Моско́вский пожа́р 1812, пожар, произошедший в г. Москва 2–8 (14–20) сентября в ходе Отечественной войны 1812 г. во время оккупации города войсками французского императора Наполеона I Бонапарта.

Ход событий

Наступление Великой армии и результаты Бородинского сражения 1812 г. сделали вполне реальной перспективу оставления Москвы российскими войсками. Ещё 12(24) августа 1812 г. главнокомандующий в Москве граф Ф. В. Ростопчин в частном письме к генералу от инфантерии князю П. И. Багратиону высказывал уверенность в том, что жители сожгут свой город, если неприятель посмеет войти в него (Русская старина. 1883. Т. 40, кн. 12. Стб. 651). Узнав о принятом 1(13) сентября на совете в Филях решении сдать Москву без боя, Ростопчин под утро следующего дня дал указание квартальному надзирателю московской полиции П. И. Вороненко «отправиться на Винный и Мытный дворы, в Комиссариат и на не успевшие к выходу казенные и партикулярные барки у Красного холма и Симонова монастыря, и в случае внезапного вступления неприятельских войск стараться истреблять все огнем» (1812 год в воспоминаниях современников. 1995. С. 71). Главнокомандующий российскими войсками генерал-фельдмаршал светлейший князь М. И. Кутузов в тот же день, оставляя город, приказал уничтожить расположенные в разных районах склады военного имущества, продовольствия и фуража, которые не удастся эвакуировать: запасы вооружения и боеприпасов в кремлёвском Московском арсенале, у Никольских (Владимирских) ворот Китай-города, у Сухаревой башни, у Красного пруда и у Симонова монастыря, лес и пиломатериалы в Пречистенской и Басманной частях, фураж на берегу реки Синичка и др. Всего на этих складах находилось около 327,5 т пороха, 1,6 млн патронов, 27 тыс. артиллерийских снарядов, 156 орудий (в том числе трофейных и устаревших систем), 80 тыс. единиц холодного оружия. Запасы провианта и снаряжения оценивались в 2,5 млн руб. Однако полное сожжение города не входило в планы Кутузова, ибо он отводил Москве роль «губки», способной «всосать» армию завоевателей и на время лишить её возможности вести активные боевые действия, что дало бы российским войскам возможность пополнить потери, а затем и перехватить стратегическую инициативу. Ростопчин, не встречая возражений со стороны Кутузова, распорядился вывезти из Москвы «весь огнегасительный снаряд» (Глинка. 1836. С. 66) (96 пожарных насосов и другое имущество) и эвакуировать личный состав пожарных команд (около 2,1 тыс. человек).

К вечеру 2(14) сентября, после выхода из города российского арьергарда генерала от инфантерии М. А. Милорадовича, начались пожары на намеченных к уничтожению объектах. В запланированных поджогах участвовали и выпущенные из московских тюрем колодники. Отмечались случаи стихийных поджогов частных домов и складов оставлявшими город войсками и жителями. Городские усадьбы поджигали с целью грабежа легко- и «мнимораненые», а также дезертиры из российской армии. Другой причиной пожаров стали многочисленные бивачные костры, которые разводили вступившие в Москву наполеоновские войска. Распространению огня способствовала стоявшая несколько дней сухая и ветреная погода. В первую же ночь оккупации огонь охватил многие лабазы и лавки, фабрики и мануфактуры.

3(15) сентября в Москву проник казачий отряд под командованием А. С. Фигнера, который поджёг деревянный Москворецкий мост и дома в районе Балчуга. Вскоре пожар охватил всё Замоскворечье, перекинулся через реку Москва в район улицы Пречистенка, на Таганку и в Заяузье, распространился до Немецкой слободы. Попытки неприятельских солдат бороться с огнём подручными средствами успеха не имели. Персонал Воспитательного дома под руководством главного надзирателя действительного статского советника И. А. Тутолмина с помощью собственных противопожарных средств мужественно отстаивал от огня свои и прилегающие постройки.

С огромным трудом сдерживала распространение пожара в Московском Кремле разместившаяся там Императорская гвардия Наполеона I. Военные патрули, поймав на улице неизвестного и заподозрив его в поджоге, без следствия и суда называли его поджигателем и расстреливали или вешали на фонарном столбе, а на груди вешали табличку со словом «поджигатель».

