«Но́вый Органо́н» («Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы», лат. «Novum Organum, sive Indicia vera de Interpretatione Naturae»), главный труд Ф. Бэкона, посвящённый разработке метода научного познания; опубликован в 1620 г. в Лондоне на латинском языке.

История возникновения, состав и место в философском наследии

«Новый Органон» является второй частью проекта «Великое восстановление наук», первая часть которого была представлена в завершённом виде в изданном в 1623 г. сочинении «О достоинстве и приумножении наук». Исследователи предполагают, что замысел реформы философии возник у Бэкона ещё в молодости, о чём свидетельствует, в частности, не сохранившееся эссе «Величайшее порождение Времени» (Субботин. 1947. С. 7), однако юридическая деятельность и государственная служба, а также литературная работа, не связанная непосредственно с тематикой «Великого восстановления...», препятствовали его реализации. Первым дошедшим до нас свидетельством продолжения работы над проектом, подтверждающим гипотезу о том, что Бэкон размышлял над проблемами науки в течение длительного времени, является опубликованный в 1605 г. трактат «О значении и успехе знания, божественного и человеческого».

Основной текст трактата «Новый Органон», разделённый на 2 книги, представляет собой последовательность «афоризмов» – кратких высказываний, задача которых состоит не только в том, чтобы передать мысль автора, но и в том, чтобы побудить читателя продолжить её. Но если первые несколько десятков фрагментов действительно представляют собой ёмкие, лаконичные высказывания, то по мере движения изложение становится более пространным, приближаясь по своему характеру к форме свободной беседы с читателем. В сравнении с первой книгой, имеющей преимущественно критическую направленность, фрагменты второй книги, в которых излагаются философские основания методологии науки и учение об индукции, остались менее проработанными, а сама она незавершённой; планы, представленные в XXI и LII фрагментах, не были полностью реализованы. Помимо основного текста и предисловия к нему, в публикации 1620 г. присутствуют также посвящение Якову I («Франциск Веруламский так мыслил…») (Bacon. [190?]. Vol. 1. Р. 195–198) и предисловие к «Великому восстановлению наук...» в целом (Bacon. [190?]. Vol. 1. Р. 199–230), включающее «Роспись сочинения», т. е. план реализации всего проекта из шести частей и его краткое описание. [В последнем отечественном издании сочинений Бэкона они помещены в начало сочинения «Великое восстановление», предшествуя работе «О достоинстве и приумножении наук» (Бэкон. 1977. С. 57–80), что соответствует систематическому замыслу Бэкона, хотя и нарушает историческую последовательность возникновения текстов.] Публикация трактата «Новый Органон» до завершения работы над произведением связана со стремлением Бэкона как можно скорее обнародовать свои идеи о роли науки в обществе будущего и тем самым инициировать формирование государственной политики по систематической поддержке научных исследований (Якова I Бэкон стремился убедить в важности «восстановления наук» с момента его восшествия на престол) (Дмитриев. 2018. С. 26–29).

Учение о методе и проблема индукции

Название произведения, с одной стороны, указывает на полемическое отношение автора к аристотелевской логике и, в особенности, к практике её использования в схоластической философии, с другой стороны, оно отражает стремление Бэкона дать человеческому уму действенное «орудие», которое было бы способно усилить его познавательные возможности подобно тому, как повышают успех действий руки́ используемые человеком инструменты. В качестве такого орудия Бэкон и предложил разработать новый метод – логику исследования природы, предназначенную не для объяснения, подобно дедуктивной логике, уже известных истин, а для последовательного открытия новых знаний. В предисловии Бэкон рекомендует в исследовании природы воздерживаться как от «самонадеянности окончательных суждений» (Бэкон. 1978. С. 7), так и от отчаяния, которое может возникнуть в результате всё новых и новых попыток достижения истины, избрав для себя в этом отношении в качестве образца «древнейших из греков» (т. е. философов-досократиков). Они, утверждает Бэкон, правильно полагали, что вопрос о возможностях познания «разрешается не спором, а опытом» (Бэкон. 1978. С. 7), хотя, не принимая во внимание значения «правил», т. е. метода познания, они и доверялись исключительно «остроте мысли», «подвижности и постоянной активности ума» (Бэкон. 1978. С. 7). В противоположность аристотеликам и другим философским школам, опиравшимся на «предвосхищения ума», Бэкон поставил задачу «истолкования природы» (Бэкон. 1978. С. 10). В соответствии с этим в первом афоризме появляется ставшее широко известным определение человека как «слуги и истолкователя природы» (Бэкон. 1978. С. 12). В название каждой из книг входит не только выражение «истолкование природы», содержащееся и в подзаголовке всего произведения, но и выражение «царство человека» (Сапрыкин. 2001. С. 74–75), непосредственно указывающее на необходимость активного отношения человека к природе, её познания и преобразования. Демонстрация необходимости обращения к опыту как универсальному источнику знаний о природе и разработка индуктивной логики, способной дать надёжное обобщение его результатов, и составляют основное содержание трактата «Новый Органон».

