Тео́рия э́тноса, совокупность высказывавшихся в российской науке в 20 – начале 21 в. мнений и формулировок, характеризующих сущность этноса (народа) как феномена и объекта исследования этнологии (этнографии). Характерной чертой этих формулировок был примордиализм и биологизм. Теоретики этноса расходились во мнениях относительно природы этноса (рассматривая её как социокультурную или биологическую), в зависимости от чего относили этнологию к разряду гуманитарных или биологических наук.

Первым в российской науке определение этноса (от греч. ἔθνος – народ, племя) как предмета этнографии дал Н. М. Могилянский в статье «Предмет и задачи этнографии» (1916). Учёный определял этнос как «собрание индивидуумов, объединённых в одно целое как общими чертами физических (антропологических) признаков, так и общностью исторических судеб, наконец, общностью языка, этой основы, из которой, в свою очередь, вырастает общность всего мировоззрения, народной психологии, – словом, всей духовной культуры» (Могилянский. 1916. С. 11). В первой монографии, посвящённой теоретической разработке понятия этноса, этнограф С. М. Широкогоров давал следующее определение: «Этнос – есть группа людей, говорящих на одном языке, признающих своё единое происхождение, обладающих комплексом обычаев, укладом жизни, хранимых и освященных традицией и отличаемых ею от таковых других групп. Это и есть этническая единица, – объект науки этнографии» (Широкогоров. 1923. С. 13). Более поздние определения, как правило, включают все или некоторые вышеупомянутые характеристики этноса, а именно: самосознание (этническая идентичность), схожие физико-антропологические характеристики, общность языка, культуры, происхождения, психологии и моделей поведения.

Интеллектуальная традиция, которой теория этноса обязана своим возникновением, сложилась в Санкт-Петербурге в конце 19 – начале 20 в. Её сформировали учёные, группировавшиеся вокруг таких институций, как кафедра географии и этнографии Санкт-Петербургского университета и Русское антропологическое общество, а также некоторые их коллеги, работавшие в Музее антропологии и этнографии (МАЭ) и Этнографическом отделе Русского музея. Главные черты, объединявшие этих исследователей: ориентация на естественные науки и позитивистское представление о биосоциальных законах, управляющих природой и обществом; специализация в области физической антропологии; внимание к географии и «географическому детерминизму»; активное заимствование и осмысление теорий французской и германской антропологии; следование берущему начало главным образом во французской науке представлению об антропологии как обобщающей естественно-исторической науке, частью которой должна являться этнография. Наибольшее влияние на автора первого определения этноса Н. М. Могилянского оказал физический антрополог, этнограф и археолог Ф. К. Волков.

Ф. К. Волков и Н. М. Могилянский были уроженцами Малороссии (Украины) и активистами украинского национального движения. Одним из важных достижений этого движения был двухтомник «Украинский народ в его прошлом и настоящем» (1914–1916) под редакцией Ф. К. Волкова, М. С. Грушевского, М. М. Ковалевского, Ф. Е. Корша, А. Е. Крымского, М. И. Туган-Барановского и А. А. Шахматова. Все редакторы в той или иной степени разделяли украинофильские взгляды. Вышедшие в этом издании статьи Волкова «Антропологические особенности украинского народа» и «Этнографические особенности украинского народа» послужили моделью представления об этносе на примере украинцев. Волков утверждал, что украинцы в физико-антропологическом отношении «довольно однородное племя». В этнографическом отношении украинцы, согласно Волкову, также представляют собой «одно этническое целое», не подвергавшееся глубоким влияниям извне и сохранившее древние славянские этнографические и антропологические черты, наиболее близкие болгарам и сербам. Могилянский в своих работах об Украине и украинцах полностью разделял выводы Волкова (Алымов. Украинские корни теории этноса. 2017). Важную роль в выработке идеи этноса сыграла также Комиссия по составлению этнографических карт России, функционировавшая в 1910 – начале 1920-х гг. В её состав входили Ф. К. Волков, Д. А. Золотарёв, Н. М. Могилянский, С. И. Руденко, Д. К. Зеленин, С. М. Широкогоров и др. Основной задачей комиссии было составление карт, основанных не только на лингвистическом принципе (на котором строились этнографические карты до этого), но также показывавших географическое распространение данных физической антропологии, всей совокупности материальной и духовной культуры и быта, а также языков и диалектов. Общая карта должна была объединять карты распределения типов жилищ, одежды, языков и т. д., выявляя таким образом географическое распространение народностей. Работа комиссии была прервана 1-й мировой войной и революцией. Среди наиболее важных итогов её деятельности, помимо указанных работ Волкова, можно назвать двухтомную монографию его ученика С. И. Руденко «Башкиры» (Алымов. Этнос на карте. 2017).