4(16) сентября разраставшийся пожар вынудил императора Наполеона I покинуть Кремль через подземный ход под Тайницкой башней. Выйдя к реке Москва у Дорогомиловского моста, кортеж императора проследовал вдоль реки до села Хорошёво, где переправился по наплавному мосту и мимо Ваганьковского кладбища отправился к Петровскому путевому дворцу. Находясь в Петровском дворце Наполеон I продиктовал 19-й бюллетень Великой армии, в котором сообщал Европе о пожаре Москвы, обвинив во всём Ростопчина: «…полная анархия опустошила этот огромный прекрасный город, и он был пожран пламенем» (Земцов. 2010. С. 81). В бюллетене сообщалось, что 30 тыс. раненых и больных российских солдат были брошены в госпиталях. Многие из них погибли в огне. Французский император продиктовал 20-й бюллетень, в котором продолжил описание пожара, но утверждал, что боеготовность Великой армии не только не упала, а даже повысилась. Утром 6(18) сентября Наполеон I вернулся в Кремль.

Воинские части Великой армии, а также оставшиеся в Москве жители спасались от огня на бульварах, кладбищах и пустырях, перебирались в северо-западные районы города, менее пострадавшие от пожара. Под предлогом спасения имущества от огня начались повсеместные грабежи; мародёрством также активно занимались солдаты и офицеры французской армии. Местами массового скопления горожан, бежавших от пожара, стали Воспитательный дом и Запасной дворец, находившиеся под охраной французских отрядов.

В ночь на 6(18) сентября пожар достиг наибольшей силы, но начавшийся вскоре дождь и утихший ветер способствовали уменьшению огня.

В тот же день командованием оккупантов было принято решение о проведении специального военного суда над поджигателями, чтобы снять с Великой армии ответственность за пожар в Москве. 12(24) сентября состоялось заседание суда. В поджогах обвинялись 26 человек, которые якобы сознались в преступлениях, совершённых по приказу московской полиции. 10 человек были приговорены судом к расстрелу, а 16 – к тюремному заключению. 13(25) сентября приговор был приведён в исполнение на Девичьем поле. Материалы процесса были обнародованы французской газетой Moniteur (№ 303, 29 октября 1812).

Последствия пожара

Пожар уничтожил более ⅔ построек Москвы. Из 9158 жилых строений сгорело свыше 6,5 тыс. (в том числе свыше 2 тыс. каменных и около 4,5 тыс. деревянных домов), из 8,5 тыс. лавок – 7,1 тыс., из 568 постоялых дворов – 293, из 192 торговых рядов – 91, из 387 казённых и общественных дворов – половина, из 329 церквей – 122. Более других пострадали Китай-город, Белый город и Земляной город: в Пятницкой части уцелели только 5 домов, в Пречистенской – 8, в Городской – 11, а в Таганской – 13, в Сретенской – 16, в Яузской – 36, в Якиманской – 39, в Басманной – 48, в Рогожской – 63, в Арбатской – 92. В ходе пожара были сожжены Петровский дворец, здания Московского университета, Московского губернского дворянского собрания и др. (Москва в 1812 году. 2012. С. 293). Жертвами пожара стали около 7,5 тыс. тяжелораненых русских солдат, оставленных в городе на попечение неприятеля. В огне погибли художественные и научные ценности: все коллекции, музеи, лаборатории, архив и библиотека Московского университета (среди утраченных памятников Троицкая летопись), имевшая европейскую известность библиотека Д. П. Бутурлина, собрание картин графа А. Г. Орлова, коллекция древностей графа А. И. Мусина-Пушкина в его доме на Разгуляе (в том числе список «Слова о полку Игореве»), уникальные книжные собрания В. Л. Пушкина, графа Н. П. Румянцева и многие другие.

Московский пожар поставил Великую армию в тяжёлое положение: оказавшись на пепелище, её солдаты страдали от недостатка жилья, медикаментов, продовольствия, фуража; падала дисциплина, распространилось мародёрство, снижалась боеспособность. В то же время пожар позволил российской армии оторваться от неприятеля и совершить марш-манёвр на Калужскую дорогу. Попытки императора Наполеона I начать переговоры о мире успеха не имели: Александр I не ответил на его предложения. 7(19) октября, через месяц после прекращения Московского пожара, Великая армия была вынуждена покинуть сожжённый город. Перед отходом французы взорвали ряд построек Московского Кремля (часть Арсенала, Никольскую, Водовзводную, Первую Безымянную и Петровскую башни, Успенскую звонницу и Филаретову пристройку колокольни Ивана Великого).

