«Сказа́ние о призва́нии варя́гов» («Легенда о призвании варягов»), совокупность текстов ранних древнерусских летописей, повествующих о призвании на княжение Рюрика. Включает тексты, помещённые под 6367 (859), 6370 (862) и 6387 (879) гг. в «Повести временных лет» (ПВЛ, 1110-е гг.) и под 6362 (854) г. в Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ).

Общепризнано (вслед за А. А. Шахматовым), что текст о событиях от Кия до Владимира Святославича («Сказание о первых русских князьях», в современной литературе – «Древнейшее сказание», «Древнейшее ядро») первоначально был связным повествованием, не разделённым на временные отрезки и, соответственно, не имевшим датировок. Его разбивка по годовым статьям была осуществлена не ранее 1070-х или 1090-х гг. Все датировки для 9 в. и большей части 10 в., за исключением трёх или четырёх (Назаренко. 2016. С. 626–627), – результат собственных расчётов летописца, основанных на нескольких датах, заимствованных из византийских источников и касавшихся собственно византийской истории. При этом уже первая, начальная дата, год вступления на престол византийского императора Михаила III – 6360 (852) г. в ПВЛ [Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 1. 1997. Стб. 17; ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 12] и 6362 (854) г. в НПЛ (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 105) – была вычислена неверно: правление Михаила III началось в 842 г. Хронологию ранней русской истории (до последних десятилетий 10 в.) делают ненадёжной не только отсутствие сведений у летописца и его ошибки в подсчётах. Отправной точкой древнерусского летосчисления, заимствованного у Византии, было Сотворение мира, дата которого имела много вариантов, в том числе и в самой Византии. На Руси была распространена «константинопольская эра», по которой дата Сотворения мира соответствовала 1 марта 5509 г. до Рождества Христова, позднее в Византии её перенесли на 1 сентября, но на Руси обычно до Рождества Христова насчитывалось 5508 лет, а началом года мог считаться март или сентябрь. Поскольку невозможно установить, какими эрой и календарным стилем (мартовским или сентябрьским) пользовался летописец, помещая рассказ о событии под тем или иным годом от Сотворения мира, то перевод всех дат из годов от Сотворения мира в годы н. э. условны и лишь создают иллюзию точности.

В русских летописях 12–14 вв. «Сказание о призвании варягов» дошло в трёх редакциях: в НПЛ и летописях новгородско-софийской группы; в ПВЛ по Лаврентьевской летописи и восходящим к ней сводам, прежде всего Радзивилловской летописи; в ПВЛ по Ипатьевской летописи (Ипатьевскому и Хлебниковскому спискам). Расхождения между редакциями не затрагивают сам сюжет, но являются существенными для интерпретации исторического содержания и реконструкции изначальной формы «Сказания».

«Сказание» является первым пространным повествованием в датированной части ПВЛ: оно открывает собственно «историческую» (хронологизированную) часть памятника, находясь на грани «праистории» и «истории». В НПЛ оно включено в первую датированную статью, озаглавленную «Начало земли Рускои» и объединяющую повествования от Кия до вокняжения в Киеве Игоря. По своему содержанию «Сказание» является ответом летописца на поставленный им в заголовке ПВЛ вопрос: «ѡткуду єсть пошла Рускаѩ землѧ» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 1–2), с которым перекликается завершающая «Сказание» фраза: «[и] ѡт тѣхъ [Варѧгъ] прозвасѧ Рускаѩ землѧ» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20).

А. А. Шахматов полагал, что «Сказание», возникшее в Ладожско-Новгородском регионе, было впервые включено в реконструировавшийся им новгородский свод 1050-х гг., а уже из него попало в Начальный свод 1090-х гг., отразившийся в НПЛ (Шахматов. 2001. С. 213–214). По его мнению (Шахматов. 2001. С. 228–243), разделяемому современными исследователями (Гиппиус. 2012. С. 47), НПЛ в целом отразила Начальный свод 1090-х гг. и, соответственно, содержит более ранний текст, нежели ПВЛ. Возникновение новгородского свода определяется современными исследователями временем около 1093 г. (Гиппиус. 2012; Guimon. 2021. Р. 171–263). Текст же «Сказания о призвании варягов» новгородско-ладожского происхождения, как теперь считается, был включён уже в «Древнейшее сказание» середины 11 в. (Михеев. 2011. С. 103–104, 213–214) – первое систематическое изложение ранней истории Древней Руси.

