Насо́нов Арсе́ний Никола́евич [15(27).8.1898, Евпатория – 23.4.1965, Москва], советский историк, археограф, источниковед. Сын Н. В. Насонова. Брат В. Н. Насонова и Д. Н. Насонова. Племянник А. А. Корнилова. Потомственный дворянин (с 1909). Окончил факультет общественных наук (ФОН) 1-го Петроградского государственного университета (1922).

Биография

В юности писал стихи, увлекался живописью. Интерес к истории сформировался у будущего учёного во многом под влиянием дяди, А. А. Корнилова, и друга семьи – историка-медиевиста Д. М. Петрушевского. Окончив гимназию К. Мая в Петрограде (1916), поступил на архитектурный факультет Академии художеств (Кучкин. 1974. С. 6), однако в том же году перевёлся на историко-филологический факультет Петроградского университета. Во время учёбы посещал лекции А. А. Шахматова, занимался в семинарах М. Д. Присёлкова, А. И. Заозерского, С. В. Рождественского. В феврале – декабре 1920 г. служил в Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

В 1922 г. оставлен при кафедре русской истории ФОН для подготовки к профессорскому званию. Научный сотрудник Исследовательского исторического института при Петроградском университете (1922–1923), и. о. помощника хранителя Отдела нумизматики Государственного Эрмитажа (1924–1927).

В апреле 1929 г. в связи с «Академическим делом» арестован по подозрению в участии в антисоветской группе, связанной с зарубежной эмиграцией. Обвинён в распространении антисоветской литературы и в антисоветской агитации, в сентябре 1929 г. Коллегией ОГПУ приговорён к 3 годам заключения, однако благодаря ходатайствам отца (Каганович Б. С. Сергей Федорович Ольденбург. Санкт-Петербург, 2006. С. 175–176) был досрочно освобождён в апреле 1930 г. (посмертно реабилитирован 9 октября 1997). Арест, заключение и ссылка оказали серьёзное влияние прежде всего на характер учёного, именно с этим современники связывали его определённую замкнутость от внешнего мира (Усачев. С. 67. Прим. 43).

После возвращения из ссылки жил в Москве. С 1935 г. младший научный сотрудник Археографической группы Историко-археографического института АН СССР, преобразованного в 1936 г. в Институт истории АН СССР. Работал в Институте истории в 1936–1942 и 1945–1965 гг., член Археографического совета Института (1951–1956). Определённое влияние на судьбу А. Н. Насонова в 1930-х – начале 1940-х гг. в Институте истории оказал Д. М. Петрушевский, неоднократно обращавший внимание директора института Б. Д. Грекова на незавидное положение учёного (Усачев. 2017).

Кандидат исторических наук (1941), доктор исторических наук (1944).

В 1941–1942 гг. заведовал сектором истории Института истории, языка и литературы Туркменского филиала АН СССР в Ашхабаде. В 1942–1945 гг. на военной службе в Красной Армии, читал лекции на военно-исторические темы перед рядовым и командным составом (Кучкин. 1974. С. 17). Член Археографической комиссии при АН СССР (1956–1965).

Научные труды

В 1920-х гг. исследовал денежное обращение Орды, социально-политический строй Северо-Восточной Руси, вотчинное хозяйство князей Юсуповых (эту работу начал ещё в период обучения под руководством А. И. Заозерского).

Главными темами исследований учёного стали взаимоотношения русских земель и княжеств с Монгольской империей и Ордой, история русского летописания, историческая география Древнерусского государства, русских земель и княжеств в домонгольский период.

К 1934 г. подготовил основанную прежде всего на материале русских летописей, а также западных и восточных источников по истории Орды монографию «Монголы и Русь» (опубликована в 1940, затем защищена как кандидатская диссертация), в которой показал влияние монгольского нашествия на политические процессы в русских княжествах и землях. По мнению автора, до 1257 г. целенаправленная политика в отношении русских земель со стороны монголов не прослеживалась. После проведения в Северо-Восточной Руси «числа» (переписи населения) там появились отряды баскаков, что свидетельствовало о желании ограничить власть великого князя владимирского. По мнению А. Н. Насонова, выступления в русских городах в 1262 г. были направлены против откупщиков, взявшихся собирать дань, отвозившуюся в Монгольскую империю, последнюю поездку великого князя владимирского Александра Ярославича Невского в Орду связывал с увеличением набора русских людей в ордынское войско. Для правителей Орды было важным сделать русских князей своими «служебниками». В конце 13 в. образовалось два враждебных политических лагеря: городецкий князь Андрей Александрович, князь Фёдор Ростиславич Чёрный и ростовский князь Константин Борисович ориентировались на поддержку волжских ханов, а вторая группа – переяславский князь Дмитрий Александрович, московский князь Даниил Александрович и тверской князь Михаил Ярославич – на темника Ногая. Внутренние события в Северо-Восточной Руси рассмотрены в книге через призму борьбы этих лагерей. После гибели Ногая (1299 или 1300) московские князья подчинились власти волжских ханов. Орда хотела привлечь их на свою сторону и использовать против тверских князей, которые воспринимались как наиболее сильные правители на Руси. Таким орудием ордынской политики, по мнению Насонова, стал московский князь Юрий Данилович. Не только раздача ярлыков на великое княжение, но и образование определённой территории этого княжения было делом рук ордынских правителей, желавших при помощи этих рычагов поддерживать равновесие сил русских князей. Такой же политики придерживались правители Орды и во 2-й половине 14 в., например, Мамай, стремившийся ограничить рост влияния великого князя владимирского и московского князя Дмитрия Ивановича. По мнению А. Н. Насонова, Орда препятствовала процессу объединения Руси, поэтому ослабление и распад Орды дал возможность начать борьбу за это объединение.

