, имеющее право высказываться, направляя к миру стороны того или иного конфликта, например монахов с епископом, горожан с градоначальником, разных течений христиан между собой. В этих текстах излагаются представления Григория о роли епископа в локальных церковных общинах.
8. Обличительные. Or. 4–5 – обличительный трактат в двух частях против императора Юлиана (которого именно вслед за этими текстами прозвали «Отступником»). Также в них заявлены представления богослова о христианском отношении к культуре и образованию (о жанровом своеобразии этих слов см.: Усачева. 2011; параллельный анализ трудов императора Юлиана и Григория Богослова см. в: Elm. 2012).
Письма
Сохранилось чуть более 240 писем Григория Богослова. В изданиях их количество и порядок разнятся, так что существуют 4 типа их нумерации. Они представлены у Я. Биллия (1583); в русском дореволюционном переводе (серия «Творения святых отцов»); в издании Мауристов, к которому восходят Patrologia Graeca, Gallay и современные европейские переводы; наконец, у Б. Сторина (2019), который осуществил масштабное исследование рукописной традиции и дал целостную интерпретацию этого корпуса писем.
Дореволюционный русский перевод (ТСО) предложил собственную нумерацию по хронологическому принципу, указывая в скобках номер по Биллию. Современное переиздание перевода (Григорий Богослов. 2011) берёт в качестве основной нумерацию Patrologia Graeca, помещая нумерацию ТСО в скобках.
Б. Сторин (Storin. 2019) убедительно показывает, что корпус писем был составлен самим Григорием в апологетических целях, и предлагает их расположение в соответствии с семейством рукописей, восходящих, по его мнению, к той последовательности, в которой их расположил сам Григорий. Другие же издатели пытались восстановить хронологическую логику.
В таком ракурсе корпус писем Григория, включавший изначально и адресованные ему письма Василия Великого, представляет собой автобиографический апологетический проект (на основании свидетельств Ep. 52–53). В корпусе писем выделяются 3 основные линии саморепрезентации Григория: дружба с Василием Великим, риторическая образованность, философский образ жизни; к этому можно добавить также наиболее общую позицию епископа, объединяющую все 3 линии.
Большинство писем адресовано клиру (29 %) и разным чиновникам (19 %); 30 писем (12 %) обращено к юношам или риторам, к которым Григорий направлял этих юношей для получения образования; 20 писем отправлены Василию Великому (подробнее о письмах см.: Bernardi. 1995).
По содержанию 30 % писем – пастырские наставления и увещевания по разным вопросам, 31 % – просьбы и ходатайства за других людей, 15 % – посвящены вопросам церковной политики.
Письма представляют собой интереснейший памятник практики епископского служения в 4 в. В них обсуждаются как бытовые, так и высокие богословские и философские вопросы, которые часто перемежаются в одном письме, так что при увещании по каким-то личным вопросам Григорий апеллирует к богословским и философским положениям. В тексте присутствует множество цитат из античной литературы и Священного Писания, а в одном из писем (Ep. 53) содержится описание того, как следует писать письма.
Стихотворения
Сохранилось около 400 стихотворений Григория разных жанров, размеров и объёма, составляющих около 17 тыс. стихотворных строк. Ни качественного критического издания этого корпуса, ни тем более его литературоведческого и философско-богословского анализа в исследовательской литературе не существует (список критических изданий и существующих русских переводов см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 372–383). Тем не менее имеющееся комплексное издание Patrologia Graeca, критические издания отдельных поэм, стихотворные переводы со вступительными статями и комментариями, а также ряд исследований позволяют оценить масштаб поэтического гения Григория и его значение для европейской культуры (Nazianzena Rossica. 2022; Григорий Богослов. 2008–2009; Григорий Богослов. 2004; Simelidis. 2009).
Питер Пауль Рубенс. Григорий Богослов. 1620.
Художественная галерея Олбрайт-Нокс, Буффало (США).
Стихотворения традиционно делятся на 2 больших раздела с подразделами:
1. Carm. 1 – Poemata theologica («Стихотворения богословские»), Carm. 1. 1. 1–38 – Poemata dogmatica («Стихотворения догматические»), Carm. 1. 2. 1–40 – Poemata moralia («Стихотворения нравственные»).
