Импе́рская модерниза́ция, историко-социологическая концепция, наиболее последовательно сформулированная Йоханом Арнасоном. С точки зрения Арнасона, анализ процессов модернизации, представленный в классической и современной социологии, не учитывал роль имперских политических структур, прежде всего в незападных обществах. В частности, сторонники функционализма подчёркивали различия между традиционными и современными государствами, но не уделяли должного внимания особенностям империй. Эти особенности не были в достаточной мере учтены и в рамках иных подходов к исследованию модернизационных процессов, в том числе в неомарксистском классовом анализе Б. Мура-младшего и неовеберианской концепции Р. Бендикса (Мур. 2016; Bendix. 1964). С позиций сравнительно-исторической социологии Ш. Эйзенштадт впервые продемонстрировал, что наиболее значительное развитие бюрократий, существовавших до модерна, было связано с потребностями и динамикой имперского правления (Eisenstadt. 1963). Следуя Эйзенштадту, Арнасон указывает, что мобилизационные возможности имперских центров выделяют их среди традиционных государств (Árnason. 1993. P. 19). При этом «имперское воображаемое» могло оказывать существенное влияние на ход модернизации. Й. Терборн использует понятие «реактивная модернизация», обсуждая трансформационные процессы, ставшие ответом на внешнюю угрозу со стороны Запада. Такой путь был характерен прежде всего для незападных империй. Основным примером в данном случае выступала Японии с 1860-х гг., тогда как Османская империя и империя Цин оказались не в состоянии успешно осуществить реактивную модернизацию (Терборн. 2015. C. 96–97). Арнасон рассматривает роль имперского измерения модернизации на примере дореволюционной России. По его мнению, стратегия индустриализации самодержавного государства с 1860-х гг. может быть понята только в свете имперских амбиций в ситуации, когда Россия стремилась к восстановлению статуса великой державы (Árnason. 1993. P. 76).

В отечественной литературе проблематика имперской модернизации разрабатывалась, как правило, без опоры на новейшие теоретические подходы западной исторической социологии. Особенности российской имперской модернизации характеризовались с позиций социальной философии (Гавров. 2010). Кроме того, долгосрочные модернизационные процессы в России изучались историками, которые использовали элементы социологического подхода. В частности, исследовались региональные аспекты имперской модернизации (Акторы российской имперской модернизации. 2016). Наиболее масштабное исследование социальной истории имперской России с 18 по начало 20 вв. осуществил Б. Н. Миронов (Миронов. 2014–2015). В своей работе он обсуждает широкий круг вопросов, которые включают территориальное расширение российского государства и межэтнические отношения, трансформацию семьи, изменения в социальной структуре и паттернах социальной мобильности, эволюцию политических институтов и формирование гражданского общества. Согласно Миронову, сущность модернизации заключалась в росте индивидуальной автономии, а также автономии нуклеарной семьи, превращении сословий в профессиональные группы и классы и, наконец, эволюции правового государства. Миронов подчёркивает универсальный характер изменений в различных сферах общественной жизни в ходе модернизации. С его точки зрения, имперская Россия двигалась в том же направлении, что и другие европейские государства. В целом Миронов фокусирует внимание на дореволюционном периоде и предлагает лишь общую характеристику процессов социальных изменений в СССР.

В концепции Арнасона имперское наследие выступает одним из основных компонентов советской версии модерна. Как отмечает этот социолог, большевистское правительство унаследовало геополитическое положение и структурные проблемы Российской империи, но также и традицию осуществляемой сверху социальной трансформации. В качестве особенности советской системы Арнасон рассматривает новую стратегию революционной трансформации, во многом следовавшую логике имперской модернизации. В данном случае имперские элементы советского государства «облегчили пересмотр основополагающего мифа и принятие проекта самодостаточной трансформации» (Арнасон. 2021. C. 238). В работах ряда социологов обсуждался вопрос о наследии советской модели модернизации в постсоветской России (Гудков. 2011; Russian modernization ... 2021).