В 1940-х гг. занимался исследованием формирования государственной территории Древнерусского государства, обобщив свои выводы в книге «"Русская земля" и образование территории древнерусского государства» (1951). На основании летописных источников, а также археологического, актового и другого материала подробно исследовал ядро будущего государства, первоначально представлявшее собой «неустойчивое целое», установил время, когда в его состав вошли различные центры. Учёный определил первоначальный смысл понятия «Русская земля», в древности включавшего в себя только Среднее Поднепровье, проследил складывание её территории. Постепенно власть киевских князей распространилась на земли, лежавшие далеко за пределами исходной «Русской земли». Определяющую роль в этом процессе, по мнению автора, сыграло развитие военной организации (князь, дружина, воеводы, тысяцкие), распространении дани и суда, возникновении становищ и погостов. В дальнейшем, в 12 в., когда Киев стал терять положение общерусской столицы, из областных территорий выделились «самостоятельные полугосударства», т. е. отдельные древнерусские княжества, территория которых также складывалась постепенно. Термин же «Русская земля» со временем стал приобретать общерусский смысл. Эта книга сыграла большую роль в развитии науки о Древней Руси, так как в ней впервые были показаны многие внутренние процессы, которые, по мнению учёных 19–20 вв., были «скрыты от глаз историка».

Начиная с 1920-х гг. занимался исследованиями в области русского летописания. Определил этапы тверского летописания, выявляя его следы в Рогожском летописце, Тверской летописи (Тверского сборника), Никоновской летописи. Показал, что тверские летописные своды представляли собой сложные компиляции, включавшие летописание различных центров. Летописные записи в Твери начинаются с 1285 г. В 1-й четверти 14 в. они были использованы при составлении великокняжеского свода, доведённого до 1327 г. После 1375 г. (взятия Твери московскими войсками) тверское летописание оборвалось, но было возобновлено ещё в правление великого князя тверского Михаила Александровича, а затем продолжалось при его наследниках. Тверской летописный свод епископа Арсения был использован в Троицкой летописи. В 1425 г. был составлен свод великого князя тверского Ивана Михайловича, включивший разнообразный летописный материал (тверской, нижегородский, московский, литовский). Его следы обнаруживаются в «Русском хронографе» и «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. В Никоновской летописи, «Русском временнике» и общем протографе Симеоновской летописи и Рогожского летописца, по мнению А. Н. Насонова, отразилась кашинская редакция свода 1425 г. В Тверской летописи и Рогожском летописце была использована также сокращённая редакция тверского свода – свод 1455 г (свод великого князя тверского Бориса Александровича). Тверские князья показаны в нём защитниками православного мира под властью Орды, а московский князь – изменником вере. Уже после потери Тверью независимости на основе свода 1455 г. был составлен свод, легший в основу 2-й части Тверской летописи, тогда как в основу 1-й части был положен свод 1534 г., основанный на митрополичьем летописце.

Изучая псковское летописание, добавил к уже известным ранее памятникам т. н. Псковскую третью летопись. Открыл ряд древнейших псковских известий 13 в. Полагал, что с начала 14 в. летописанием при Троицком соборе Пскова руководили посадники, что общий протограф сохранившихся псковских летописей возник между 1446 и 1464 гг. Согласно точке зрения А. Н. Насонова, в 1-й половине 16 в. в Пскове существовало две традиции летописания: антимосковская, связанная с игуменом Псково-Печерского в честь Успения Пресвятой Богородицы мужского монастыря Корнилием (свод 1567 года), и промосковская, связанная с Елеазаровым во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста монастырём и старцем Филофеем (свод 1547 года). Выводы Насонова о псковском летописании получили широкое признание, хотя и были отчасти оспорены Н. Е. Андреевым, который не согласился с антимосковским характером Псковской третьей летописи.

