Свя́тки, в славянском народном календаре период у православных от Рождества [25 декабря (7 января)] до Крещения [6(19) января], у католиков от Рождества (25 декабря) до праздника Богоявления, более известного как День трёх королей (6 января); один из наиболее важных календарных циклов, содержащий широкий круг продуцирующих, прогностических, матримониальных, охранительных, очистительных обрядов, магических действий, примет, запретов и предписаний. Мифологический статус святок определяется «пограничным» временем, на которое они приходятся: это время зимнего солнцеворота, означающее завершение старого и начало нового года, которое в народном мировоззрении трактуется еще и как «рождение» нового года и нового солнечного цикла. Значимость обрядового святочного периода объясняется влиянием всех совершаемых на святках действий на события всего последующего года, судьбу и здоровье людей, урожай и благополучие хозяйства.

Общая характеристика и обрядность

С точки зрения христианского богословия, первые 12 дней после рождения Иисуса Христа празднуется приход в мир Спасителя и Его крещение, поэтому Церковь называет их «святыми вечерами», которые рекомендуется проводить благоговейно, творить милостыню и посвящать воспоминаниям о евангельских событиях, а не бытовым делам. Упоминания об этих 12 днях как праздничных содержатся в беседах преподобного Ефрема Сирина и трудах святого Григория Нисского и подтверждаются древним уставом преподобного Саввы Освященного (439–532), согласно которому в эти дни отменяется пост и не совершаются коленопреклонения во время богослужений, а также не производится венчание.

Хотя обычно святками считаются непосредственно 12 дней – от Рождества до Крещения или Дня трёх королей (ср. польск. название периода Dwunastki), часто сюда включается и Рождественский сочельник, который вместе с Рождеством и двумя-тремя следующими днями образует единый обрядовый комплекс, открывающий святки. У русских на Кубани святки – это время «от звезды до воды» (т. е. от первой звезды в Рождественский сочельник и до крещенского водосвятия); в некоторых сёлах Полесья к святкам относят ещё полтора дня после Крещения, т. е. до середины дня 8 января. Первую неделю святок, когда наиболее строго соблюдались все запреты и предписания этого периода, считали более значимой – в восточном Полесье все святки назывались святые вечера, а первая неделя – вельми святые ‘очень святые’. Первоначально святки включали в себя 2 важных праздника христианского календаря – Рождество и Крещение (у католиков – Праздник трёх королей), являющиеся границами цикла, тогда как Новый год был вписан в святочный период позднее (у западных и южных славян в течение 16 в.; в России с 1699) и был переосмыслен как составная часть этого периода, приобретя новую обрядность. Традиционная последовательность святочных праздников в России была разрушена в 1918 г., когда в результате советской календарной реформы и принятия григорианского календарного стиля гражданский Новый год стал отмечаться на 7 дней раньше Рождества, при том что Русская православная церковь сохранила юлианский календарь для всего круга христианских праздников, отстающий от григорианского в настоящее время на 13 дней.

В названиях святок у восточных и западных славян преобладает семантика святости: святки, святые вечера, свечки, белорус. святые вечόры, польск. święta, święte weczory, словац. sviatky, чеш. Vánoсy (с внутренней формой ‘святые ночи’), словац. Vianocy (то же). Часто этот период у восточных славян и чехов называется колядами или колядками (от лат. calendae ‘первые числа каждого месяца’): южнорус. коляды, полес. коляда, коляды, западнобелорус. калядные святки, калядныя нядзелi, помiж каляд ‘между колядами’, чеш. Koleda. Для западнославянских традиций характерны названия со значением ‘время, пора’: чеш. Hody, словац. Hody, польск. Gody, Godnie święta (от польск. god ‘время, пора’). У южных славян в названиях этого периода чаще встречается семантика «нечистого», «злого», «страшного» времени, периода разгула нечистой силы: болг. погани дни, мръсни дни, ‘нечистые, грязные дни’, некрштени дни ‘некрещеные дни’, южноболг. караконджерови дни (от названия южнослав. демонов каракόнджулов, которые появляются на святках), вампирски ден’ове ‘вампирские дни’, серб. некрштенци, некрштени дани ‘некрещеные дни’, нечисти дани ‘нечистые дни’, словен. volčje noči ‘волчьи ночи’.

Суточное время в традиционной культуре, а также в церковном богослужебном цикле, отсчитывается не от полуночи одного дня до полуночи другого, а с момента захода солнца накануне этого дня, т. е. границей между сутками является не полночь, а время захода солнца. Поэтому вечер накануне праздника является временем его начала и обладает не менее важным ритуальным значением, чем день самого праздника. Соответственно, канун Рождества (Рождественский сочельник), канун Нового года, канун Крещения являются начальными этапами этих праздников, имеющими собственные названия и образующими с последующим праздничным днём единые обрядовые комплексы.