2. Carm. 2 – Poemata historica («Стихотворения исторические»), Carm. 2. 1. 1–99 – Poemata de se ipso («О себе»), Carm. 2. 2. 1–8 – Poemata quae spectant ad alios («О других»), Epit. 1–129 – Epitaphia («Надгробия»), Epig. 1–94 – Epigrammata («Надписания»).
В первом разделе следует выделить цикл богословских поэм «Неизреченное» [Poemata Arcana. Ta Aporreta («Песнопения таинственные»)], написанных гекзаметром.
В стихотворениях Carm. 1. 1. 1–5, 7–9 («О началах», «О Сыне», «О Духе», «О мире», «О Промысле», «Об умных сущностях», «О душе», «О заветах и явлении Христа») представлено «систематическое богословие в гомеровых одеждах» (Daley. 2012), т. е. структурное изложение основ вероучения в рамках очень сложной литературной игры (издание с комментарием см.: Gregorius Nazianzenus ... 1997; русский стихотворный перевод: Григорий Богослов. 2004; Григорий Богослов. 2012).
Большой блок представляют библейские поэмы (Carm. 1. 1. 12–28; см.: Dunkle. 2009), в которых представлены перечисления разных событий и персонажей, служащие, по-видимому, для удобства запоминания (например, список ветхозаветных патриархов, язвы египетские, Декалог и т. п.). Некоторые стихотворения посвящены перечислению отдельно притч и чудес по каждому из четырёх Евангелий. Особое значение имеют поэмы 12 и 18. Первая из них – это список канонических книг Библии, вторая – небольшое экзегетическое исследование по согласованию двух родословий Христа в Евангелиях от Матфея и от Луки.
Заключительный блок этого раздела представляет собой сборник стихотворных молитв (Carm. 1. 1. 29–38): это несколько гимнов к Иисусу Христу, вечерняя молитва, молитва перед чтением Священного Писания и несколько молитв перед путешествием.
В разделе «Стихотворения нравственные» (Carm. 1. 2. 1–40) представлены краткие стихи и крупные поэмы разных размеров и жанров о добродетелях, страстях и разных образах жизни. Особенно следует выделить стихи на тему девства и целомудрия (Carm. 1. 2. 1–9), в которых уделяется внимание и теме брака.
Отдельно следует указать на крупную (998 строк) ямбическую поэму «О добродетели» (Carm. 1. 2. 10). Содержательно она близка к другим «посланиям к юношам» Григория Богослова и авторов его круга (Алиева. 2017). Произведение отражает христианское представление об отношениях светского образования с христианской жизнью и нравственностью.
Особым блоком стоят 4 цикла гномических сентенций, представляющие собой одно-, дву- и четверостишия на нравственные темы (стихотворный перевод см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 319–338).
В произведении «Определения слегка начертанные» (Carm. 1. 2. 34) Григорий Богослов даёт однострочные определения основных понятий христианского мировидения: космологии, этики, икономии, экклезиологии (стихотворный перевод см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 339–367).
В разделах «Стихотворения исторические» и «О себе» следует выделить 3 крупные автобиографические поэмы (Carm. 2. 1.1, 11–12), позволяющие подробно реконструировать жизнь Григория. Первая – гекзаметрическая и написана до 381 г. Вторая и третья написаны после оставления Константинополя и представляют собой апологию действий Григория. 11-я поэма, «О своей жизни» (De vita sua), – фундаментальное произведение объёмом в 1949 стихов (критическое издание см.: Gregorius Nazianzenus ... 1974), в котором Григорий сочетает аллюзии на прозаические (автобиография Либания) и драматические произведения, создавая свой монументальный литературный образ. Другие стихотворения (Carm. 2. 1. 2–19) представляют собой краткие тексты, написанные после удаления с собора 381 г. Помимо автобиографических моментов и описания своего разочарования, в этих текстах присутствует много критики современного Григорию клира.
Дальнейшие стихи этого раздела (Carm. 2. 1. 20–99) в основном представляют собой краткие молитвы и плачи о своей болезни и приготовлении к смерти. Многие из них написаны на одну тему, но в разных стихотворных размерах. Эта лирика последних лет жизни отражает духовный мир, искушения и борения Григория. Интимным тоном обращения к Богу она отчасти напоминает молитвенный тон «Исповеди» Августина, хотя и написана в совсем других литературных формах. Последние 10 стихотворений представляют собой эпитафии Григория своей семье и самому себе.