«Самое лучшее из всех доказательств есть опыт, если только он коренится в эксперименте» (Бэкон. 1978. С. 35), а «среди указаний, или признаков, нет более верного и заслуживающего внимания, чем принесённые плоды. Ибо плоды и практические изобретения суть как бы поручители и свидетели истинности философий» (Бэкон. 1978. С. 38), – провозгласил философ. Однако учение Бэкона об опыте как источнике знания не позволяет связывать его имя с узко понимаемым эмпиризмом, поскольку никто не может отыскать «природу вещи в самой вещи – изыскание должно быть расширено до более общего» (Бэкон. 1978. С. 34), противоположный же образ действия философ назвал «невежественным и беспомощным» (Бэкон. 1978. С. 36). В соответствии с этим он рекомендовал от опытов возвышаться к аксиомам, т. е. к общим истинам, и лишь затем возвращаться к опытам, именно такая исследовательская стратегия и именуется у него «истолкованием природы». Развиваемое Бэконом понятие опыта ярко раскрывается и в различении «светоносных» и «плодоносных» опытов (Бэкон. 1978. С. 36). «Подлинное дело философии» Бэкон уподобил занятиям пчелы: в отличие от «муравья» (эмпирика) и «паука» (рационалиста), либо только собирающих знания, либо производящих их из себя самих, она «избирает средний способ: … извлекает материал из садовых и полевых цветов, но располагает и изменяет его по своему умению» (Бэкон. 1978. С. 58–59). Сходным образом и философия «не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в сознание нетронутым материал, извлекаемый из естественной истории и из механических опытов, но изменяет его и перерабатывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей – опыта и рассудка» (Бэкон. 1978. С. 59).

Потребность в выработке пути обобщения результатов опыта определила ключевую роль проблемы индукции в сочинении «Новый Органон». Приступая к её решению, Бэкон должен был определиться в отношении к предшествующим логическим учениям. Аристотелевская дедуктивная логика, полагал он, может оказаться полезной, если исследователи будут исходить из правильно определённых понятий и аксиом, но именно этому вопросу и не уделялось прежде должного внимания; схоластики довольствовались стихийно возникающими понятиями, а аксиомы выводили на основании связей между поставленными в соответствие с этими понятиями словами. А поскольку «тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума» (Бэкон. 1978. С. 13), не вооружённых специальными орудиями и методом, то слова, отражающие случайные понятия, оказываются далеки от предметов, смысл которых человек пытается постичь. Слова – лишь «знаки понятий», и «если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что на них построено. Поэтому единственная надежда – в истинной индукции» (Бэкон. 1978. С. 13–14). Таким образом, именно необходимость исследования образования понятий побуждает философа инициировать разработку надёжных путей непрерывного перехода от наблюдений и экспериментов ко всё более общим понятиям. Вместо того чтобы «перепрыгивать» к понятиям от единичных наблюдений и, уверовав в их истинность, пытаться вывести из них «средние аксиомы», т. е. действительное знание, необходимо разработать конкретные механизмы индукции, стремясь сделать переход от частного к общему по возможности обоснованным, чтобы не оказываться снова и снова в плену слов и оторванных от вещей общих понятий. Бэкон осознавал сложность этой задачи и вполне ясно её сформулировал: «Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы ... Другой же путь: выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный» (Бэкон. 1978. С. 15); один путь, уточняет философ, «лишь бегло касается опыта и частностей, другой надлежащим образом задерживается на них. Один сразу же устанавливает некие общности, абстрактные и бесполезные, другой постепенно поднимается к тому, что действительно более сообразно природе» (Бэкон. 1978. С. 15). «Матерь заблуждений и бедствие всех наук, – развивал эту мысль Бэкон, – есть тот способ открытия и проверки, когда сначала строятся самые общие основания, а потом к ним приспособляются и посредством их проверяются средние аксиомы» (Бэкон. 1978. С. 35). Научное знание Бэкон отождествил именно со «средними аксиомами», они «истинны, тверды и жизненны, от них зависят человеческие дела и судьбы» (Бэкон. 1978. С. 63). Но от связи с научным знанием зависит и определение адекватного подхода философии к познанию, поскольку естественные границы помогают преодолеть основной порок существовавшей до сих пор философии – её абстрактность. Причину роковой поспешности человеческого разума философ видел в том, что уже как бы «по природе своей» (Бэкон. 1978. С. 23) «дух стремится подняться к наиболее общему, чтобы там успокоиться, и слишком скоро начинает пренебрегать опытом» (Бэкон. 1978. С. 15); вместо того чтобы терпеливо всматриваться в природу, он навязывает ей собственные установления: «Человеческий разум в силу своей склонности предполагает в вещах больше порядка и единообразия, чем их находит...» (Бэкон. 1978. С. 20).