Святки воспринимаются в народной традиции не как набор отдельных праздников, а как целостный календарный цикл, о чём свидетельствуют как состав повторяющихся ритуальных действий, совершаемых в течение этого времени, так и единообразная терминология, объединяющая кануны трёх святочных праздников – Рождества, Нового года, Крещения. У восточных славян названия канунов этих праздников обычно включают в себя слово коляда как ключевой термин этого периода или кутья – по названию главного ритуального блюда, с которого начинаются трапезы в эти вечера: кутья, первая кутья, Рождественская коляда ‘сочельник’, вторая кутья, щедрая кутья, жирная коляда, ‘канун Нового года’, третья кутья, голодная кутья, голодная коляда (в день накануне Крещения соблюдается строгий пост), ‘канун Крещения’. В Полесье: перша кутья ‘сочельник’, друга или средняя кутья ‘канун Нового года’, третья или последняя кутья ‘канун Крещения’.

Святки как опасное, мифологическое время, когда на земле находятся нечистая сила и потусторонние существа, – один из главных общеславянских мотивов этого периода. У русских известны специальные святочные персонажи, которые появляются на земле только в этот период – шулѝкуны, куляшѝ, святке (севернорус.), шишкуны (сибирск.) – мелкие множественные демоны, которые появляются на 2-й день святок, ездят или бегают по дорогам, заглядывают в окна, пугают людей и исчезают после вечерни на Крещение. В Белоруссии на святки запирали сундуки с одеждой, чтобы её не попортили души детей, умерших некрещёными, которые на эти дни выпускаются с «того» света «на гулянье». У южных славян святки – также время особой активности душ некрещёных детей (некрштенци), которые летают возле человеческого жилья, вредя роженицам и новорождённым. На Западной Украине считали, что злые духи снуют по улицам в святочные вечера и мстят тем, кто нарушает запреты на работу в данный период. Согласно словенской мифологии, в эти вечера на кладбищах ходят процессии мертвецов. У болгар Софийского края считалось, что земля в этот период становится дырявой, как решето, поэтому души умерших и нечистая сила свободно проникают на неё. На юго-западе Болгарии известны особые святочные демоны караконджо, поганци, мръсници, которые преследуют людей от Рождества до Крещения. По западнославянским верованиям, разгул нечистой силы приходится с сочельника до Нового года (иногда с сочельника до Дня трёх королей). Со всеми тремя праздниками святочного периода связаны поверья о чудесных природных явлениях, происходящих в это время: в рождественскую, новогоднюю или крещенскую ночь раскрываются небеса, вода на один миг превращается в вино, а скот на одну ночь обретает способность говорить по-человечески (общеслав.), пчёлы своим гудением воспевают новорожденного Христа (польск., силез.), скрытые в земле клады обнаруживают себя свечением (словен.).

Святки, как и все «пограничные» периоды календаря, – время прихода душ умерших на землю; данное представление отразилось в некоторых ритуальных действиях общения с предками, приуроченных к святкам, например в обычае «греть покойников» (рус. греть родителей, греть ножки покойникам, белорус. каб душачкi маглi абагреэцца, укр. грiти дiда, грiти душi на небi). В южных областях России в канун Рождества, Нового года и Крещения во дворах или на огородах обычно рано утром разводили костры из соломы, смешанной с ладаном (иногда также с зёрнами разных злаков), поскольку в это время покойные родственники приходят к этим кострам греться. В северных регионах восточнославянской территории (Русский Север, Белоруссия) и на севере Польши (кашубы, польское Поморье) в один из святочных вечеров жарко натапливали печь, чтобы души предков могли согреться.

Особые обрядовые действия маркировали начало и конец святок. Моментом прихода святок у восточных и южных славян считалось торжественное внесение в дом охапки сена, соломы и необмолоченного снопа (обычно им был последний сжатый сноп при дожинках) как знак будущего плодородия и изобилия (в христианизированной трактовке – это делали, потому что Христос родился в яслях на сене). Сеном застилали стол перед тем, как покрыть его скатертью, солому расстилали по полу, по лавкам и в красном углу, куда ставили и сноп – всё это находилось в доме до Крещения (иногда до Нового года). На украинских Карпатах такой сноп назывался дiдух, и хозяин вносил его со словами: «Святки пришли!», а сын подтверждал: «Святки пришли!» Хозяйка отвечала: «Приветствуем и просим дидуха и вас прийти в усадьбу». У южных славян началом святок также считалось внесение в дом хозяином рождественского полена бáдняка, который с перерывами горел в очаге до Нового года или Крещения. В конце святочного цикла, на Крещение (на Трёх королей), у восточных и западных славян происходил симметричный ритуал «изгнания святок (кутьи, коляды)». В Нижегородской губернии на Крещение зажигали сноп соломы и возили его по селу в санях – это называлось «провожать святки». Согласно белорусским поверьям, святкѝ собираются на следующий день после Крещения («сборный день») на совет и обсуждают, как люди проводили праздники и насколько правильно себя вели, после чего в полдень отлетают от земли.