Датировка возникновения «Сказания о призвании варягов» концом 9 – началом 10 вв. основывается прежде всего на особенностях передачи имён Рюрика и его братьев в древнерусском языке (Schramm. 1980), но также и на исторической ситуации на Северо-Западе будущего Древнерусского государства в 8–9 вв.

Содержание

Согласно «Сказанию» во всех трёх редакциях, варяги «из заморья» взимали дань с ряда финских [чудь и меря, а также, возможно, весь (её упоминание в искажённом виде, по мнению ряда исследователей, содержит слово «всѣхъ» перед упоминанием кривичей)] и славянских (словене, кривичи) народов («племён»), которые спустя некоторое время [по хронологии автора ПВЛ, через три года – в 6370 (862)] изгнали варягов, после чего начались междоусобия: «и не бѣ в нихъ правды, и въста родъ на родъ, [и] быша в них усобицѣ, и воєвати почаша сами на сѧ» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 19), «И въсташа сами на ся воеватъ, и бысть межи ими рать велика и усобица, и въсташа град на град, и не бѣше в нихъ правды» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106). Тогда чудь, словене и кривичи (по ПВЛ), а также меря (по НПЛ) отправили послов к варягам с целью пригласить князя, который бы «володѣлъ нами и судилъ по праву» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 19), «володѣлъ нами и рѧдилъ по рѧду по праву» (ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 14), «владѣлъ нами и рядилъ ны по праву» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106).

На приглашение откликнулись Рюрик с братьями Синеусом и Трувором, которые «поѩша по собѣ всю Русь» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20) или «пояша со собою дружину многу и предивну» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106). Рюрик, согласно Ипатьевской летописи, Радзивилловской летописи и др., обосновался в Ладоге (ныне Старая Ладога) (ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 14; Т. 38. 1989. С. 16). В Лаврентьевской летописи место прибытия Рюрика не указано, а попытки исследователей восполнить его в соответствии с отмеченной в примечаниях к «Истории российской» Н. М. Карамзиным поздней приписке «Новг.» на полях Троицкой летописи, утраченной в московском пожаре 1812 г., в настоящее время в историографии оставлены (Щавелев. 2007. С. 94–95. Прим. 169; Вилкул. 2008. С. 279–280). В то же время следует отметить гипотезу А. А. Гиппиуса (Гиппиус 2007. С. 213–214), который на иных основаниях приводит аргументы в пользу того, что исходно в ПВЛ содержалась именно «новгородская версия» прибытия Рюрика на Русь. Согласно НПЛ, местом вокняжения Рюрика стал Новгород (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106). Синеус и Трувор «сели» в Белоозере и Изборске соответственно (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20; Т. 2. 1998. Стб.14; Т. 3. 2000. С. 106).

Спустя два года («по двою же лету») братья Рюрика умерли и он стал единоличным правителем. Согласно ПВЛ по Ипатьевской летописи, Рюрик основал («срубил») города Ладогу, Новгород, Полоцк, Ростов и Белоозеро (ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 14). По общей версии ПВЛ, после смерти братьев он раздал Полоцк, Ростов и Белоозеро своим «мужам» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20; Т. 2. Стб. 14).

По прошествии некоторого времени [под 6387 (879) в ПВЛ (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 22; Т. 2. 1998. Стб. 16), под 6362 (854) в НПЛ (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 107)] Рюрик умер, оставив своего сына Игоря (согласно версии ПВЛ, весьма юного, см.: ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 22; Т. 2. 1998. Стб. 16) на попечение Олега – своего родича («ѡт рода єму суща»: ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 16; Т. 1. 1997. Стб. 22) и/или воеводы (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 107).

Основа сюжета «Сказания о призвании варягов», его источники и процесс формирования

Сюжет «Сказания» представляет собой типичную для многих народов социогенетическую легенду – предание о происхождении правителя/династии (оrigo regis), которое имеет два основных варианта: «нахождение» будущего правителя (например, в библейской традиции – Моисея; в римской – Ромула и Рема, в скандинавской – Скъёльда) и его «призвание» (в англосаксонской традиции – Хенгиста и Хорсу, в ирландской – Фередаха, Корва и Типраде) (Стендер-Петерсен. 2021. С. 49–72; Мельникова. 1995. С. 49; Николаев. 2012).