Трудность обоснования индукции как метода познания связана с принципиальной невозможностью доказать всеобщность и необходимость её выводов, между тем именно в этих характеристиках философия традиционно видит самые важные определения истинного знания. Бэкон пытался решить «проблему индукции» с помощью построения «таблиц открытия», фиксирующих «присутствие», «отсутствие» и «степень» признаков. Он был убеждён, что внутренняя причина, или форма, явления может быть постигнута в результате сочетания этих методов, т. е. путём постепенного исключения факторов, которые не сопутствуют изучаемому явлению во всех известных случаях. Самого пристального внимания заслуживают при этом ситуации, в которых форма явления выступает наиболее очевидным образом. Знание форм, полагал Бэкон, позволяет не только приближаться к открытию законов природы, но и воспроизводить явления – в результате знание станет «силой», обеспечит человеку власть над природой, что и провозглашается Бэконом действительной целью познания. Таким образом, понимание познания как деятельности ума, вооружённого новым методом, привело Бэкона к убеждению в тождестве знания и силы человека, поскольку «незнание причины затрудняет действие» (Бэкон. 1978. С. 12). Тем самым получает новую жизнь мысль, отчеканенная потомками (по-видимому, благодаря Т. Гоббсу) в крылатое выражение «знание – сила». Впервые подобная формула («ибо само знание есть могущество» – «nam et ipsa scientia potestas est») (Bacon. [190?]. Vol. 14. Р. 79), или, в английском переводе, «for knowledge itself is power» (Bacon. [190?]. Vol. 14. Р. 95), была сформулирована Бэконом ещё в 1597 г. в контексте обсуждения религиозно-теологической проблематики, но именно благодаря трактату «Новый Органон», в котором обосновывается возможность познания и преобразования человеком природы, осуществляется «перенос» этой формулы на человеческое познание и появляется возможность понимать «могущество» (Божественное) как «силу».