Особо следует выделить стихотворение «О стихах своих» (Carm. 2. 1. 39), в котором Григорий излагает свою поэтическую программу (стихотворный перевод см.: Григорий Богослов. 2008–2009). В «прощальном слове», покидая кафедру, он пишет, что тем не менее будет «ещё препираться рукой и чернилами» (Or. 42. 26). Как говорится в поэме, из-за споров он не может вовсе прекратить свою деятельность, однако далее решил писать в стихах, а не в прозе, поскольку, с одной стороны, так он борется с многословием, с другой – получает утешение в старости как любитель поэзии. Он говорит, что его адресаты – юношество и любители словесности (греч. ὅσοι χαίρουσι λόγοις), до которых его стихотворения будут доносить истины христианства в приятной форме. Очевидно, что таким образом он соперничает с язычниками в интеллектуальной сфере, создавая христианскую культуру, и с еретиками, которые начали создавать лёгкие запоминающиеся стихи, содержащие, по его мнению, ложные учения.
Второй раздел «Стихотворений исторических» содержит поэмы «О других». Это стихотворные послания разным людям, среди которых особо выделяются парные послания 4 («От Никовула‑сына к отцу») и 5 («От Никовула‑отца к сыну»), представляющие собой имитацию диалога родственников Григория, в котором излагаются взгляды последнего на образование. Этой же теме посвящено последнее послание 8 («К Селевку»), помещённое среди текстов Григория, но написанное его другом Амфилохием, епископом Иконийским. Исследователь О. Алиева относит эти тексты к жанру «посланий к юношам» наряду со знаменитым текстом Василия Великого (Алиева. 2017).
В послании 6 («Советы к Олимпиаде»; стихотворный перевод см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 296–300) излагаются представления Григория о браке в форме наставления недавно вышедшей замуж духовной дочери.
Раздел «Надгробия» содержит эпитафии разным людям, главным образом родственникам, среди которых посвящённые отцу (11 стихов), матери (44), брату (14), сестре (3). Несколько эпитафий посвящены риторам – афинским учителям Григория.
Раздел «Надписания» состоит из двух блоков эпиграмм. Первый блок (Epig. 1–30) посвящён разным людям и добродетелям, его содержание в основном нравственное. Второй блок (Epig 31–99) содержит множество стихотворений, направленных против расхитителей гробов. Одну и ту же тему, значимую для того времени, особенно учитывая христианское отношение к телам умерших, Григорий описывает десятки раз в разных стихотворных размерах и даже микрожанрах.
Будучи насыщены аллюзиями на античную поэзию, эпиграммы и эпитафии Григория, как и вся его поэзия, представляют собой рецепцию и христианизацию античных жанров и тем (Simelidis. 2019).
Учение
Дионисий. Учение Григория Богослова. Фреска собора Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря. 1502.
Разрез по центральному продольному нефу, вид на север.
Корпус текстов Григория в целом отличается большой целостностью и объединён несколькими ключевыми темами. Отчасти эта целостность обусловлена тем, что после собора 381 г. Григорий работал над составлением и объединением своего корпуса вполне сознательно.
Можно выделить 4 основные темы творений Григория:
Учение о Троице, т. е. о Боге самом в себе, которое Григорий называл собственно «теологией».
Икономия – учение о Боге по отношению к миру, или изложение истории спасения мира Богом.
Церковная жизнь – описание сущего и должного в тогдашней церковной действительности.
Этика – учение о должных и недолжных образах жизни для христиан.