Святочный период обозначался также характерными для него украшениями домашнего пространства, которые находились в доме до конца этого периода. У западных славян, белорусов и украинцев к потолку подвешивались святочные «пауки» – украшения в виде пирамидки или многоугольника из соломы, бумаги, фасоли, а на окна наклеивались вырезанные из бумаги узоры. У западных славян, хорватов, словенцев окна и стол украшали ветками фруктовых деревьев, которые заранее ставили в воду, чтобы они распустились к Рождеству, а также старались к началу святок прорастить зёрна пшеницы и выставляли их на блюде на праздничный стол. У западных славян и отчасти у болгар к праздничным атрибутам относились ветки хвойных деревьев, которыми украшали окна, или хвойное деревце, которое вносили в дом накануне Рождества и подвешивали к потолку верхушкой вниз или устанавливали на скамье около стола, украшая его бумажными цветами, лентами, орехами, сладостями. В Средней Словакии в функции святочного деревца мог выступать сноп овса, который подвешивали к потолку колосьями вниз. Деревце находилось в доме до Нового года, Крещения, а иногда до Сретения (2 февраля) и считалось символом благополучия и защитой дома от болезней, стихийных бедствий и злых сил. Более поздняя традиция устанавливать в доме рождественскую ёлку, была заимствована в городскую среду из Германии (у западных славян – в 18 в., в России – в 1840-е гг.) и наслоилась на местные обычаи, связанные со святочными деревцами.

Мотив начала – конца святок отражён в ритуальных формулах, которыми описывали приход и окончание праздничного времени: праздник приезжает накануне Рождества на белом коне или на трёх конях. За 3 дня до Рождества говорили детям: «Вот уже Коляда приезжает на трёх кониках», за 2 дня Коляда едет «на двух кониках», а за день до Рождества «Коляда уже приезжает» (укр., Ровенская область). В канун Крещения, когда принято рисовать мелом на дверях и воротах фигурки коней и телеги, объясняли: «Вот так коляда на белых конях отъезжает» (восточное Полесье).

Структура святочного периода включала в себя как единообразные ритуальные комплексы, повторяющиеся в каждый из трёх главных праздников этого цикла, так и специфические ритуалы, характерные только для каждого из этих дней. Повторяющиеся элементы включали в себя: приготовление ритуальных трапез с главным обязательным блюдом этого периода – кутьёй (общеслав.); приглашение на ужин душ умерших родственников и мифологических персонажей (мороза, волка, градовую тучу и пр.); магические действия, обеспечивающие будущее благополучие и здоровье всем членам семьи; поздравительные обходы домов группами ряженых (колядников, щедровщиков), исполняющих ритуальные песни (колядки, щедровки); гадания о судьбе, здоровье, браке, приплоде скота и будущем урожае; предсказания будущих событий по приметам (звёздам, погоде); закармливание скотины и домашней птицы для её плодовитости и здоровья; посиделки, гулянья и ритуальные бесчинства молодёжи и др.

Важное значение в единообразной структуре святок имели 3 ритуальных ужина в кануны Рождества, Нового года и Крещения. Несмотря на разный характер блюд (в сочельник и канун Крещения постных, накануне Нового года обильных и скоромных), эти трапезы объединяет набор общих черт. Во-первых, наличие обязательной святочной пищи: кутьи, с вкушения которой они начинались, разных видов обрядового хлеба, предназначенных как для семейного ужина, так и для одаривания колядников, закармливания скота и для гаданий (общеслав.), компота (восточнослав.), блинов, овсяного киселя (рус.), кукурузной каши (южнослав.), гороха, чечевицы, галушек (западнослав.). Во-вторых, магические действия во время трапезы, призванные обеспечить благополучие членов семьи на весь сезон (например, обычай во время ужина ставить ноги на железный предмет, лежащий под столом, чтобы быть здоровыми). В-третьих, откладывание первой ложки от каждого блюда в отдельную посуду для сакральных и мифологических гостей (для младенца Христа, душ умерших, природных стихий). В-четвёртых, приглашение к столу на кутью мифологических существ (душ предков, самоубийц, мороза, тучи, персонифицированные праздники). В-пятых, гадание во время трапезы о будущем урожае, погоде, судьбе (например, в начале ужина хозяин подбрасывал вверх первую ложку кутьи или хлебные зёрна и по количеству прилипших к потолку зёрен судил о будущем урожае). В-шестых, угощение остатками ужина скота и домашней птицы для их плодовитости.