Невзирая на радикальное сокращение «Сказания» при его пересказе летописцем, в летописном тексте выявляются основные мотивы, образующие сюжет устного (эпического) повествования: описание исходной ситуации (взимание дани варягами), её нарушение (изгнание варягов) и последовавшие неурядицы (усобицы), приглашение правителя извне (варягов из заморья), сборы будущего правителя (с братьями) и его приход, установление его власти (по «ряду», т. е. договору). Набор мотивов, образующих сюжет, свидетельствует о том, что за кратким текстом летописи стояло развёрнутое эпическое сказание – «Сага о Рюрике», по определению А. Стендер-Петерсена. «Сказание о призвании варягов» сохранилось и в НПЛ, и в ПВЛ как цельный текст, невзирая на наличие там хронологической сетки. «Оторвать» от него и поместить под отдельную дату – 6367 (659) г. – удалось лишь своего рода зачин – взимание дани варягами, всё остальное повествование, несмотря на его очевидную временну́ю протяжённость в некоторое количество лет, отмечаемую и в самом летописном тексте, пересказывается под одним 6370 (862) г.

Не исключено, что изначально «Сага о Рюрике» имела поэтическую форму или, что вероятнее, была прозаической, но включала поэтический текст – хвалебную песнь о Рюрике. На это указывает присутствие в тексте НПЛ большого числа парных формул (большего, чем в других редакциях): «рать велика и усобица», «владѣлъ… и рядилъ», «княжить и владѣть», «дружину многу и предивну», «земля… велика и обилна», «муж мудръ и храборъ» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106–107; в ПВЛ бóльшая их часть отсутствует), а также «по рѧду, по праву» в Ипатьевской летописи (ПСРЛ. Т. 2. 1998. Стб. 14) (Мельникова. 2019).

В процессе двухсотлетнего устного бытования и при включении в летописный текст «Сага о Рюрике» претерпела существенные изменения. Некоторые из мотивов, обычно пространно излагавшихся в эпическом повествовании, лишь кратко упоминаются или же опущены вовсе. Так, вероятно, в славянизировавшей дружинной среде потеряло актуальность и было забыто происхождение Рюрика: в древнескандинавской традиции генеалогические сведения были неотъемлемой частью повествования о любом человеке, тем более о вожде. Чрезвычайно кратко описаны сборы Рюрика в поход: «и изъбрашасѧ 3 братьѩ с роды своими, поѩша по собѣ всю Русь (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20) / пояша со собою дружину многу и предивну» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106). Отсутствует в летописных текстах описание деяний Рюрика – важнейшая часть средневековых династических преданий. Если «Cага о Рюрике» повествовала о деяниях вождя, то в летописном «Сказании» рассказ о них мог быть заменён обобщающей фразой: «Рюрику же княжящю в Новегороде», аналогичной таким же обобщениям деятельности Олега и Игоря [ср.: после похода на Константинополь «живѧше Олег… княжа в Києве» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 38); после заключения договора с греками «Игорь же нача кнѧжити в Києве» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 54)]. Возможно, фрагментом повествования о деяниях Рюрика является сообщение о размещении им своих мужей – оно было важно летописцу для определения территории, подвластной Рюрику, и потому было сохранено и в устной передаче, и в «Сказании».

В период бытования «Саги о Рюрике» в устной передаче могло произойти его соединение с мотивом трёх братьев – под влиянием аналогичных легенд о призвании (переселении) правителя, в которых, как правило, героями являются три (реже два) брата. В последние десятилетия 10–11 вв. мотив трёх братьев мог подкрепляться библейским сюжетом о разделении земли между тремя братьями – сыновьями Ноя. «Братья» Рюрика носят распространённые скандинавские имена Синеусъ [от др.-сканд. Signjótr («победу использующий»)] и Труворъ [от др.-сканд. Þórvar(ð)r («страж, охранитель Тора»)], но маловероятно, что они являются реальными родичами Рюрика, поскольку их имена социально нейтральны, тогда как имя «Рюрик» – династическое. Исходя из эпического характера «Саги» и её переработки в устной традиции, можно предполагать, что хвалебные эпитеты, относившиеся в первоначальной «Саге» (хвалебной песне) к Рюрику, могли быть поняты как личные имена его братьев и персонифицированы (Беляев. 1929. С. 244–245). Не исключено и превращение в братьев Рюрика двух каких-то персонажей, например воинов Рюрика, изначальной «Саги».