В учении о Троице Григорий выступает как продолжатель никейского богословия, для которого предлагает наиболее совершенное выражение. Он исповедует самостоятельное и при этом единое бытие трёх ипостасей – Отца, Сына и Святого Духа. Именно в его богословии единство и троичность Бога оказываются как бы взаимообусловленными, поскольку особые характеристики каждого из трёх Лиц – нерождённость Отца, рождённость Сына и исхождение от Отца Духа – указывают на божественное единство («Не успею помыслить о Едином, как озаряюсь Тремя. Не успею разделить Трёх, как возношусь к Единому», Or. 40. 41). Помимо того, что Отец является причиной Сына и Духа, это единство Трёх (т. н. единоначалие; см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 74–88) возможно вследствие единства силы, воли и действия; таким образом, каждое Лицо «имеет такое же единство с Соединённым, как и с Самим Собой» (Or. 31. 16). Особое значение у Григория имеет образность света, относимая как к единству, так и к троичности Бога («Когда произношу слово "Бог", вы озаряетесь единым и тройственным светом», Or. 39. 11), а также объединяющая описание Бога в самом себе с его действием в мире (Or. 39).
Терминология у Григория более подвижна, чем, например, у Василия Великого, поскольку первый, понимая разницу терминологического аппарата при единстве содержания, предлагает формулы согласия с предшествующей, менее развитой греческой и современной латинской тринитарной терминологией (наиболее ярко в Or. 21. 35–36 и Or. 42. 16).
В сочинениях Григория присутствует также понятие об историческом развитии богословия, связанное с порядком самооткровения Бога во времени: «Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, а не с такой ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа; ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нём познание» (Or. 31. 26).
Здесь выражается связь теологии с икономией: человек узнаёт Бога по его действиям в мире, в которых он открывает себя. Разделение «философии», т. е. христианской суммы знаний, на теологию и икономию проговаривается Григорием эксплицитно (Or. 45. 4). Икономия включает в себя описание того, как устроен мир и как Бог после грехопадения человека приводит его обратно к себе.
Мир мыслится Григорием иерархично, как ступени приближённости сущностей к Богу. Ключевую роль здесь, как и в описании внутренней жизни Троицы, играет образ света, в котором Григорий соединяет евангельскую образность и платоническую традицию. «Бог есть свет высочайший…», «Второй свет есть Ангел – некоторая струя или причастие первого Света…», «Третий свет есть человек», «иной свет, которым отражена или пресечена первобытная тьма» (Or. 40. 5). Таким образом, для Григория существует мир «умных сущностей» и телесный мир, вершиной которого является человек. Физический свет оказывается также связанным с первым Светом (ср.: Платон. Государство. 508b).
К этому иерархическому описанию мира, напоминающему философское мировоззрение среднего платонизма, добавляется историческая динамика, задаваемая грехопадением и Боговоплощением (Nazianzena Rossica. 2022. С. 339–346). В различных исторических нарративах Григорий описывает действия Бога для спасения человека (например, Or. 2. 23–26) или перечисляет списки действующих в библейской и церковной истории людей (например, Or. 21. 3). Главными событиями являются Боговоплощение и жизнь Христа, каждому из деяний которого приписывается особый смысл. Именно в этом контексте развивается и христология Григория. Он одним из первых сформулировал опровержения в адрес аполлинарианства и протонесторианства (Or. 30, Ep. 101 и, в кратком виде, Carm. 2. 1. 11. 612–651), заложив основы для последующего развития православной христологии. У него мы встречаем в уже формульном виде исповедание двух природ в едином Христе и исповедание девы Марии Богородицей: «Мы не отделяем в Нём человека от Божества, но учим, что один и тот же – прежде не человек, но Бог… наконец, и человек, воспринятый для нашего спасения… один и тот же – земной и небесный… чтобы всецелым человеком и Богом воссоздан был всецелый человек, падший под грех. Если кто не признает Марию Богородицею, то он отлучён от Божества... хотя два естества – Бог и человек… но не два сына, не два Бога» (Ep. 101. 13–19).
В историческом изложении икономии принципиально, что после окончания «дел Христа», т. е. после Воскресения и Вознесения, с Пятидесятницы «начинаются дела Духа» (Or. 41. 5), который совершает таинства и поставляет руководителей Церкви. Последние называются Григорием «соработниками» (греч. συνεργοί) икономии Христа (Or. 2. 26).
Именно тут появляется экклезиология Григория, которую он мыслит как действие Духа и священства в иерархически (пастыри – пасомые) устроенном сообществе локальной церкви, собирающей людей в единое Тело Христово (Or. 2. 3–4). Оно почти никогда не разрабатывается им подробно на теоретическом уровне (помимо приведённого, см.: Nazianzena Rossica. 2022. С. 363–365) и упоминается лишь вскользь при описании спасительной миссии Христа.
