Шпе́нглер О́свальд, Освальд Арнольд Готфрид Шпенглер (Oswald Arnold Gottfried Spengler) (29.5.1880, Бланкенбург, Гарц – 8.5.1936, Мюнхен), немецкий философ, историк культуры, социальный мыслитель и публицист. Представитель философии жизни.

Родился в семье чиновника почтового ведомства. Окончил гимназию в Галле, с 1899 г. – изучал математику и естественные науки в университетах Галле, Мюнхена и Берлина. В 1904 г. у А. Риля защитил докторскую диссертацию, посвящённую философии Гераклита. Впоследствии в течение нескольких лет работал преподавателем гимназии в Гамбурге. С 1911 г. жил и работал в Мюнхене, занимаясь свободной философско-публицистической деятельностью. Разделяя националистические взгляды и будучи одним из теоретиков «консервативной революции», Шпенглер, тем не менее, сохранял неоднозначное, в значительной степени критическое, отношение к нацистской партии, – как до, так и после её прихода к власти в 1933 г. (хотя многие из суждений и оценок, встречающихся в его произведениях, были вполне созвучны идеологической риторике национал-социализма).

Основной труд Шпенглера «Закат Европы» (Bd. 1–2, 1918–1922; в рус. пер. т. 1 – 1923, т. 2 – 1998) получил сенсационную известность в Германии и за её пределами, став одним из наиболее резонансных примеров жанра философско-исторической публицистики в период между Первой и Второй мировыми войнами. Название книги построено на игре слов: нем. Untergang (закат; но также гибель, крушение, падение, упадок); Abendland (Запад, Западная Европа), то же, что Okzident, от лат. оccidens, букв. «вечерняя страна», «страна, где заходит солнце», т. е. der Untergang des Abendlandes – «закат вечерней страны».

Исключительное влияние на формирование мировоззрения Шпенглера, по его собственному утверждению, оказали Ф. Ницше и натурфилософия И. В. Гёте. В «Закате Европы» также получает развитие и при этом доводится до крайности установка немецкого историзма на рассмотрение судеб общества и культуры в конкретных странах и регионах как порождений т. н. народного духа, – уникального набора ментальных, психологических и поведенческих особенностей, отличающих представителей одних народов от представителей других.

Явления окружающего мира предстают перед человеком либо как природа, либо как история (эти понятия Шпенглер противопоставляет). Для события в природе основным модусом выступает пространство, для исторического события – время. История и природа соотносятся между собой как становление и ставшее, живое и мёртвое, органическое и механическое, качественное и количественное. В природе реализуется принцип причинности, в истории – принцип судьбы. Природа (говоря о природе, Шпенглер имеет в виду, прежде всего, неорганическую природу) познаётся рассудочно, абстрактно, отвлечённо, при помощи логики, доказательства, аналитических процедур; такое познание направлено на установление и формулировку научных законов. Постижение истории, напротив, основывается, прежде всего, на переживании, интуиции, созерцании, непосредственном усмотрении сущности, «вчувствовании» в предмет, оперирует скорее образами и символами, чем понятиями (и в этом смысле отчасти сходно с искусством, эстетическим творчеством). Миру истории чужда математика. Историческое мышление не обобщает, не исчисляет, не разлагает, оно есть не «систематика», но «физиогномика», нацелено на восприятие жизни во всей её полноте и целостности и, одновременно, многообразии и самобытности конкретных форм.

Содержательные задачи философии истории находят решение в рамках философии культуры. Однако общечеловеческой культуры, по мнению Шпенглера, не существует. Подлинным субъектом исторической динамики, с его точки зрения, является не человечество в целом («человечество – пустое слово»), но отдельные культуры как уникальные и неповторимые супер-организмы, замкнутые, ценностно герметичные, не преемственные (даже если «чисто внешнее» взаимодействие или влияние одних культур на другие может наблюдаться). Никакая конкретная культура не обладает безграничным потенциалом для роста и развития. Шпенглер проводит аналогию между жизненными циклами биологических организмов и судьбами когда-либо существовавших в истории культур. Каждая культура в своей «конечной» истории проходит через стадии зарождения, юности/взросления, расцвета/зрелости, увядания/старости. Исчерпавшая свои жизненные силы культура рано или поздно приходит в упадок и умирает.