Если чисто эпические мотивы подверглись в летописном изложении радикальному сокращению, то обстоятельствам прихода Рюрика к власти было, напротив, уделено особое внимание, в особенности заключённому с приглашавшими его «племенами» ряду, определявшему условия его правления (Пашуто. 1970. С. 53; Мельникова. 1991). Ряд между скандинавским вождём и местной знатью (ср. договор Ярослава Владимировича Мудрого с норвежцем Эймундом в «Пряде об Эймунде Хрингссоне»: Мельникова. 1978; Джаксон. 2012. С. 290–319, 343–362) мог быть заключён только в устной форме (из-за отсутствия письменности у обеих сторон), и его основные положения, вероятно, излагались уже в изначальной «Саге о Рюрике», но со временем они приобрели фундаментальное значение как для скандинавов, так и для славянской и финской племенной верхушки. Для первых он определял предоставлявшиеся им права и устанавливал их обязанности, для вторых служил прецедентом приглашения князя «со стороны» на их собственных условиях (ср. специфическую черту политического строя Новгородской республики на протяжении её независимого существования – заключение договора-докончания между князем-«наёмником» и новгородской знатью, которая, вероятно, восходит к призванию Рюрика: Янин. 2001. С. 62–64). Сохранение «Саги о Рюрике» в устной традиции поддерживалось перманентной актуализацией ряда как способа урегулирования отношений с варяжскими отрядами, нанимавшимися на службу на Руси, с одной стороны, и как формы отношений Новгорода с князьями – с другой [ср. формулировку под 6478 (970) приглашения к себе князя новгородскими послами, пришедшими в Киев к Святославу Игоревичу: «В се же времѧ придоша людьє Нооугородьстии, просѧще кнѧзѧ собе: аще не поидете к намъ, то налѣземъ (т. е. добудем. – Е. М.) князѧ собѣ»: ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 69].

Договоры со скандинавами, осевшими на захваченной территории, не были редкостью в 9–10 вв. Они заключались в Англии (договор короля Уэссекса Альфреда Великого с датским вождем Гутрумом, конец 870-х – 880-е гг.), во Франкском королевстве [договор Карла III Простоватого с Роллоном (Хрольфом), 911], где прежде всего определялись границы территории, подвластной скандинавам, их обязанность отражать набеги викингов, устанавливались правила их взаимодействия с местным населением; также от них требовалось принятие христианства, поскольку и Уэссекс, и Франкское королевство к этому времени были христианскими государствами (Мельникова. 2008. Укрощение). В самой Скандинавии существовала практика избрания конунга на тингах, где претендент на власть давал обещание сохранять традиционные «свободы» бондов, т. е. фактически заключал с бондами договор, нарушение которого влекло за собой изгнание конунга (ср.: «рядить по праву», т. е. соблюдать местные правовые обычаи: Мельникова. 1991. С. 226–227; Мельникова. 2010).

«Сказание о призвании варягов» в историческом контексте

«Сага о Рюрике» и основанное на ней летописное «Сказание» создавались в совершенно различных исторических условиях. Первое сложилось к концу 9 – началу 10 вв., второе – в том виде, в каком оно представлено в НПЛ и ПВЛ, – в конце 11 – начале 12 вв. Соответственно, некоторые реалии были утрачены в процессе устного бытования повествования на протяжении 150–200 лет, другие стали неактуальны или непонятны как носителям «Саги», так и летописцам и были забыты или изменены.

Историческим содержанием «Саги о Рюрике» были события, связанные с участием славянских и финских «племён» в контролируемой скандинавами международной торговле по трансконтинентальному Балтийско-Волжскому пути. Начало функционирования этого пути на всём его протяжении вплоть до Волжско-Камской Булгарии относится к последней четверти 8 в., о чём свидетельствуют клады арабских монет – дирхемов в Ладоге (др.-сканд. Aldeigjuborg) и её округе, древнейшие из которых датируются 780-ми гг. (Седых. 2003; Кулешов. 2012. С. 387–388); восточное серебро доходит в конце 8 в. до о. Готланд и восточной Швеции.