Представление о святках как о едином календарном цикле поддерживалось обычаем растягивать поедание ритуального блюда с сочельника до Крещения (иногда до Нового года), частично съедая его каждый день. У русских в Курской губернии таким блюдом был борщ, который ели каждый день до Крещения – к остаткам борща добавляли овощи и воду и доваривали его с таким расчётом, чтобы полностью доесть его за крещенской трапезой. На юге Польши 4 обрядовых калача, испечённые в сочельник, нужно было есть ежедневно до Нового года. В восточной Сербии хлеб, называемый коледо, пекли в сочельник и хранили нетронутым до Крещения, когда наконец съедали. В некоторых карпатских сёлах кутью готовили один раз за святки, накануне Рождества, и по частям съедали в сочельник, в кануны Нового года и Крещения. 

В течение всего святочного периода ежедневно повторялись одни и те же действия для достижения магического результата: в гомельском Полесье каждый день из дома выносили по 2–3 таракана, чтобы к концу святок полностью избавить от них жилище. Там же каждый день из печи выгребали золу и хранили её в доме до конца святок, в результате чего она приобретала особые плодородные свойства: «колядную» золу использовали при посеве льна или отбеливании полотна.

Мифологический статус святок объясняет большое количество запретов и предписаний, которые регулировали поведение людей в этот период во избежание несчастий, болезней, гнева душ умерших и убытков в хозяйстве. В течение святок у всех славян запрещалось оставлять в доме орудия прядения и ткачества (их выносили в хозяйственное помещение или закрывали), иначе на них станет прясть и ткать нечистая сила, а в нитках могут запутаться души умерших, пришедшие в свои дома; также нельзя было рубить и ломать хворост, шить, колоть шилом и совершать действия, связанные с кручением и верчением (например, вязать, прясть, сновать, мотать нитки), иначе дети и приплод скота родятся с тяжёлыми увечьями. Если же было необходимо совершить что-то из запретных действий, в последний день святок (на Крещение или в канун его) в Полесье производили ритуал «разрубания веника», символически «отменявший» эти действия и освобождавший совершивших их от греха: девушки или женщины на пороге дома разрубали веник, которым подметали дом в течение святок, на мелкие части и произносили: «Что вязала – развязывайся, что шила – расшивайся, что секла – рассекайся». Остатки веника сжигали в печи или выносили вместе с мусором в сад. Все святочные дни нельзя было выбрасывать мусор из дома, чтобы не выбросить свою удачу – его заметали в угол. На святки у южных славян супругам запрещалось вступать в половые отношения, иначе зачатые в этот период дети станут вампирами; также считалось опасным выходить из дома по вечерам, работать с овечьей шерстью, выносить из дома золу и угли из очага; у поляков не дотрагивались до семенного зерна, чтобы оно «не замерло» (не потеряло всхожесть); в польском Поморье нельзя было выливать воду за порог, чтобы не облить находившиеся там души умерших; у словаков запрещалось развешивать над печью одежду, особенно кожухи ради здоровья скота; у словенцев не стирали и не сушили бельё во избежание падежа скота и смерти домочадцев.

Особыми продуцирующими и лечебными свойствами наделялись святочные атрибуты и предметы, использовавшиеся в этот период: остатки ритуальной пищи (общеслав.), сено и солома, лежавшие в течение святок в доме (общеслав.), сноп, стоявший в красном углу (восточнослав.), веник, которым в это время мели пол (восточнослав.), мусор, который скапливался в доме (восточнослав.), угли и зола от рождественского полена бадняка (южнослав.), вертел, на котором запекали рождественское жаркое – «печеницу» (южнослав.) и др. В частности, зерном от рождественского снопа начинали засевать весной поле; остатки кутьи скармливали домашней птице для большей плодовитости (восточнослав.), обгорелую головню от бадняка закапывали в поле, чтобы град не бил посевов, оставляли в винограднике, чтобы виноград был спелым и сочным, клали на пасеке, чтобы пчёлы хорошо роились, а золу и угли использовали для лечения скота и для здоровья домашней птицы, посыпали ею рассаду от гусениц и других вредителей (южнослав.). Сено, которое лежало на столе под скатертью на святках, скармливали коровам для большей молочности (белорус., польск.), сохраняли как лекарство и давали корове во время отёла (белорус., укр., польск.), из него делали гнёзда для кур и уток, когда сажали их на яйца. Святочным сеном после трапезы связывали ложки, которыми ели кутью, чтобы скот летом держался стада и не разбредался, его затыкали под крышу как оберег от грозы (белорус.). На Крещение пучок этого сена окропляли святой водой и с ним обходили дом и хлев в охранительных целях (укр.). Мусор, который все святки скапливался в доме, использовали, в частности, для девичьих гаданий о замужестве: в Черниговской губернии его вместе с остатками святочного веника выносили на заслонке на перекрёсток и слушали, с какой стороны залает собака или послышатся другие звуки, по которым судили о возможном вступлении в брак.