Фактически историософия Шпенглера представляла собой радикально сформулированную концепцию «локальных цивилизаций», базирующуюся на принципах культурного релятивизма, и в то же время одну из разновидностей теорий исторического круговорота (близкие подходы в России во второй половине 19 в. разрабатывали Н. Я. Данилевский и К. Н. Леонтьев). Шпенглер предлагает отказаться от «птолемеевой» системы в истолковании истории, – модели, исходящей из идеи единства всемирно-исторического процесса, и воплощающейся в различных линейных и универсалистских концепциях прогресса как бесконечного, устремлённого в будущее поступательного развития, в авангарде которого идут западные страны (в т. ч. подвергает критике «европоцентристскую» схематизацию исторических эпох «Древний мир – Средние века – Новое время»). На смену этим, устаревшим, по мнению Шпенглера, схемам, должно прийти новое, «коперниканское» видение истории.

В своей «морфологии мировой истории» Шпенглер выделяет (и описывает с разной степенью подробности и детализации) восемь «великих культур»: египетскую, вавилонскую, индийскую, китайскую, античную (греко-римскую, или «аполлоническую»), византийско-арабскую (или «магическую»), культуру майя и западную (западноевропейскую или «фаустовскую»), в ряде мест также упоминая о девятой – зарождающейся русско-сибирской культуре.

Каждую культуру характеризует внутренняя целостность и единство стиля, в основе каждой лежит та или иная центральная, интегрирующая идея, которой соответствуют некий базовый «прасимвол», а также особый способ мирочувствования и переживания жизни, специфический образ души. Создаваемые в рамках разных культур картины мира являются слабо конвертируемыми, поскольку их представители «говорят на разных языках». Предельно заостряя культур-релятивистскую установку, Шпенглер заявляет, что всякая культура создаёт собственную философию, математику/теорию чисел, естествознание/физику, мораль, искусство, религиозные, политико-правовые и социальные идеи, об истинности которых можно рассуждать лишь в контексте и масштабах картины мира и определений реальности, приемлемых для конкретной культуры, и только для неё одной.

Например, статическое «аполлоническое» мировосприятие, выработанное древнегреческой культурой, соотносится с «прасимволом» конечных, покоящихся, доступных наглядному представлению тел, в совокупности образующих гармонический порядок вселенной. Напротив, смысловым ядром отмеченного внутренним и внешним динамизмом западного, «фаустовского» мышления становится идея бесконечного мирового пространства в сочетании с безудержным и полностью никогда не удовлетворимым стремлением к его покорению («воля к власти»).

Историческая ритмика жизни всякой культуры, согласно Шпенглеру, неумолима и фатальна. Каждая культура имеет своё «раннее» и «позднее» время, свои «весну», «лето», «осень» и «зиму». Для описания основной метаморфозы исторического развития Шпенглер использует понятийную пару-оппозицию «культура» – «цивилизация». При этом первый термин – «культура» в узком смысле – обозначает культуру восходящую и расцветающую, достигающую в определённую эпоху пика своих возможностей в разных областях исторического формотворчества (в сферах искусства, науки, философии, религии и т. д.), а второй – «цивилизация» – финальный этап жизненного цикла культуры, сопровождающийся процессами её разложения, вырождения, деградации. С точки зрения Шпенглера, «культура» (жизнь, становление) на поздней стадии с неизбежностью перерождается в «цивилизацию» (ставшее). Творческие силы покидают культуру, происходит её «окостенение», наблюдаются обеднение, опустошение, выхолащивание содержания культуры, проявляющиеся, среди прочего, в смещении приоритетных целей человеческой деятельности – от внутренних к внешним, в доминировании экономических и практических интересов над духовными, в стремлении к экспансии и расширению. Знамениями времени становятся гигантомания, империализм, бюрократизация, урбанизм, техницизм, «омассовление», демократизация, бурное развитие денежного хозяйства, общая «механизация» жизни, и т. п. Эти кризисные симптомы Шпенглер обнаруживает и в ситуации эпохи 19 – начала 20 вв. в западных обществах, что свидетельствует, по его мнению, о развёртывании заключительной фазы исторической эволюции европейской культуры.

