Во́ля, философское и психологическое понятие, означающее осознанную саморегуляцию и управление человеком своими действиями. Иногда слово «воля» употребляется для обозначения любого мощного и направленного на что-то стремления (воля к жизни, воля к власти).

В истории европейской философии понятие воли имело два основных значения: 1) способность разума к самоопределению (в том числе моральному) и порождению специфической причинности (рационалистическая традиция, исторически более влиятельная и не прерывающаяся от Античности до настоящего времени); 2) фундаментальное свойство сущего, предшествующее разуму; основа всех объяснительных моделей (традиция волюнтаризма 19–20 вв., представленная преимущественно Ф. В. Шеллингом, А. Шопенгауэром, Э. фон Гартманом, Ф. Ницше и отчасти А. Бергсоном).

В классической рационалистической традиции воля выступает как относительно самостоятельная функция разума. Конфликт разума и воли здесь почти непредставим, а противоположность волевого иррациональному разумеется сама собой. В понятии воли выделяется прежде всего интеллектуально-императивный аспект твёрдого разумного намерения, деятельной мысли, стремящейся к осуществлению цели. Эта проблематика начала оформляться в рамках концепции свободы воли и первоначально ограничивалась сферами этики, гносеологии и психологии.

Понятие воли не сразу получило терминологическую фиксацию (поэтому грекам порой ошибочно отказывали во всяком представлении о воле). У Платона «волевое» начало впервые становится особым предметом рефлексии и понимается как синтез разумной оценки и стремления, причём последнее выделяется в отдельную способность души («Пир», 201 dе; «Федр», 252 b сл.). Аристотель разработал «аналитику» волевого акта, рассматривая волю как специфическую причинность, отличную от чистой интеллектуальной сферы (созерцательный разум) и от чистых аффектов. Фундаментальной способностью души является стремление, а воля – единственный вид стремления, который зарождается в разумной части души и является синтезом разума и стремления, причём предмет стремления в акте воления осознаётся как цель («О душе», II, 3, 414 b 2; III, 9, 432 b 1 сл.). Сфера воли соответствует «практическому» разуму, размышляющему о деятельности и направляющему на неё. Неоплатонизм, не предложив принципиальных новшеств в области проблематики воли, переместил её в сферу онтологии (воля как «тяготение» ума к себе и к Единому у Плотина – «Эннеады», VI, 8: «О произволе и желании Единого»).

Наметившийся в рамках этой классической традиции процесс вычленения воли как способности к действию, получающей известную самостоятельность по отношению к разуму и к аффекту, нашёл своё выражение в латинском термине «voluntas» (уже у Лукреция и Цицерона), акцентировавшем динамичный момент воли и вобравшем в себя всю ту совокупность значений, которая была представлена в различных греческих терминах. Кроме того, в латиноязычной традиции уже довольно рано наметилось чёткое разграничение разума и воли (например, Цицерон, «Тускуланские беседы», IV, 38, 82; Ювенал, «Сатиры», VI, 223).

Христианство, утвердившее примат сверхрациональной веры и любви, ускорило вычленение воли в качестве отдельной способности и привело к возникновению своеобразной «метафизики воли», особенно ярко проявившей себя на латинском Западе начиная с 4 в. В тринитарном учении Мария Викторина воля понимается прежде всего субстанциально: в Боге воля совпадает с бытием и является чистой потенцией, способностью к самореализации Абсолюта («Против Ария», I, 52, 1080 B и т. д.). Августин, выделяя динамически-психологический момент воления, в силу которого любой аффект свидетельствует о некоем волевом стремлении («Ведь воля, конечно, присуща всем [движениям души]; мало того, все они суть не что иное, как воля» – «О Граде Божьем», XIV, 6), в своём учении о «троичной» структуре разума утверждает субстанциальное единство ума, памяти и воли. Воля есть такая же непосредственная очевидность, как бытие и знание о нём («О свободном решении», I, 12, 25).

Средневековая проблематика воли не выходила за рамки августинианства (Ансельм Кентерберийский и др.), аристотелизма и их возможных комбинаций. Аристотелевские мотивы преобладают у Фомы Аквинского: воля – «причина самой себя», способность самоопределения разума; воля и разум – разные, но тесно связанные способности души. Самый «радикальный» вариант августинианства предполагает динамический примат воли над разумом: у Иоанна Дунса Скота структура мышления задаётся волей как первичной интенцией: «Воля, повелевающая умом, является более высокой причиной с точки зрения её действия» («In I sententiarum», IV, 49, 4).

У Р. Декарта понятие воли несколько шире понятия разума, но по сути своей воление – модус мышления. Для Б. Спинозы воля и разум – одно и то же, ибо разум познаёт причинную связь вещей и идей: человек определяется к действию познанием. С точки зрения Г. В. Лейбница, воление определяется разумом, хотя в моральной плоскости и не детерминируется им полностью. У И. Канта воля есть способность желания, определяющее основание которой находится в разуме: воля – это способность определять самоё себя к действию сообразно представлению о законах, или «вид причинности живых существ, поскольку они разумны» («Основы метафизики нравственности», раздел III). Цель действия есть объективное основание для самоопределения воли. По Г. В. Ф. Гегелю, «различие между мышлением и волей – лишь различие между теоретическим и практическим отношением, воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие» («Философия права», Введение, § 4). У И. Г. Фихте воля выступает внутри субъекта как равноправная способность наряду с разумом, причём акт воли (как у Дунса Скота) обладает логическим первенством в процессе самоопределения разумного «я». Новейшим примером классической традиции может служить феноменологическая концепция П. Рикёра, понимающего волю как «фундаментальную способность» – интеллектуальную интенцию, содержащую «проект» действия, т. е. стремление к цели, не совпадающее с «чистым» мышлением, хотя «сила» воли – «это аспект cogito»: «желать – значит мыслить».

Основой волюнтаристической традиции является онтологическое понимание воли, исходящее из того, что не воля есть акциденция разума, а разум – акциденция воли. Волюнтаристический потенциал в рамках классической традиции был в полной мере реализован Августином, Дунсом Скотом и Фихте. Элементы собственно волюнтаристической традиции можно найти у Я. Бёме (благая или злая воля – онтологические характеристики сущего) и Мен де Бирана, но как цельная позиция она представлена философией Ф. В. Шеллинга и особенно А. Шопенгауэра. У Шеллинга воля впервые выступает в рамках креационистской модели как иррациональная подоснова сущего, из которой выделяется «сознательная» воля («Философские исследования о сущности человеческой свободы...»). У Шопенгауэра воля получает онтокосмический статус в качестве иррациональной «воли к жизни», выступающей как универсальное метафизическое начало и вместе с тем объяснительная модель («Мир как воля и представление», книга II, § 17 сл.). Комбинация идей Шеллинга и Шопенгауэра присутствует в «Философии бессознательного» Э. фон Гартмана, а у Ницше шопенгауэровская «воля к жизни» преобразуется в столь же онтологическую по своему характеру «волю к власти». Своеобразным продолжением волюнтаристической традиции является иррационалистическая концепция «жизненного порыва» Бергсона. Для целого ряда философских течений 20 в. проблема воли не представляет самостоятельного интереса (аналитическая философия, экзистенциализм и др.).