Фолк-хи́стори (квазиистория, криптоистория, поп-история, лжеистория), псевдоисторические произведения массовой культуры. Имитируя научную деятельность, отличается наукообразием, сенсационностью и агрессивностью по отношению к профессиональной историографии. Фолк-хистори создаётся, как правило, дилетантами в области истории, которые отказываются от использования научных методов, не доверяют профессионалам и предлагают свои интерпретации прошлого в угоду вненаучным соображениям.

Термин «фолк-хистори» появился еще в начале 19 в. С 1970-х гг. её наиболее популярные направления были представлены поиском космических пришельцев и внеземных цивилизаций (Эрих фон Деникен, Захария Ситчин, Дэвид Айк), а также некой древнейшей цивилизации ледниковой эпохи (Атлантида, Арктида, континент Лемурия и пр.) (Грэм Хэнкок, Кристофер Найт), рассуждениями о «семитской опасности» и мировом заговоре (Д. Рид, Э. Р. Эпперсон, Д. Айк, Я. ван Хельсинг), основанными на такой известной фальшивке, как «Протоколы сионских мудрецов», ревизией или отрицанием Холокоста (М. Вебер, Д. Ирвинг, Э. Цюндель), расистскими и этноцентристскими историческими произведениями, романами, основанными на апокрифах (например, о Христе и Марии Магдалине).

Причины возникновения фолк-хистори многообразны: завышенные притязания её творцов на признание, их низкая научная квалификация или дилетантизм, стремление к самоутверждению через обращение к «славным предкам», попытка мобилизации общества на решение определённых политических задач, легитимация неких идеологем путем апелляции к длинной исторической перспективе, поиск исторических оснований для создания и укрепления образа врага, а также коммерческие интересы, требующие от нарратива не точности, а занимательности. Иногда фолк-хистори бывает написана эзоповым языком и говорит об острых проблемах современности с помощью эвфемизмов и метафор. Нередко за всем этим скрываются групповые интересы, требующие нарративов о славных предках, их великих деяниях и достижениях, победах и поражениях, исторической территории и древней государственности.

В современном обществе стержнем общепризнанной истории является версия, одобренная господствующей элитой. Но современное общество имеет сложный состав, и составляющие его группы, с одной стороны, обладают своими особыми интересами, а с другой – в разной степени имеют доступ к власти, жизненно важным ресурсам и привилегиям. Отсюда напряжённая борьба, которая ведется между такими группами. В условиях авторитарных режимов она по большей части скрыта от общественности, её активисты составляют незначительное меньшинство, а основная часть общества представляет собой молчаливую массу. Но с развитием демократии различные группы всё громче заявляют о своих интересах и претендуют на определённые права. 

Состав этих групп многообразен: это могут быть локальные или региональные общности, в других случаях они носят культурно-языковой (этнический) характер, иногда группировка происходит по принципу расы, конфессии, пола и возраста. Сколь бы разными ни были их цели, их выступления тем более эффективны, чем в большей мере их члены ощущают своё единство. Важной скрепой такого единства и служит представление об общем прошлом, о пережитых вместе победах и поражениях, достижениях и утратах. Это важный символический капитал, во-первых способствующий самоутверждению, во-вторых дающий обильные аргументы для борьбы за достижение определённых социальных, культурных или политических целей, а в-третьих – снабжающий идентичностью и важными символами единства, вызывающими сильные эмоции. Такой нарратив нередко включает образ врага, подорвавшего основы благополучия и приведшего общество к катастрофе.

Отсюда и потребность в фолк-хистори, представленной региональной историей, этнической историей, конфессиональной историей, феминистской историей, историей молодежных субкультур и т. д. Чем больше таких обособленных историй, тем более мозаичным становится историческое поле, тем в большей мере оно распадается на разнообразные конкурирующие между собой микроистории. На какие бы источники те ни опирались, они неизбежно отражают интересы определённых групп, рассматривающих историю под особым углом зрения. В итоге одни и те же факты создатели таких историй могут трактовать по-разному. Чем острее группа ощущает несправедливое к себе отношение сегодня или в прошлом и чем привлекательнее стоящие на кону дивиденды, тем больший приоритет групповые интересы имеют над бережным обращением с историческими фактами. И это затрагивает не только политиков и дилетантов, но и учёных. Если специалист ассоциирует себя прежде всего с судьбой и интересами своей группы, то лояльность группе может оказаться важнее профессиональной этики.

В России основы фолк-хистори были заложены в последние десятилетия СССР. Это романы и научно-фантастические произведения, выходившие из-под пера журналистов, поэтов и писателей (А. К. Югов, И. И. Кобзев, В. А. Чивилихин, В. С. Пикуль, О. О. Сулейменов, В. И. Скурлатов, В. И. Щербаков, Ю. В. Сергеев, Ю. Д. Петухов, С. Т. Алексеев, Ю. А. Никитин, А. А. Бушков, А. Асов, А. Хиневич, В. Истархов, отдельные публикации в сборниках «Тайны веков» и «Дорогами тысячелетий», журнале «Техника – молодежи»), воплощавших свои идеи в высокоэмоциональных художественных образах. Другими создателями фолк-хистори были представители точных наук, увлечённые загадками прошлого. В этом своими некоторыми популярными работами участвовали и отдельные специалисты, причем не только Л. Н. Гумилёв, но и такие известные советские учёные, как историк А. Г. Кузьмин, этнограф Н. Р. Гусева, а также археолог и историк, академик АН СССР (с 1991 РАН) Б. А. Рыбаков, археолог и антрополог В. Е. Ларичев. Сегодня эта линия развивается в работах историков-антинорманистов (В. В. Фомин, Л. П. Грот), что не всегда позволяет чётко разграничить профессиональную историографию и фолк-хистори. Корни этого явления уходили к шовинистическим публикациям конца 1940-х гг., выходившим на волне борьбы с «космополитизмом» и «тлетворным влиянием Запада».