18 февраля (2 марта) 1813 г. в Москве была учреждена Комиссия для рассмотрения прошений обывателей московской столицы и губернии, потерпевших разорение от нашествия неприятельского [председатель – обер-шенк двора, действительный граф Н. Н. Головин (из рода Головиных), члены – московский губернский предводитель дворянства генерал-поручик В. Д. Арсеньев, генерал-майор П. А. Афросимов, граф К. И. Гудович, бригадир Н. А. Дурасов]. Подавая прошение для получения пособия от правительства, потерпевший должен был приложить к прошению свидетельство московского обер-полицеймейстера П. А. Ивашкина, подтверждавшего факт сожжения дома. Комиссия начала работать во 2-м квартале 1813 г. В квартал она рассматривала почти 18 тыс. прошений и выдавала около 13 млн руб. на 10 лет без процентов. По предложению московского главнокомандующего графа А. П. Тормасова, сменившего Ростопчина, погорельцам была выплачена безвозвратно 471 тыс. руб., после чего 27 июля (8 августа) 1818 г. комиссия была закрыта. К 1824 г. долг жителей составил около 11 млн руб. В 1826 г. при Московской казённой палате была создана Временная комиссия для взыскания долгов. Император Николай I в 1826 г. списал долги на сумму более 1 млн руб., оставшийся долг составлял около 8,5 млн руб. В 1833 г. Временная комиссия была ликвидирована, а её дела переданы Московской казённой палате.

5(17) мая 1813 г. была образована Комиссия для строения Москвы, т. е. для восстановления столицы (директор – тайный советник П. Д. Цицианов, члены – архитекторы О. И. Бове, В. П. Стасов, Д. Жилярди, В. И. Гесте и др.). Комиссия готовила проекты улиц, площадей, набережных, торговых участков, фасадов и контролировала их выполнение. Комиссии подчинялись 5 кирпичных заводов, 4 строительных участка. Комиссия организовала производство типовых деталей для ускорения работ и формировала военно-рабочие батальоны в помощь строительным рабочим. Был восстановлен Кремль, построены Манеж, Большой Петровский театр, сотни домов, разбит Александровский сад, заключена в трубу река Неглинка. К середине 1820-х гг. последствия пожара были в основном ликвидированы, но отдельные работы продолжались. В 1843 г. Комиссия была закрыта. С её деятельностью связана известная фраза о Москве, принадлежащая персонажу комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова полковнику Сергею Сергеевичу Скалозубу: «Пожар способствовал ей много к украшению».

Проблема ответственности

Многие современники (например, С. Н. Глинка) и историки (А. И. Михайловский-Данилевский) оценили московский пожар как подвиг самопожертвования россиян. Однако вопрос о причинах возгорания и ответственности вызывал немало споров. Например, М. И. Богданович считал, что целенаправленный поджог города не отвечал интересам ни русских, ни французов: «Выказывать пожар Москвы в виде гибели Согунта столь же нелепо, сколько приписывать его жестокости Наполеона и буйству его войск» (Богданович. 1859. С. 316). А. Н. Попов, ведущий представитель критического направления в историографии Отечественной войны 1812 г. во 2-й половине 19 в., также отказывался от возложения ответственности за возникновение пожара на какую-либо из сторон.

В 1920-х гг. М. Н. Покровский обосновал версию, что Москву сожгли сами русские. Это мнение в целом сохранялось в 1930-х гг., однако историки постепенно расширяли круг возможных причин возникновения пожара. Например, Е. В. Тарле привёл несколько факторов, которые могли привести к масштабному возгоранию: вывоз из Москвы всего пожарного инвентаря вместе с командами, организованные поджоги в разных местах города по распоряжению московских властей, а также случайные поджоги москвичами и солдатами Великой армии. Однако главную причину пожара Тарле по-прежнему видел в патриотическом порыве москвичей. Эта точка зрения господствовала в 1940–1950-х гг. и поддерживалась рядом авторитетных специалистов (М. В. Нечкина, И. И. Полосин, П. А. Жилин). После 1953 г. Тарле, Жилин и Нечкина стали утверждать, что основным виновником случившегося была наполеоновская армия.

В 1960-х гг. наряду с работами, в которых обосновывалась версия об ответственности французов (например, «Отечественная война 1812 г.» П. А. Жилина), появилось несколько трудов, авторы которых убедительно доказывали несостоятельность многих источников, лежавших в основе этой версии. В. М. Холодковский в статье «Наполеон ли поджёг Москву?» (Холодковский. 1966) доказал, что факт поджога города русскими устанавливается на основании русских источников, а рассказы о французских поджигателях являются выдумкой. А. Г. Тартаковский показал, что Кутузов в разговоре с Ж. А. Лористоном выражал уверенность в том, что Москву сожгли русские из патриотических побуждений, а версия о виновности французов была вложена в его уста при официальной публикации материалов о переговорах. Однако приводимые аргументы в основном игнорировались большинством историков, а вина наполеоновской армии признавалась основной причиной пожара.