Регулярное описание конфликтов в церковной жизни и того, как в этом контексте поступали он сам и другие иерархи, с учётом их богословского обоснования, во-первых, даёт увидеть «практическое» учение Григория о Церкви, а во-вторых, не позволяет воспроизводить штамп о Григории как отвлечённом возвышенном богослове, неспособном к эффективным действиям в церковной действительности. Так, мы видим его постоянную озабоченность весьма приземлёнными проблемами церкви Назианза – он добивается её освобождения от уплаты налогов, общается с местными и имперскими чиновниками, организует жизнь клира и паствы, заботится об образовании нового поколения и т. д.
Основанием единой и мирной жизни Церкви Григорий постулирует согласие в учении о Боге и «подражание Богу и существам Божественным» (Or. 6. 14). Внутреннее единство Троицы («не менее по согласию, как по тождеству сущности», Or. 6. 13), единство с Богом ангельского мира и гармония сотворённого Богом мира становятся нравственным императивом для единства христиан. Об этом же говорит самооткровение Бога: «в Нём столько согласия и с Самим Собой, и со вторичными существами, что… это преимущественно стало Его именованием. Он называется миром (Еф 2:14), любовию (1 Ин 4:16) и подобными именами, внушая нам самыми наименованиями стремиться к стяжанию сих совершенств» (Or. 6. 13).
Представления Григория о Церкви сосредоточены вокруг клира, и учение о священстве составляет значительную часть его творчества. Критика недостойных епископов, описание своего служения, образов святых епископов – все его тексты на эти темы направлены на формирование правильного этоса священнослужителя, осознающего своё недостоинство перед высотой этого служения. Специально посвящённым этому текстом, имеющим особое значение во всём корпусе Григория, является «Апология» (Or. 2, в русской традиции 3). В этом тексте в ответ на ощущаемый Григорием кризис клира он сформулировал представления о священстве, воплощённые в образе героя текста. Будучи человеком, отвечающим представленным в тексте нормативным требованиям (образование, опыт, возраст), он принимает священство из страха неповиновения воле Бога. При этом он сам не стремится к этому из-за склонности к созерцательной жизни и страха перед высотой и опасностью этого служения. Онтологию священнического служения задаёт главным образом совершение таинств, поскольку служение священника – «стоять с ангелами и славословить с архангелами, приносить жертвы на вышнем алтаре и сосвященствовать Христу, обновлять творение, восстанавливать образ и творить для горнего мира, и, скажу больше, который будет богом и творить богами (греч. θεοποιήσοντα)» (Or. 2. 73). При этом требование быть пастырем и вести людей ко Христу не только в таинстве, но в наставлении словом и примером становится основанием для высочайших требований к самому священнику: «даже если бы кто-то сохранил себя чистым от грехов, совсем или насколько это возможно, не знаю, было бы этого достаточно чтобы воспитывать в других добродетель»; священник должен «превосходить больше своей добродетелью, чем достоинством сана» (Or. 2. 14).
В этот проект устроения церковной жизни встраивается и более общее этическое учение Григория, которое невозможно сводить к описанию возвышенных образов жизни – девства, отшельничества, священства и т. д. Его этика весьма универсальна и представляет собой христианизацию стоических установок. Это видно из интерпретации идеи «подражания Христу» как принципа «бесстрастного принятия», в частности принятия страданий при памяти о принятии Христом крестных мук (например, Or. 4. 73 и Or. 2. 115). Именно в этой перспективе Григорий использует категорию «философия» как христианский образ жизни. Так, он говорит об Иове как «философствующем среди страданий» (Or. 14. 14), о «философствующей болезни» (греч. νόσος φιλόσοφος, Ep. 34), пишет стихотворение «На философствующую нищету» (Carm. 1. 2. 35) и наставляет адресата письма «скорбное обращать в предмет философии» (Ep. 221).
Это представление об общем этическом основании для любого христианина развивается учением о разных образах жизни. В стихотворении «Блаженства разных образов жизни» (Carm. 1. 2. 17) Григорий приводит парный список образов жизни: пустынножитель – живущий в обществе; нестяжатель – жертвующий милостыню богатый; девственник – живущий в браке; священник – мирянин; молитвенник – труженик. Всё это – пути к Богу, пути обожения.