Позицию Шпенглера отличает специфический исторический пессимизм: если цивилизация есть неизбежная судьба культуры, то любые попытки противостояния обозначенным тенденциям распада культуры являются бессмысленными, неконструктивными и обречёнными на неудачу (поэтому он призывает к отказу от постановки и решения задач, характерных для «высокой» культуры, в эпоху цивилизации).

Специальное внимание в ряде работ Шпенглер уделяет вопросам философии техники. Техника как «тактика жизни» выступает специфической формой отношения к миру, известной только человеческому существу и отсутствующей у животных. Рука и глаз «умного хищника», противопоставляющего себя природе, объединяются, становясь орудиями преобразования мира, инструментами человеческого вмешательства в протекание изначально стихийных природных процессов. В технике воплощается общечеловеческое стремление к овладению природными силами («мир как добыча»), приобретающее исключительное значение в эпохи «цивилизации». Особая, «духовно завоевательная» ориентация «фаустовской» культуры оборачивается беспрецедентными масштабами технического могущества современных западных обществ. Само научно-техническое мышление со свойственной ему рационально-активистской установкой рассматривается Шпенглером как продукт извечной «тоски» западного человека (и при этом не остающейся только «мечтой», но оборачивающейся практическим действием) по господству над бесконечной и превосходящей его по силе природой. Например, экспериментальный метод, получивший широкое распространение в западной науке со времён Г. Галилея, определяется Шпенглером как «допрос природы с применением пытки, с помощью рычагов и винтов».

Однако парадоксальная диалектика развития «машинной цивилизации», по мнению Шпенглера, заключается в том, что техника автономизируется, утверждая господство над своим создателем, превращая его в «средство», навязывая ему собственную логику, диктуя собственные правила игры (например, через зависимость человека от удовлетворяемых техникой потребностей и их постоянное умножение, или тотальную организацию многих видов деятельности по «образцу машины», и т. п.): «Творение поднимается на творца. Как некогда микрокосм-человек поднялся на природу, так восстаёт теперь микрокосм-машина против нордического человека. Властелин мира сделался рабом машины. Она принуждает его, нас, причём всех без исключения, ведаем мы об этом или нет, хотим или нет – идти по проложенному пути. Взбесившаяся упряжь влечёт низвергнутого победителя к смерти… Трагизм нашего времени заключается в том, что лишённое уз человеческое мышление уже не в силах улавливать собственные последствия» (Шпенглер. 1995. С. 486–487).

Поставленный в трудах Шпенглера диагноз кризиса общества и культуры модерна становится одной из сквозных тем в социальной философии 20 в., и прежде всего её «культуркритической» линии (Н. А. Бердяев, М. Хайдеггер, К. Ясперс, Х. Ортега-и-Гассет, П. А. Сорокин, Й. Хёйзинга, франкфуртская школа, Л. Мамфорд и др.). Сама модель теории «локальных цивилизаций» как общей рамки философско-исторического анализа и присущая ей аргументация были модифицированы и уточнены в монументальном трактате А. Дж. Тойнби «Исследование истории» («A study of history»), а существенно позднее, уже в 1990-х гг. отчасти модернизированы в концепции «столкновения цивилизаций» С. Ф. Хантингтона. Идеи о культурно-исторической обусловленности форм человеческого мышления, в т. ч. научного, в сочетании с сомнением в универсальном, вневременном характере научного и иных видов знания, акцентированные Шпенглером, были восприняты и получили новую интерпретацию в «постпозитивистской» философии и социологии науки 2-й половины 20 в. (Т. Кун, П. Фейерабенд, Д. Блур и др.).