Из святочных атрибутов изготавливали предметы, которым приписывались магические свойства. Часть рождественской соломы клали в качестве стельки в обувь под правую ногу и носили её всю первую неделю, до Нового года. На Новый год её переворачивали и носили дальше, до Крещения. На Крещение эту стельку вынимали и использовали для окуривания больного скота или пасеки – для лучшего разведения пчёл (укр.). В сочельник из рождественской соломы скручивали батог, с помощью которого можно было укрощать необъезженных лошадей (польск.).

Святочный период – характерное время ритуальных обходов домов с поздравлениями, благопожеланиями и исполнением колядных песен, обязательным элементом которых являлось одаривание и угощение хозяевами участников обряда. Ритуально-магической целью обходных обрядов было обеспечение семейного и хозяйственного благополучия в домах, посещаемых участниками обряда. Святочные обходы домов у всех славян называются терминами, родственными слову коляда, обозначавшему основные реалии святочного времени: колядование (рус.), колядування (укр.), калядаванне (белорус.), kolędowanie (польск.), koledovaní (словац.), коледа (серб.), коледуване (болг.), koledovanje (словен.). Однотипные по форме и структуре святочные обходы могли называться по-разному в зависимости от времени исполнения: рождественские обходы назывались терминами, производными от слова коляда, а новогодние щедрование (рус., белорус.), овсень (рус.), сурвакане (болг.). Начинались они уже в сочельник, наиболее интенсивными были от Рождества до Нового года и продолжались вплоть до Крещения. Обходные обряды различались в зависимости от половозрастного состава участников и времени суток: взрослых мужчин, взрослых женщин, неженатой молодёжи, детей, священников и церковных певчих, школяров, звонарей и др. В частности, в полесской традиции в рождественских обходах участвовали мужчины, в новогоднем щедровании – женщины и дети. У восточных славян вечерние колядования совершались взрослыми, а утренние новогодние – детьми, которые занимались обрядовым «посеванием» – осыпанием зёрнами хлебных культур красного угла и домашнего пространства ради плодородия скота, урожая и здоровья хозяев. У славян карпато-балканского ареала важной частью святочной (часто рождественской) обрядности был приход полазника – ритуального гостя (обычно здорового, молодого мужчины из благополучной семьи), первого посетителя, который приходил утром в дом для наделения семьи счастливой долей, удачей, богатством и общим плодородием.

Одной из наиболее характерных и обязательных для святок форм обрядового поведения у всех славян было ряжение, которое подразумевало скрывание лица, раскрашивание его сажей, мелом, свёклой, мукой; надевание зооморфных и антропоморфных масок (козы, медведя, верблюда, журавля и пр.), вывернутых мехом наружу кожухов, звериных шкур, лохматых шапок, ветхой, рваной одежды; травестию и пр. Действия групп ряженых включали в себя шумное, буйное поведение, намеренно нарушавшее нормативные рамки: ряженые производили шум с помощью трещоток, ударов по металлическим предметам, свиста, визга, а также скакали, плясали, смешили и веселили прохожих, задирали их, вываливали в снегу, допускали эротические вольности по отношению к девушкам. Ряжение на святках было как самостоятельной формой поведения, так и частью обрядов колядования и щедрования в рамках обходов домов и молодёжных посиделок.