Важнейший и единственный крупный центр в Волховско-Ильменском регионе этого времени – торговый и ремесленный эмпорий Ладога, основанный в середине 8 в. (древнейшая дендродата – 753) или несколько ранее скандинавами на месте более раннего славянского поселения (Кирпичников. 2014). В устье рек Ладожки и Заклюки находилась обширная неукреплённая гавань, что подтверждается находками многочисленных деталей кораблей, использовавшихся при строительстве настилов. В 9–10 вв. в Ладоге функционировали многочисленные ремесленные комплексы – ювелирные, кузнечные, гончарные, кожевенные, а также производившие стеклянные бусы, костяные гребни (фризского типа), украшения и пр. (Курбатов. 2018. С. 235–282). До конца 9 в. Ладога не имела собственных укреплений (Кирпичников. 1984. С. 23–42; Кузьмин. 2008. С. 91), со стороны Ладожского озера её защищала «крепость» в устье реки Любша, находившаяся в 4 км ниже Ладоги по течению Волхова и прекратившая существование в конце 9 в. (Миляев 2018. С. 207–233). Начиная с конца 8 в. Ладога всё активнее участвовала в трансъевропейской торговле: среди находок многочисленны предметы импорта из Фризии, Скандинавских стран, Хазарского каганата, арабского Востока.

Столетие спустя (может быть, двумя-тремя десятилетиями раньше) в истоках Волхова возникает поселение иного типа, нежели Ладога, – военный форпост с мощными укреплениями на месте, получившем позднее название Городище (с 19 в. Рюриково городище; ныне в черте Великого Новгорода). Оно располагалось на правом берегу Волхова выше по течению от Новгородского кремля. Изначально холм занимал посёлок носителей культуры сопок, отождествляемых со словенами (Носов. 2017. С. 25). Около середины 9 в. на Городище отмечается появление сильного скандинавского компонента (Носов. 2017. С. 25), и, вероятно, на рубеже 850–860-х гг. были возведены мощные укрепления (полученные дендродаты их цокольного яруса укладываются между 858 и 861, см.: Хвощинская. 2021. С. 119). Строительство укреплений должно было продемонстрировать значение поселения в первую очередь как административного центра (Хвощинская. 2021. С. 118), который, очевидно, контролировал выход из Волхова в оз. Ильмень.

Именно поселение на Городище, которое скандинавы, вероятно, именовали Хольмгард [др.-сканд. Holmgarðr – «огороженное поселение на островке»; к 11 в. это название было перенесено на Новгород (существует предположение, что Holmgarðr – калька др.-рус. Холм-город, см.: Джаксон. 1990)], и было названо в «Сказании», как полагает большинство отечественных исследователей, Новгородом (Гиппиус. 2007. С. 213–214). Древнейшие выявленные археологами слои собственно Новгорода относятся только к 930-м гг., что исключает пребывание в нём Рюрика. Однако время возникновения Новгорода вряд ли было известно летописцам, а включение в текст новгородского предания предполагало, что рассказываемое происходило в Новгороде. Поселение же на Городище к последним десятилетиям 11 в. превратилось в княжескую резиденцию и утратило собственное название – в НПЛ оно именуется просто Городищем (ПСРЛ. Т. 3. С. 19, 203 и далее).

Появление в Ильменском Поозерье ряда поселений, связанных с Городищем и участвовавших в торговле и обеспечении торгового пути, свидетельствует о том, что на протяжении 1-й половины 9 в. в Поволховье формировалось предгосударственное политическое образование (полития), центром которого было Городище. Именно здесь, вероятнее всего, и обосновался Рюрик. Можно предполагать, что Рюрик сумел стать «конунгом» Волховско-Ильменской политии и закрепиться здесь на достаточно долгое время, чтобы память о нём запечатлелась в устном предании и дошла до летописцев, – вероятно, именно благодаря «ряду», заключённому им с местной знатью на основе общей заинтересованности в эксплуатации трансконтинентального Балтийско-Волжского торгового пути.

Участие в международной торговле было главным источником обогащения как местной элиты, так и скандинавов, а контроль над торговым путём сулил огромные прибыли. Поэтому Волховско-Ильменский регион стал местом притяжения скандинавских викингов (преимущественно из Средней Швеции), нападения которых на Ладогу запечатлелись в исторической памяти скандинавов в виде широко распространённого мотива «викингских саг»: герой-скандинав или поступает на службу к «конунгу» Альдейгьюборга (Ладоги), который вскоре умирает, или нападает и убивает местного «конунга»; в обоих вариантах герой затем женится на вдове или дочери умершего/убитого и сам становится «конунгом» Альдейгьюборга/Гардарики (Северной Руси). В королевских сагах упоминается одно верифицируемое нападение на Альдейгьюборг в 997 г. и ещё одно – «на Русь», которое не поддаётся проверке (Джаксон. 2012. С. 36). Борьбу различных скандинавских отрядов за власть в Восточной Европе отразили и русские летописи: прекрасной иллюстрацией подобной ситуации является рассказ о захвате Киева Олегом и Игорем и убийстве Аскольда и Дира.