То же самое мы видим и в случае добродетелей: «Каждая из сих добродетелей есть особенный путь ко спасению… как различны роды жизни, так и обителей у Бога много (Ин 14:2)… пусть один исполняет сию добродетель, другой – другую, иной – многие, а кто-нибудь, если возможно, и все; только да шествует каждый безостановочно» (Or. 14. 5).
Это представление о разных образах жизни при общем для всех аскетическом элементе («Не всем равно приятна одна снедь, и христианам приличен не один образ жизни. Для всех превосходны слёзы, бдения и труды…», Carm. 1. 2. 17. 59–61) позволяла выстраивать сильную христианскую идентичность не только для «исключительных» образов жизни – монашеского и девственного, но и для всех христиан. Так, говоря о девстве, Григорий регулярно описывает и брак как достойный образ жизни, также включающий в себя аскезу (например, при описании брака сестры Горгонии, Or. 8. 8–9), и этим создаёт христианское учение о браке.
Не менее значимым является его богословское обоснование возможности спасения для богатого человека путём обращения своего богатства на службу Христу, т. е. через активную благотворительность и поддержку церковных проектов (Or. 14).
Контекст и цели создания корпуса Григория
В наследии Григория прослеживается чрезвычайно сильная практическая составляющая. В современных исследованиях часто встречается утверждение, что Григорий своими текстами создаёт апологию своего служения после неудачи на соборе 381 г. (McGuckin. 2001); некоторые авторы пишут даже о создании «образа себя как святого» (McLynn. 1998). Этот несколько тенденциозный взгляд свидетельствует о том, что у Григория явно была некоторая общая идея при составлении самых разных произведений, однако сведение её к апологии представляется нерелевантной содержанию этого корпуса текстов.
Для Григория (как и для других христианских авторов того времени) сильным импульсом к литературной деятельности и, шире, формированию христианской культуры была «атака» на христианство со стороны императора Юлиана, что видно из инвектив Григория против него (Or. 4–5). Император пытался лишить христиан права преподавания в школах. Отметим, что до эдиктов Юлиана был издан эдикт 360 г. императора Констанция: «Ни один человек не должен занимать руководящие посты, если не доказано, что он достиг успехов в долгих занятиях свободными искусствами» (Кодекс Феодосия. 14. 1. 1). Тем самым император Юлиан стремился лишить растущую христианскую церковь влияния, но эта попытка дала скорее обратный эффект из-за того, что христианские интеллектуалы всё больше вовлекались в образование. Создавая негативный образ императора как «Отступника», Григорий, вероятно, боролся и против обскурантистских течений внутри Церкви.
Григорий Богослов. Миниатюра из Минология Василия II. 1-я четверть 11 в.
Ватиканская апостольская библиотека. Vat. gr. 1613. Fol. 349.
Имея этот импульс для создания корпуса христианской литературы, опыт богословской полемики и разочарование в современном ему епископате на соборе 381 г., Григорий создавал многостороннее высказывание, общей целью которого было формирование образованной христианской элиты в контексте культурной ситуации как способ борьбы с нестроениями в Церкви. Помимо ортодоксального содержания (учение о Троице, этика и т. д.), Григорий создавал мир текста, в котором появляются носители верного и неверного представлений – те, кому он наследует (например, Афанасий и Василий), и его враги, чьи пороки он описывает.
Весь корпус Григория пронизан образовательной тематикой. Как пишет Ж. Бернарди о проповедях Григория, «это настоящее руководство для епископа как оратора, которое он создал, издавая этот корпус слов» (Bernardi. 1968. P. 257–258). То же самое можно сказать и о письмах, из которых Григорий сам составил единую эпистолярную «автобиографию», служащую в том числе примером того, как писать письма. Не менее очевидно, что своими стихотворениями Григорий претендовал на создание нового корпуса классических текстов, как показывает его поэма «О стихах своих».