Будучи «пограничным» временем, когда возможна коммуникация с «иным» миром, святки были основным (наряду с Иваном Купалой) календарным периодом гаданий о будущем – об урожае, жизни и смерти, здоровье, браке, рождении детей, приплоде скота, погоде. Наиболее массовым и разработанным типом святочных гаданий являются гадания девушек о замужестве – об имени, внешнем виде, возрасте, роде занятий и характере будущего супруга. Поскольку для гадания требовался прямой контакт с потусторонними силами, оно считалось грешным и опасным занятием и происходило обычно поздно вечером или ночью в местах, осмыслявшихся как «нечистые» (баня, овин, подпол, кладбище) или «пограничные» между земным и «чужим» миром (перекрёстки, дороги, места у колодцев и прорубей, межи, ворота). Основная часть матримониальных гаданий связана с толкованием звуков, шумов, голосов, слов, символики предметов. В частности, гадающие ходили на перекрёстки или к колодцу слушать доносившиеся звуки и толковали их: лай собаки указывал, с какой стороны приедет жених, звук топора о дерево, колокольный звон предсказывали беду и смерть, музыка – свадьбу, топот коня – дальнюю дорогу. Популярны также были гадания с помощью толкования сновидений по полученному во сне знаку: девушки клали под подушку часть обрядовой пищи (блин, первую ложку кутьи, хлеб), ключ, замок, гребень, пояс и пр. и перед сном произносили соответствующий приговор: «Суженый, ряженый приходи со мной ужинать» («коня поить», «замок открывать», «через реку перевести» и пр.). В приснившемся после этого сне можно было увидеть жениха. Увидеть ночью суженого можно было вглядываясь ночью в зеркало, в окно, в устье печи, в замочную скважину, однако такое гадание считалось опасным, поскольку явившийся в образе жениха чёрт мог убить девушку или утащить её с собой.

Особое значение имели приметы о погоде, приплоде скота, урожае, здоровье, приуроченные к святкам, в частности, если на святки мокрая погода – будет мало урожая, а ясное небо на святках – будут полные амбары (польск., силез.). Часто приметы были связаны с тремя святочными праздниками, которые соотносились с тремя сезонами: Рождество – с весной, Новый год – с летом, Крещение – с осенью. Например, считалось: если волки воют вблизи жилья на Рождество, они будут вредить весной, если на Новый год – то летом, а если на Крещение – осенью (белорус., витебск.).

Святки было временем начала нового матримониального цикла и добрачного общения неженатой молодёжи обоих полов между собой, когда на молодёжных гуляниях, вечёрках, посиделках, начинали складываться будущие брачные пары. Посиделки устраивались по вечерам в «святочной избе», специально для этого снятой на весь период, в чьей-то бане или в домах девушек поочередно. На посиделки сначала собирались девушки с какой-нибудь работой – шитьём, прядением, вышиванием, вязанием, за которой они пели протяжные песни, разговаривали, гадали. Позже, когда к ним присоединялись парни, молодёжь разбивалась на пары, и начинались танцы, хороводы, игры с матримониальной тематикой, часто игры в пародийном виде воспроизводили свадебный обряд, во время которого допускались неприличные шутки, объятия и поцелуи (рус. ребят женить, брать жениха; белорус. женитьба Терёшки, женитьба Бахаря), которые преследовали цель выбора будущего брачного партнёра. Одним из обязательных элементов святочных посиделок было появление на них ряженых, среди которых были зооморфные маски – коня, козы, медведя, волка и пр. У восточных славян были популярны игры с умрунόм, т. е. с покойником: парень, изображавший покойника, с вымазанным сажей лицом, с зубами, сделанными из репы, и сплетённым из соломы и веревок гипертрофированным «фаллосом», лежал на лавке, а над ним устраивали пародийное «отпевание», заставляя девушек его целовать. Затем «покойник» «воскресал» и начинал гоняться за девушками. Эротические игры и хороводы, кроме матримониального, имели также и продуцирующее значение в связи с представлениями о том, что сексуальная активность людей положительно влияет на производительные силы природы. Часто на посиделках устраивались трапезы вскладчину, водку и пиво на которые приносили парни, а еду – девушки. У восточных славян после посиделок парню разрешалось проводить девушку домой, у южных славян это мог делать только брат или близкий родственник. Важным элементом святочных посиделок и вечёрок была традиция рассказывания страшных историй, быличек и поверий с опредёленным комплексом сюжетов, закреплённых за этим временем. Основной темой таких рассказов была встреча человека с нечистой силой (например, приход на посиделки к девушкам нечистой силы под видом знакомых парней; появление чёрта под видом жениха перед гадающей девушкой; убийство чёртом девушки, гадавшей на святки с нарушением правил; исполнение святочных сновидений о замужестве и др.). Подобные календарно приуроченные устные истории послужили основой для литературного жанра святочного рассказа, сложившегося в русской литературе в 19 в.