В 1980–1990-х гг. господствующие взгляды на причины пожара подверглись резкой критике Н. А. Троицкого. Он утверждал, что причинами пожара были организованный поджог Москвы по распоряжению местных властей, вывоз из города «огнегасительных снарядов» и поджоги жителей, вызванные патриотическими побуждениями.

В начале 1990-х гг. увидели свет работы историков (В. Н. Земцов, А. И. Попов), отказавшихся от выделения основной причины пожара. Такой подход к вопросу об ответственности за его возникновение в настоящее время является преобладающим в историографии.

Отражение в культуре

Пожар нашёл отражение в работах художников – современников событий: М. Т. Тихонова, И. А. Иванова, А. Ф. Смирнова. Среди иностранных мастеров это событие запечатлели И. Л. Ругендас (серия из 52 литографий), Ф. Вендрамини, А. Альбрехт. В. В. Верещагин отразил многие эпизоды московского пожара в серии картин «1812 год» (1891–1900). В советское время эта тема также нередко отражалась в творчестве художников, работавших в историческом жанре. На фасаде левого крыла здания музея-панорамы «Бородинская битва» помещено мозаичное панно «Народное ополчение и пожар Москвы» (1962; художник Б. А. Тальберг).

Музыкальные произведения, изображающие московский пожар 1812 г., начали появляться непосредственно после этого события. К таковым относятся марш для семиструнной гитары «На бегство неприятеля из Москвы» М. Т. Высотского (1812–1813) и большая фортепианная фантазия «Изображение объятой пламенем Москвы» Д. Штейбельта (исполнена в 1813 в Санкт-Петербурге). В фантазии процитированы известные мелодии, в том числе для характеристики французов использованы песни «Мальбрук в поход собрался» («Malbrough s'en va-t-en guerre»; в нотах – «Мальбрук на войну едет») и «Марсельеза»; завершают пьесу вариации, основанные на плясовых мелодиях «Камаринской» и «Казачка».

Самое знаменитое музыкальное сочинение, посвящённое пожару 1812 г., – городской романс «Шумел, горел пожар московский» (бытуют также варианты начала: «Кипел, горел…», «Гудел, горел…», «Горел, пылал…» и т. п.). В основе текста – стихотворение «Он» Николая Соколова (1850), которого вслед за И. Н. Розановым обычно ассоциируют с водевилистом Н. С. Соколовым (Розанов. 1926. С. 77–80). В песенниках романс регулярно встречается с начала 20 в. Автор музыки неизвестен. Всенародная популярность романса привела к тому, что впоследствии в нём воспевались (с соответствующими изменениями в тексте) революционные волнения и события времён Гражданской войны 1917–1922 гг.

Пожару 1812 г. посвящена 11-я картина оперы С. С. Прокофьева «Война и мир»: народ призывает предать Москву огню, и вскоре её охватывает пламя; Наполеон I со своей свитой уходит через горящий город.

В русской литературе эпизоды пожара описаны в романах «Рославлев, или Русские в 1812 году» М. Н. Загоскина (1831), «Война и мир» Л. Н. Толстого (1867), «Былое и думы» А. И. Герцена (1852–1868), «Сожжённая Москва» (1886) Г. П. Данилевского, в стихотворениях «К Д. В. Дашкову» К. Н. Батюшкова (1813), «Наполеон» А. С. Пушкина (1821), «Ещё об нём» А. С. Хомякова (1841) и др. Пожар 1812 г. осмысливался русскими писателями как божественное провидение, очистительное страдание (повесть И. В. Киреевского «Остров», 1838), как «огнь Небесный», спаливший все «наши неправды» (Глинка С. Н. Из «Записок о 1812 годе» // 1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников. Москва, 1987. С. 423).

Во французской литературе московский пожар изображён преимущественно в мемуарах – дневниках Стендаля, «Замогильных записках» Ф.-Р. де Шатобриана («Mémoires d’outre-tombe», 1848–1850, русский перевод 1851) и исторической прозе (роман П. Рамбо «Шёл снег», «Il neigeait», 2000, русский перевод 2008; и др.). Упоминается в «Дон Жуане» Дж. Г. Байрона («Don Juan», 1819).