На протяжении 10–11 вв., после возникновения Новгорода и по мере изменений в социально-политической жизни региона и славянизации княжеского войска, «Сага о Рюрике» неизбежно должна была претерпевать изменения уже в устной передаче. При записи же в летописный текст она была переосмыслена в качестве династического предания, легитимизировавшего власть князей-Рюриковичей: их предок не захватил власть силой оружия, а пришёл к власти законным путем, благодаря соглашению-ряду с местными «племенами».

Наиболее очевидным и часто обсуждаемым нововведением летописца является перечень городов, в которых сели Рюрик и его братья и в которых после смерти братьев Рюрик рассадил своих мужей. К первым относятся Ладога/Новгород, Белоозеро и Изборск, ко вторым – Полоцк, Ростов и вновь Белоозеро. Однако, кроме места княжения Рюрика (Ладоги/Городища), ни одного из них во 2-й половине 9 в. не существовало, а на местах будущих Белоозера, Изборска, Полоцка существовали небольшие неукреплённые поселения (Русь в IX–X веках. 2012. С. 122–137, 212–240, 279–290). Безусловным дополнением летописца являются упоминания в Ипатьевской летописи об основании Рюриком Ладоги, Новгорода, Белоозера, Полоцка и Ростова. Основание городов – деяние, приписывавшееся (иногда справедливо, иногда нет) всем киевским князьям от Олега до Владимира Святославича. Вероятно, составитель Ипатьевской летописи (или один из его предшественников) счёл это деяние естественным и для Рюрика.

Расселение плативших дань варягам, согласно «Саге», народов (чудь, словене, меря, кривичи, весь) соответствует участку Балтийско-Волжского пути от Финского залива (чудь – эсты), вглубь Восточной Европы через «псковскую» речную систему (кривичи), из Ладожского озера через Волхов и Ильмень (словене) или также из Ладожского озера по Сяси и Ояти к Белоозеру (весь), и до верхней Волги (меря). К 11 в. на землях каждого из упомянутых «племён» уже существовали более или менее крупные города, названиями которых летописец (возможно, составитель «Древнейшего сказания») заменял соответствующие этнонимы «Саги» (Носов. 1992; Мельникова. 1995. С. 51–53; Лопатин. 2015), ориентируясь на перечни «племён», плативших варягам дань, а затем призывавших варягов на княжение, стремясь более конкретно, чем это могло быть в «Саге о Рюрике», обозначить территорию, на которую распространялась власть Рюрика и на которой он был вправе собирать дань. На это имеется прямое указание и в самом летописном тексте: «И по тѣмъ городомъ суть находници Варѧзи, а перьвии насельници в Новѣгородѣ Словѣне, [въ] Полотьски Кривичи, в Ростовѣ Мерѧ, в Бѣлѣѡзерѣ Весь, в Муромѣ Мурома» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20; ср.: Т. 2. 1998. Стб. 14).

Таким образом, новгородская по происхождению «Сага о Рюрике», возникшая в конце 9 – начале 10 вв., в период её устного бытования в Новгороде была переосмыслена в предание о происхождении правителя/династии (оrigo regis): акцент был перенесён с деяний Рюрика на заключённый им ряд, который воспринимался как прецедент в политической системе Новгорода. Главный инструмент легитимизации власти Рюрика – ряд – стал центром повествования, вокруг него концентрировались те эпизоды сказания, которые объясняли происхождение ряда, характеризовали его условия и демонстрировали его результаты.

В конце 10 – начале 11 вв., в условиях острой политической борьбы киевских князей за верховную власть на Руси, «Сага о Рюрике» была воспринята как повествование о первом легитимном правителе на Руси, пришедшем к власти «по праву», и интерпретировано в качестве династического предания, утверждавшего законность власти киевского князя Игоря и его потомков. В это время оно превратилось из местного в общегосударственное, было положено в основу построения начал Руси и в виде «Сказания о призвании варягов» включено в «Древнейшее сказание» середины 11 в.