На Русском Севере, на Украине и в Польше к святкам (часто к кануну Нового года) были приурочены ритуальные бесчинства молодёжи, культивировавшие нарушение общепринятых норм поведения и являвшиеся частью общей «смеховой» доминанты этого времени. Бесчинства совершались группами взрослых неженатых парней и включали в себя: кражу с чужих дворов пахотных орудий труда, телег, саней, кадок и других бытовых предметов и перемещение их на чужой двор, на перекрёсток, за пределы села; переворачивание, разбрасывание, разламывание находящихся в чужом дворе предметов (поленниц дров, стогов сена, заборов), снимание чужих калиток и ворот и сваливание их в одну кучу посреди села или за его пределами, замазывание мелом или сажей окон, стен, калиток, дверей; возведение на улицах села баррикад из украденных предметов, подпирание, заваливание или примораживание снегом и водой входных дверей и калиток, затыкание тряпками печных труб и пр. Часто объектами бесчинств становились те дома, где были девушки на выданье, отказавшие женихам или не вышедшие на гулянье. Бесчинствам придавалось магическое охранительное и продуцирующее значение, а у западных славян, на Карпатах и в Полесье – и матримониальные цели: снимали ворота у девушки и относили во двор её парня или натягивали пряжу и нитки между домами потенциальных жениха и невесты.

Одной из форм святочных городских, а позже и сельских развлечений у западных и восточных славян был вертеп (укр. вифлеем, белорус. батлейка, польск. szopka, чеш., словац. betlém) – кукольный театр в виде двух- или трёхъярусного ящика, в котором располагались куклы, с помощью которых разыгрывались представления на евангельские сюжеты (рождение Христа, поклонение пастухов, эпизоды с царем Иродом). Вертеп могли носить с собой как группы ряженых во время обходов домов, так и самостоятельные кукольники – вертепники (укр.), szoparze (польск.).

Святки в России

В России светская власть и Церковь вплоть до конца 17 в. предпринимали безуспешные попытки запретить святочную обрядность, особенно связанную с ряжением, как греховную. В грамоте царя Алексея Михайловича воеводе Белгорода Т. Ф. Бутурлину от 5(15) декабря 1648 г. об исправлении нравов и уничтожении суеверия осуждаются основные формы святочного обрядового и смехового поведения: «Об Рождестве Христове и до Богоявленьева дни сходится мужсково и женсково полу многие люди в бесовское сонмище по дьяволской прелести, многое бесовское действо играют во всякии бесовския игры; а в навечери Рождества Христова и Васильева дни и Богоявления Господня клички бесовския кличут – коледу, и таусен, и плугу, и многие человецы неразумием веруют в сон, и встречу, и в полаз, и во птичий грай, и загадки загадывают, и сказки сказывают небылые, и празнословие с смехотворением и кощунанием, и души свои губят такими помраченными и беззаконными делами, и накладывают на себя личины и платье скоморошеское, и меж себя нарядя бесовскую кобылку водят» (Иванов. 1850. С. 297). Указ патриарха Московского и всея Руси Иоакима 1684 г. также осуждает святочное ряжение. Отношение к святкам со стороны властей меняется в эпоху Петра I, который сам организовывал святочные шутовские процессии, включавшие в себя ряжение, пьянство, веселье и пение песен, и принимал в них личное участие. Начиная с 18 в. мода на празднование святок в русском стиле через царский двор проникает в высшие круги общества и становится популярной среди знати. В городской среде в 18 – начале 20 в. святки – время ярмарок, балаганов, святочных вечеров, а в привилегированных слоях общества – балов-маскарадов с ряженьем и играми в жмурки, фанты, шарады и пр.

Святки в культуре и искусстве

Впервые тема святок как опасного и греховного времени возникает в русской литературе на рубеже 17–18 вв. в анонимной плутовской новелле «Повесть о Фроле Скобееве», где реализуются мотивы девических святочных посиделок и ряжения-травестии (Фрол Скобеев переодевается в девичье платье, чтобы соблазнить дочь стольника Аннушку). Святочная драматургия 18 в. включает в себя анонимную комедию «Игрище о святках» (1774), содержащую описание святок в провинциальной мещанской среде; комедию И. Я. Соколова «Святошная шутка» (1780), оперу Ф. К. Блимы «Старинные святки» (1800). Святочная тематика в русской литературе закрепляется в 1-й трети 19 в. в связи с формированием жанра святочного рассказа, опиравшегося на народную традицию рассказывания быличек и страшных рассказов вечерами в течение этого времени. Термин «святочный рассказ» был введён в литературный оборот Н. А. Полевым, опубликовавшем в 1826 г. цикл «Святочные рассказы», и к середине 19 в. распространился в литературе (ср. рассказ Ф. М. Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», 1876; цикл Н. С. Лескова «Святочные рассказы», 1886; рассказ А. П. Чехова «Ночь на кладбище», 1886, и др.). В 1820–1830-х гг. в художественной литературе сложился набор стереотипных «святочных» мотивов: святки как опасное, инфернальное время, открытое для происков нечистой силы; время ритуальных обходов колядников и ряженых, а также девичьих святочных гаданий о замужестве. Эти мотивы появлялись в произведениях В. А. Жуковского (баллада «Светлана», 1812), А. С. Пушкина («Евгений Онегин», 1828), А. А. Бестужева-Марлинского («Страшное гадание», 1830), Н. В. Гоголя («Ночь перед Рождеством», 1832), Л. Н. Толстого («Война и мир»; 1863–1869), Г. В. Иванова («Святочная поездка», 1916).