С. М. Широкогоров принадлежал к тому же кругу петербургских антропологов, что и Ф. К. Волков и Н. М. Могилянский, он также некоторое время жил и учился в Париже. После возвращения в Россию в 1910 г. он работал в МАЭ, в 1918–1922 гг. жил и работал во Владивостоке и Шанхае, а затем окончательно эмигрировал в Китай, где преподавал в различных университетах до конца жизни. Там же он опубликовал работы, сделавшие его авторитетом в области изучения шаманизма и тунгусо-манчжурских народов (Anderson. The 'Etnos' Archipelago. 2019). В отличие от Волкова и Могилянского, Широкогоров считал этнографию гуманитарной наукой, изучающей материальную, социальную и духовную культуру этносов. Однако биологические метафоры играли важную роль в его представлении об этносах и их культуре как об основном способе организации человечества и о «борьбе за существование» между этносами. Для описания этой борьбы он предложил математические уравнения, выражавшие отношения между такими переменными, как территория, плотность населения и уровень культуры этносов. Этнология, формулирующая эти закономерности, представлялась Широкогорову «венцом знания человека». Данная теория сформировалась на основе опыта полевой работы среди групп эвенков, испытывавших сильное давление ассимиляции, однако сохранявших свой образ жизни (Anderson. Notes from his «Snail’s Shell». 2019). Кроме того, она связана с политической философией Широкогорова, представлявшей собой совмещение монархизма и органицистской концепции нации (Arzyutov. 2019).

Подобные концепции были неприемлемы в СССР: любые отсылки к биологии при объяснении социальных процессов считались «биологизированием». На рубеже 1920–1930-х гг. в этнологии, как и в других дисциплинах, прошла кампания критики буржуазной науки. Наиболее видные ученики Волкова Д. А. Золотарёв и С. И. Руденко были репрессированы, Руденко во время кампании против «руденковщины» обвинён в биологизме и расизме. Наиболее радикальный критик этнологии В. Б. Аптекарь приравнивал понятия культуры и этноса к национализму и расизму. В результате термин «этнос» стал идеологически неприемлемым в марксистской этнографии в 1930–1940-х гг. и практически вышел из употребления. Однако в послевоенный период этнографы начинают возвращаться к идеям теории этноса – на этот раз в форме применения в этнографии теории нации И. В. Сталина. П. И. Кушнер определял этнос как «совокупность таких специфических отличий в быту народов, <…> обусловленных предшествующей исторической жизнью этих народов и воздействием на них географической среды» (Кушнер. 1951. С. 6). Анализируя ситуацию на русско-украинском пограничье, он признал, что единственным этнодифференцирующим признаком в данном случае является этническое самосознание (Кушнер. 1951. С. 70–77).

В конце 1950-х – 1960-е гг. этнографы начали обсуждать типы этнических общностей, стремясь выйти за пределы сталинской теории нации, которая подвергалась критике в стенах Института этнографии (ИЭ). Этнографы и философы вновь обратились к метафоре общества как организма, чему способствовало новое сближение естественных и гуманитарных наук, провозглашённое лидерами Академии наук (Alymov. 2019. P. 44–49). В 1966 г. в Отделении истории АН СССР появилась Комиссия по изучению национальных отношений во главе с историком Е. М. Жуковым, а журнал «Вопросы истории» начал дискуссию о понятии нации (Филиппов. 2010). В том же 1966 г. учёный секретарь Отделения истории и историк-славяновед Ю. В. Бромлей стал директором ИЭ.

Первая теоретическая статья Ю. В. Бромлея «Этнос и эндогамия», привлекавшая внимание к этнической эндогамии как фактору «стабилизации» этноса, вызвала противоречивую реакцию и обвинения в «биологизаторстве», однако Бромлей был поддержан большинством сотрудников ИЭ. В дальнейшем Бромлей разработал свой вариант теории этноса. Он предложил различать два смысла понятия «этнос»: этникос (этнос в узком смысле слова) и этносоциальный организм (ЭСО), т. е. этнос, имеющий политическое, экономическое и территориальное единство и выступающий в форме нации (при капитализме и социализме) или племени (в первобытном обществе) (Бромлей. 1973). Этнос-этникос, по Бромлею, «исторически сложившаяся на определённой территории устойчивая межпоколенная совокупность людей, обладающих <…> относительно стабильными особенностями культуры (включая язык) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований (самосознанием), фиксированным в самоназвании (этнониме)» (Бромлей. 1983. С. 57–58). Кроме того, Бромлей предложил типологию, включавшую понятия этнической и этнографической групп, субэтноса, этноса и метаэтнической общности. Бромлей признавал марксистский подход к изучению общества, однако делал явный акцент на диахронных свойствах культуры и этноса, независимых от классовой структуры и государства (Oushakine. 2009. P. 81–95).