Добавление, сделанное, вероятно, составителем Начального свода 1090-х гг. [«И от тѣх Варягъ, находникъ тѣхъ, прозвашася Русь, и от тѣх словет Руская земля; и суть новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска» (ПСРЛ. Т. 3. 2000. С. 106); «ѡт тѣхъ [Варѧгъ] прозвасѧ Рускаѩ землѧ, Новугородьци, ти суть людьє Нооугородьци ѡт рода Варѧжьска, преже бо бѣша Словѣни» (ПСРЛ. Т. 1. 1997. Стб. 20)], расширило содержание «Сказания»: предание о происхождении правителя/династии (оrigo regis) одновременно превратилось в предание о происхождении народа (оrigo gentis).

Оценки «Сказания о призвании варягов» в историографии

«Сказание о призвании варягов» – предмет не прекращающихся на протяжении около 300 лет дискуссий, в значительной степени связанных с норманнской проблемой («варяжским вопросом») (Пчелов. 2010. С. 68–114). Позиция исследователей в борьбе норманистов и антинорманистов обусловливала прежде всего определение этнической принадлежности Рюрика (славянской или скандинавской), а также и характеристику всего «Сказания», которая варьировалась от объявления его вымыслом летописца (А. Е. Пресняков, А. Н. Насонов, Б. А. Рыбаков и др.), местным новгородским (топографическим – Д. С. Лихачёв) преданием (А. А. Шахматов) до признания в нём исторически достоверной основы (А. А. Шахматов, В. Т. Пашуто, Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин, Е. Н. Носов и др.) (подробную историографию см.: Стефанович 2012. С. 516–533; Пчелов. 2010. С. 201–237).

Со времени А. А. Шахматова и до 1970-х гг. «Сказание» безоговорочно считалось «книжной конструкцией», плодом «тенденциозного сочинительства» одного из составителей или редакторов ПВЛ, не имеющим под собой исторической основы (согласно самому А. А. Шахматову, составителя Начального свода 1095 г.: Шахматов. 2001. С. 211–213, 224–225; ср.: Лихачёв. 1945. С. 206 и др., а также Е. А. Рыдзевская, А. Г. Кузьмин и др.).

Начиная с 1970-х гг., соглашаясь с поздним и искусственным характером «Сказания» в редакциях, представленных в ПВЛ и НПЛ, историки начали усматривать наличие в нём исторического ядра, которым является вокняжение скандинавского правителя на Новгородском севере (Пашуто. 1974). Ныне это представление практически общепризнано и обстоятельно аргументировано и с археологической, и с исторической точек зрения (Лебедев. 1985. С. 212; Мельникова. 1991; Носов. 1999; Янин. 2001. С. 62–64; Лопатин. 2015; и др.).

В 2023 г. Н. И. Платонова предложила вернуться к трактовке «Сказания» как учёного сочинения, отнесла его создание к началу 11 в., отметив, что оно не отражает события 9 в. в Верхней (Северной) Руси, а было призвано «подтвердить княжеское происхождение Игоря Старого и эксклюзивные права его потомков на власть в Русской земле» (Платонова. 2023. С. 118). Однако эту точку зрения на современном этапе развития исторической науки вряд ли можно принять без существенных дополнительных доказательств.

Исследование «Сказания» ведётся в современной историографии в двух основных направлениях.

В рамках первого, наиболее распространённого направления оно рассматривается в летописном контексте. Редакция, представленная в ПВЛ, интерпретируется как повествование, легитимизирующее правящую династию. В то же время, подчёркивая происхождение всех русских князей от единого предка – Рюрика, она призывает их к сплочённости перед опасностью половецких набегов в условиях междукняжеских усобиц и нарастающей раздробленности на Руси (Likhačev. 1970). В контексте НПЛ, где сводная статья под 6362 (854) г., включающая «Сказание», имеет заголовок «Начала земли Рускои», оно предстаёт как династическое сказание, часть «повести» о происхождении Руси (оrigo gentis russorum – «происхождение народа русов») вместе с рассказом об утверждении князя Игоря в Киеве (Стефанович. 2012). Признаётся, что «Сказание» сохраняет некоторые исторические реалии Северо-Запада Восточной Европы 9 в., подчас переосмысленные и дополненные летописцами 11 – начала 12 вв. (Фроянов. 1991; Носов. 1999; Петрухин. 2008), и в нём широко используются фольклорные мотивы.

В центре внимания второго направления – изначальное предание, его состав, содержание, форма, а также пути его переработки в устной традиции и при включении в летописный текст.