Устойчивый набор святочных мотивов, связанных с гаданиями и обходами колядников и ряженых, отражён в русской живописи середины 19 – начала 20 вв. в картинах К. П. Брюллова («Гадающая Светлана», 1836, Нижегородский государственный художественный музей), К. А. Трутовского («Святочное колядование», 1864, Русский музей, Санкт-Петербург), Л. И. Соломаткина [«В кабачке (погребке) на святочной неделе», 1878, Государственный художественный музей Ханты-Мансийского автономного округа – Югры, Ханты-Мансийск], А. П. Рябушкина («Гадание на святках», 1881, Саратовский художественный музей имени А. Н. Радищева), Н. К. Пимоненко («Святочное гадание», 1888, Русский музей, авторское повторение – в Красноярском государственном художественном музее имени В. И. Сурикова), А. Н. Новоскольцева («Светлана», 1889, Вольский краеведческий музей), К. Е. Маковского («Святочные гадания», 1900-е гг., Государственный музей истории религии, Санкт-Петербург), К. А. Коровина («Святочные гуляния» – серия одноимённых работ разных лет, созданных после 1923, когда художник уехал из России), Г. Н. Горелова («Ряженые», 1908–1909, Башкирский государственный художественный музей имени М. В. Нестерова, Уфа), А. А. Бучкури [«Катание на святках» («Катание зимой»), 1916, частное собрание], Е. В. Честнякова [«Праздничное шествие с песней» («Коляда»), 1-я четверть 20 в., Костромской государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник] и др. Эти же мотивы воспроизводятся в картинах художников постсоветского периода, которые осмысляют тему святок в рамках идеального русского прошлого.

Святочная тематика возникает в русской музыке конца 19 – начала 20 в. [пьеса П. И. Чайковского «Святки. Декабрь» из цикла «Времена года» (1876; эпиграф заимствован из баллады В. А. Жуковского «Светлана»), оперы «Черевички» П. И. Чайковского (1887), «Ночь перед Рождеством» Н. А. Римского-Корсакова (1895), опера В. И. Ребикова «Ёлка» (1903) по мотивам сказки Х. К. Андерсена «Девочка со спичками» и рассказа Ф. М. Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», фортепианный цикл «Святки» С. М. Ляпунова (1910)].

В советской культуре святки и связанный с ними круг мотивов с точки зрения официальной атеистической идеологии стали нежелательными и были вытеснены сконструированным в середине 1930-х гг. советским новогодним обрядом, заместившем собой запрещённые христианские праздники. Тема святок в этот период возникает только в связи с воспоминанием об историческом прошлом [картина Ф. В. Сычкова «Христославы» («Дети старой деревни»), 1935, Мордовский музей имени С. Д. Эрьзи, Саранск] и в связи с экранизацией произведений русской классики, в частности повести Н. В. Гоголя «Ночь перед рождеством» (фильм «Вечера на хуторе близ Диканьки», 1961, режиссёр А. А. Роу; мультфильм «Ночь перед рождеством», 1951, режиссёры В. С. и З. С. Брумберг), романа Л. Н. Толстого «Война и мир» (1966–1967, режиссёр С. Ф. Бондарчук). Воспоминание о святках и Рождестве как идеальном русском мироустройстве, ныне утраченном, встречается в эмигрантской литературе (И. С. Шмелёв «Лето Господне», 1948).

В конце 20 – начале 21 вв. святочная тематика развивается в рамках этнографизма и общей идеи «возвращения к своим корням» как часть эклектичной постсоветской новогодней обрядности и поддерживается краеведческими музеями, домами культуры и клубами в виде тематических выставок и представлений, имитирующих некоторые святочные ритуалы (гадания, ряжение, пение колядок, девичьи посиделки). Святочный песенный и игровой фольклор воспроизводится народными ансамблями и отдельными исполнителями.