Образовательный потенциал не сводился лишь к жанровому и тематическому многообразию. Поскольку идея христианской пайдейи была направлена на формирование человека, все «персонажи» текстов Григория, в том числе он сам, несут воспитательное значение. Вот как Григорий заканчивает одно их стихотворений о себе: «Я предстоятель таинственной трапезы; я очищаю людей, которых приношу Тебе в дар посредством бескровных и совершенных учений… Я сам имею нужду в очищении и потому знаю, как тяжело очищать пятна нечистоты. Заметьте сие, пастыри людей, и трепещите!» (Carm. 2. 1. 23. 17–24).
Всё это показывает, что ответ Григория на стоящие перед ним вызовы выходит за рамки самооправдания после церковно-политической неудачи. Физически покинув собор 381 г., Григорий своими текстами не просто продолжал ту же полемику, а пытался встать над ней. Конечно, его тексты пронизаны апологией своей деятельности и фиксацией своего понимания триадологии. В целом действие его корпуса заключается в том, что, видя источник проблем Церкви в недостойном и необразованном клире, Григорий создаёт корпус текстов, который транслирует определённую этику становления священника. Эта этика подразумевает наличие целой группы определённым образом сформированных людей («элиты»), верно понимающей философскую жизнь, образ которой также задаётся Григорием, причём эта группа должна обеспечиваться необходимым образовательным материалом. Таким образом, дело жизни Григория – установление верного почитания Троицы, служащее залогом столь желанного им мира в Церкви, – осуществлялось им через формирование дискурса о церковной жизни, стабильность которой может гарантировать священство, имеющее серьёзное образование и прошедшее правильный путь становления (подробнее о богословии Григория см.: Beeley. 2008).
Влияние
Уже в 399 г. Руфин Аквилейский во введении к переводу девяти проповедей Григория на латинский язык писал: «всякий, кто не согласен в вере с Григорием, исповедует неправую веру» (цит. по: Rufinus. 1910. P. 5). Чуть позднее Григорий являлся уже непререкаемым авторитетом в доктринальных вопросах на III и IV Вселенских соборах. Церковные историки 1-й половины 5 в. – Сократ Схоластик, Созомен и Феодорит Кирский – вписывают его деяния в отдельные главы своих «Церковных историй» и при описании собора 381 г. не упоминают или максимально сглаживают конфликты, связанные с Григорием, так что его поведение подаётся исключительно в положительном ключе. Вскоре после Халкидонского (IV) Вселенского собора Феодорит впервые назвал его «Богословом» (распространённое представление об использовании этого эпитета уже на самом соборе является неверным); тем самым Феодорит подразумевал, что учение Григория имеет своим источником не рациональное рассуждение, а мистическое откровение, и ставил Григория в один ряд с Моисеем и апостолом Иоанном Богословом. В дальнейшем византийская традиция стала именовать его одним из трёх «вселенских учителей и святителей» наряду с Василием Великим и Иоанном Златоустом.
К его наследию обращались все последующие крупные грекоязычные богословы. Со временем его тексты вошли в литургический круг чтений за богослужениями (16 из его слов), а некоторые его тексты послужили источником для написания богослужебных текстов (Karavites. 1993).
В разном объёме наследие Григория оказало влияние на большинство формировавшихся в 1-м тыс. христианских культур: 9 слов были переведены Руфином на латынь уже в 399 г.; отдельные тексты переводились на разные диалекты коптского языка в 5 в.; в конце того же 5 в. корпус из 41 слова и «богословские послания» были переведены на армянский язык; корпус слов был дважды переведён на сирийский язык в 6 и 7 вв.; на грузинский язык отдельные слова переводились с 7 в., а на рубеже 10–11 вв. корпус слов был переведён полностью; в этот же период чуть более 20 слов были переведены на церковнославянский в Болгарии; 25 слов, 2 поэмы и «Богословские послания» были переведены на арабский язык с 11 по 13 вв. (Lafontaine. 1983. P. 3–6).
Влияние поэзии Григория, практически не выходившее за пределы грекоязычной культуры, в ней самой было решающим. Именно Григорий сформировал византийскую христианскую поэтическую традицию, творчески восприняв жанровое многообразие античной поэзии. В дальнейшем тексты Григория не только воспринимались как непререкаемый авторитет в богословских вопросах, но и служили образцами в литературном отношении – к чему он и сам стремился.