Свою докторскую диссертацию «Очерки по истории древнерусского летописания» А. Н. Насонов впоследствии на протяжении многих лет перерабатывал в монографию, которая не была им завершена (издана посмертно в 1969 под названием «История русского летописания XI – начала XVIII века. Очерки и исследования»). Эта работа представляет наиболее полное и последовательное изложение истории русского летописания. В целом Насонов принимал схему летописания А. А. Шахматова, но на некоторые вопросы смотрел иначе. Пришёл к важным выводам по истории киевского, черниговского и переяславского летописания. Считал, что переяславский материал сохранился в Лаврентьевской летописи, поскольку киевский источник попал в неё в составе свода Переяславля (Русского); в Ипатьевской летописи текст киевского свода был дополнен вставками из черниговского источника, а в ряде случаев киевские известия заменены черниговскими. Не принимал всех гипотез М. Д. Присёлкова о древнейших северо-восточных сводах, признавал существования свода 1281 г. и свода 1305 г. Привлёк к работе по выявлению раннего северо-восточного летописания тексты Типографской летописи, Львовской летописи, Новгородской первой летописи, Московского свода 1479 г., Ермолинской летописи, Рогожского летописца и др. Сделал вывод об отсутствии следов летописания в Ростове в 11 – 1-й половине 12 вв., исследовал северо-восточные записи в Ипатьевской летописи. Показал, что в Московском своде 1479 г. отразился владимирский летописный материал в первоначальном виде, до ростовской обработки, читающейся в Лаврентьевской летописи. Предпринял систематическое сравнение свода 1479 г. и Ермолинской летописи, обнаружив, что в них отразился общерусский свод 1464–1472 гг. Из этого свода исследователь выделил киевский материал, который сравнил с Ипатьевской летописью, выявив несколько отсутствующих там южнорусских известий.

Cтремился дать характеристику социального лица летописца, например, владимирского, но делал это более осторожно, чем М. Д. Присёлков, не считая содержание летописей следствием прямого политического заказа. Отмечал большое значение митрополичьей кафедры в развитии летописания, признавал существование традиции митрополичьего летописания, выделил отразившийся в ряде памятников летописный митрополичий свод последней четверти 15 в., который оценил как неофициальный, содержащий документы из митрополичьего архива и некоторые неприятные и даже обличительные для великокняжеской власти и её окружения рассказы.

Со 2-й половины 1930-х гг. занимался изданием летописных памятников. В 1936 г. сотрудничал с ленинградской «бригадой» по изданию летописей в Историко-археографическом институте, возглавляемой Н. Ф. Лавровым (план новой серии издания летописей был подготовлен М. Д. Присёлковым). Начал готовить издание псковских летописей (опубликованы в 1941 и 1955). Сохранился отзыв Присёлкова о 1-м выпуске (Санкт-Петербургский филиал Архива РАН. Ф. 133. Оп. 1. № 1567), в котором А. Н. Насонов был назван продолжателем дела А. А. Шахматова. В 1950 г. учёный подготовил издание Новгородской первой летописи, ставшее классикой публикаций, предпринятых вне «Полного собрания русских летописей» (ПСРЛ). В начале 1950-х гг. участвовал в выработке нового проекта ПСРЛ. Предложил план издания, основанный на многих идеях летописной «бригады» 1930-х гг., продемонстрировав иной подход к этому вопросу, нежели М. Н. Тихомиров, чья точка зрения в итоге победила. В связи с этой работой начал систематически обследовать архивохранилища Москвы и Ленинграда с целью выявления рукописей, содержавших памятники летописания (к 1940 считалось, что их всего сохранилось около 200). Только в Москве им было выявлено свыше 1000 таких рукописей, из них 173 он изучил с точки зрения их состава (Насонов. Летописные памятники... 1955. С. 243).

Редактор сборников «Проблемы источниковедения» (вып. 4–11, 1955–1963), книги «Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV в. – начало XVII в.» (1955, совместно с Л. В. Черепниным и А. А. Зиминым) и др., ответственный редактор 27-го тома ПСРЛ (1962), участвовал в составлении 3-го тома сборника «Правда Русская» (1963).

Похоронен на Старой территории Новодевичьего кладбища в Москве.

Личный фонд А. Н. Насонова хранится в Архиве РАН (фонд 1547), отдельные материалы – в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга (Ф. Р-3121. Оп. 2. Д. 3142. 1920 г.) и других хранилищах.