Самая мощная часть фолк-хистори связана с удревнением и прославлением истории определённого народа во имя национальной идеи. Это касается истории как славян, так и тюркских и многих других народов. Другой линией является квазиисторическая концепция А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского, уходящая корнями к идеям почётного члена АН СССР Н. А. Морозова. Если первая неоправданно удревняет историю славян, то вторая её столь же неоправданно укорачивает. Третья линия – это переписывание ключевых событий и процессов 20 в. (особенно революции 1917 и Великой Отечественной войны) в угоду определённой политической позиции (Н. В. Стариков, В. Суворов). Четвертая – «ДНК-генеалогия», претендующая на изучение истории этносов под маской «научного патриотизма» (А. А. Клёсов). Пятая – увлечение «загадками истории» в духе постмодерна. Главное для таких авторов – не историческая достоверность, а эмоции, которые их построения способны вызвать у читателя.

В основе этого явления лежат исторические коллективные травмы: в русском случае – чувство ущербности в условиях авторитарного режима, а также утрата традиционной культуры в ходе модернизации, постоянное отставание от Запада по уровню жизни и, наконец, гибель империи, а в случае с другими народами – маргинализация, стигматизация, последствия депортации, чувство второсортности. Это и вызывало поиск психологической защиты и компенсации, находящий выход в ресентименте. Иногда это ведёт к идее национальной исключительности и мессианству или по меньшей мере к желанию подправить историю, грешащую несправедливостью в отношении данного народа, а иногда – к виктимизации и стремлению подчеркнуть свои страдания. Такой нарратив следует стандартной трехчастной схеме – оставшийся далеко позади золотой век, катастрофа и мучения, будущий золотой век. Причём стержнем конструкции служит какой-либо малозначимый факт, обычно остающийся на периферии профессиональной историографии. С его помощью образ прошлого кардинальным образом меняется.

Постколониальная парадигма, на которой основываются многие версии фолк-хистори, имеет ряд особенностей. Во-первых, идее самобытности колониальная история не подходит – требуется своё собственное, т. е. доколониальное, прошлое. Во-вторых, для борьбы за политические права, особенно политическую автономию, нужна история своей собственной государственности, и если таковая не обнаруживается, её изобретают. В-третьих, этнотерриториальный принцип административного устройства придаёт огромное значение историческим границам этнических территорий, и это требует обоснования. В-четвёртых, этнические группы нуждаются в своих собственных героях, боровшихся за свободу или сопротивлявшихся захватчикам. В-пятых, нужны праздники, сплачивающие группу путём апелляции к прошлому. Наконец, чтобы социально значимые версии истории стали достоянием масс, они должны преподаваться в школе. Именно школьное образование превращает исторический миф в народное знание и «объективную истину».

В условиях авторитаризма не только меньшинства, но и доминирующее большинство может чувствовать себя ущемлённым. В таком случае здесь тоже процветает фолк-хистори, по многим параметрам сходная с нарративами меньшинств. Речь идет о страданиях, о вековых врагах, об исторической катастрофе и иной раз – о «геноциде». 

В век научных технологий любая версия истории, чтобы получить признание, должна иметь документальное подтверждение. Но для многих народов это несбыточное требование, ибо самые ранние сведения о них относятся к колониальному времени, когда их предки входили в состав более крупного государства или колониальной империи. Здесь-то и появляется соблазн фабрикации документов, призванных обеспечить этнический или национальный ренессанс. Так и возникают подделки, призванные заполнить брешь и дополнить историю нужными «фактами». Ещё одной причиной появления фальсификаций являются исторические трагедии или потрясения, и примером тому является «Велесова книга», сфабрикованная русскими эмигрантами.

Фолк-хистори, во-первых, создает «научную» базу для тех или иных требований (территория, автономный культурный статус, воссоединение народа, политический суверенитет); во-вторых, предлагает на выбор привлекательные символы национального сплочения; в-третьих, помогает, опираясь на эти символы, формировать идеологию социальной мобилизации путём апелляции к славе далеких предков. Профессиональные историки представляют угрозу для фолк-хистори, и она решительно отвергает их построения, обвиняя в служении идеологии. Для этого имеются основания – например, когда речь идет о советских историках, которые были вынуждены работать в рамках марксистской системы взглядов. Однако и фолк-хистори в этом отношении небезупречна, причем её творения в ещё большей мере призваны обслуживать вненаучные интересы.

Широкая публика зачастую ищет в истории вовсе не то, чего ожидают профессионалы, и потому даёт их открытиям и гипотезам неприемлемые интерпретации. Но иногда такая историческая информация доносится до публики вовсе не дилетантами, а бывшими историками или археологами, стремящимися сознательно использовать свои профессиональные знания для разработки тех или иных политических идей, облекая их в форму научно-популярных эссе или романов в жанре фэнтези. И это заставляет скептически относиться к столь же распространённому, сколь и упрощённому мнению, связывающему такую деятельность исключительно с «дилетантизмом» и «искажением истории» в силу якобы недостаточной осведомлённости в предмете. Пренебрежительное или саркастическое отношение к фолк-хистори как к «лженауке» вызывает лишь ответное неприятие и потому непродуктивно. Кроме того, это не позволяет обнаружить истинные мотивы её создателей и причины популярности их творчества у широкой публики.