Параллельно и независимо от Бромлея свою теорию этноса разрабатывал историк Л. Н. Гумилёв. В ней он опирался на самые разные идеи и дисциплины – от генетики до теорий В. И. Вернадского и от евразийства до биофизики А. Л. Чижевского. В центре его теории находилась метафора этноса как биологического организма, который проходит в своём развитии (этногенезе) те же стадии рождения, роста и упадка, как и любые биологические организмы. Гумилёв относил этносы к природным биологическим феноменам и считал себя основателем этнологии как теоретической науки, открывшей законы развития этносов, отличные от законов развития «общества», установленных классиками марксизма. Движущей силой развития этносов Гумилёв считал «пассионарность» – возникающую под воздействием космического излучения генетическую мутацию, наделяющую индивидов особой энергией и жертвенностью. Типичный жизненный цикл этноса составляет около 1200 лет и включает такие фазы, как подъём, акматическую фазу, надлом, инерционную фазу, обскурацию, мемориальную фазу и гомеостаз, соответствующие рождению, расцвету и постепенному умиранию (Гумилев. 2001. С. 401–413; Bassin. 2016). Теоретические взгляды Гумилёва подвергались критике за биологизм, а его исследования по истории тюркских народов и России были скептически встречены специалистами (Шнирельман. 2000). Тем не менее благодаря яркому литературному языку и харизме автора взгляды Гумилёва стали популярны в позднесоветское и постсоветское время.

В официальной советской науке теория этноса развивалась в нескольких направлениях. Н. Н. Чебоксаров и С. А. Арутюнов выдвинули идею частоты «инфоконтактов», или разных видов коммуникации, которые, по их мнению, наиболее высоки внутри этносов и разрежены на их границах (Арутюнов. 1972). З. П. Соколова на материалах статистических данных о брачных связях хантов и манси сделала попытку эмпирически доказать эндогамию этносов (Соколова. 1992). В. В. Пименов предложил компонентную теорию этноса (1977). Наиболее амбициозным проектом, основанным на теории этноса, было шеститомное исследование этнической истории китайцев, осуществлённое М. В. Крюковым и Н. Н. Чебоксаровым при участии историков и филологов В. В. Малявина, Л. С. Переломова и М. В. Софронова. В центре их подхода был анализ этнического самосознания как важнейшего «этностабилизирующего фактора», фокусирующего в себе важнейшие признаки этноса и ценностные ориентации его членов (Крюков. 1979. С. 277). Этническое самосознание как признак этноса получало всё большее значение в трудах советских этнографов, выделявших различные его компоненты и уровни (Джарылгасинова. 1987). В утверждении этого «субъективного» признака в качестве важнейшей характеристики этноса существенную роль сыграл В. И. Козлов (Козлов. 1974). Крюков и его соавторы признали триаду «племя – народность – нация» «мертворождённой» и призвали строить типологию этнических групп на основании самосознания как важнейшего «этнического признака» (Этническая история китайцев в XIX – начале XX века. 1993. С. 7–9, 377). В противовес этнографам, специалисты по национальному вопросу среди философов-«истматчиков» (рассматривавших национальный вопрос в рамках доктрины исторического материализма) были принципиальными противниками использования терминов «этнос» и «этническое» применительно к нациям. М. И. Куличенко, наиболее видный теоретик нации 1970–1980-х гг., подчёркивал, что этнические традиции, восходящие к доклассовому обществу, настолько преобразовываются в классовом обществе в процессе становления наций, что последние нельзя считать разновидностью этнических групп (Куличенко. 1983).

В период перестройки национальный вопрос стал обсуждаться более открыто. Начало этому процессу положил доклад Э. А. Баграмова «Национальный вопрос в современных условиях» (1987) в Институте марксизма-ленинизма, а также заседания в ИЭ в 1988 г. Этнографы и философы обсуждали проблемы роста националистических настроений, неравноправности народов в системе национальных республик, предполагавшей их деление на титульные и нетитульные. Директор ИЭ с 1989 г. В. А. Тишков критиковал объективистский подход теории этноса, из-за которого исследователи не смогли оценить мобилизационный потенциал национализма (Тишков. 1989). Тишков рассматривал примордиализм Широкогорова, Гумилёва и Бромлея как опасную теорию, использовавшуюся постсоветскими интеллектуалами-националистами. Конструктивизм и инструментализм, подчёркивавшие роль индивидуальных активистов и их идеологии, по его мнению, гораздо лучше подходили для анализа как постсоветского национализма, так и советского нациестроительства (Tishkov. 1997). Тишков призывал исключить понятие «этнос» из публичного и академического дискурсов. Спустя 20 лет он констатировал, что советская этнография преобразовалась в социокультурную антропологию и освободилась от теории этноса, однако эта теория продолжает находить сторонников среди историков, философов, психологов, генетиков, представителей других дисциплин и публицистов (Тишков. 2016).