Критическая составляющая труда Бэкона не ограничивается областью логики. Критика Аристотеля и схоластики – лишь часть его широко известного учения об «идолах» (призраках) познания, этой «очистительной пропедевтики к его учению о методе познания» (Субботин. 1974. С. 22). Бэкон выделил 4 вида идолов: 1) «идолы рода», коренящиеся «в самой природе человека, в племени или самом роде людей… Ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривлённом и обезображенном виде» (Бэкон. 1978. С. 19); 2) «идолы пещеры» – «заблуждений отдельного человека», ослабляющих и искажающих «свет природы» (Бэкон. 1978. С. 19); 3) «идолы площади», возникающие «как бы в силу взаимной связанности людей» (Бэкон. 1978. С. 19): «Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум» (Бэкон. 1978. С. 20); 4) «идолы театра», рождающиеся из «догматов философии, а также из превратных законов доказательств»: «сколько есть принятых или изобретённых философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры» (Бэкон. 1978. С. 19–20). Схоластическая философия со всеми её разновидностями представляет собой обширную область «идолов театра». Бэкон полагал, что они могут быть устранены, как и «идолы площади», в отличие от первых двух видов идолов, которые являются «естественными» для человека, «врождёнными». И хотя эти идолы «искоренить невозможно, но можно, осознав их характер и действие на человеческий ум, ослабить их влияние, предупредить умножение ошибок и методически правильно организовать познание» (Субботин. 1974. С. 74–75).

«Метафизика»

В сравнении с обширной критической частью трактата «Новый Органон» собственные построения Бэкона в области философии не столь значительны, что, по-видимому, соответствует и характерному для него стремлению сосредоточиться на разработке именно метода научного познания [«мы в этом нашем Органоне излагаем логику, а не философию» (Бэкон. 1978. С. 220)]. Вместе с тем методологические поиски Бэкона не могли не уравновешиваться определёнными теоретическими построениями. Прежде всего он различил «первую философию», задача которой состоит в том, чтобы «показать единство природы путём выявления и систематизации общих и основополагающих принципов и аксиом, применимых в самых различных областях знания» (Субботин. 1974. С. 38), и «метафизику». Дело метафизики – изучение «форм». Форма, по Бэкону, материальна и познаваема, это «сама материальная вещь, но взятая в своей подлинно объективной сути, а не так, как она является или представляется субъекту» (Субботин. 1974. С. 37), т. е. форма – «внутреннее», сущность вещи. При этом наиболее важное значение имеют не формы конкретных вещей (субстанций), а формы простых свойств («природ»), различные сочетания которых и образуют индивидуальные вещи. Простые формы неизменны, вечны, именно их открывает индукция на пути обобщения опыта. Так как Бэкон верил, что их число конечно, то на уровне метафизики оказывается в принципе возможным и исчерпывающее познание мира; простые формы, «наподобие букв алфавита, из которых составляют всевозможные слова, своим количеством и сочетанием определяют всё разнообразие существующих вещей» (Субботин. 1974. С. 38). На уровне же физики, имеющей дело с материальными и движущими причинами, познание мира – задача бесконечная, подобно тому как неограниченным оказывается количество слов, составленных из одних и тех же букв. Таким образом, метафизика, нацеленная на «создание исчерпывающего и точного списка всех "простых природ"» (Субботин. 1974. С. 41), описывает универсальную онтологическую структуру мироздания («алфавит» всех его «текстов»), бесконечно разнообразную в своих проявлениях, образуемых сочетанием «природ» вещей. «Из двух родов аксиом … возникает истинное деление философии и наук … исследование форм, которые … вечны и неподвижны, составляет метафизику, а исследование действующего начала и материи, скрытого процесса и скрытого схематизма (всё это касается обычного хода природы, а не основных и вечных законов) составляет физику» (Бэкон. 1978. С. 90–91). Поскольку метафизика обеспечивает принципиальную возможность познаваемости мира, можно говорить о её конструктивном, «научном» характере; обращаясь к изучению природы (хотя и выявляя в ней «вечные и неизменные» элементы), метафизика предстаёт у Бэкона, по существу, в качестве завершения физики.

Влияние

В памяти последующих поколений Бэкон остался не в качестве философа-систематика и даже не в качестве логика и методолога, поскольку методология трактата «Новый Органон» в последующем развитии философии и науки играла роль скорее общего ориентира, чем действенного познавательного инструмента, а в качестве провозвестника науки как важнейшего дела общества будущего, чему немало способствовали и литературные дарования Бэкона. В этой связи сочинение «Новый Органон» следует воспринимать не только как исходный пункт одного из направлений новоевропейской философии – эмпиризма, а в качестве основания всей философии Нового времени как «философии науки» в широком смысле, т. е. философии, которая ставит себя на службу науке и стремится к всестороннему обоснованию научного познания (Майоров. 1973. С. 32). Универсалистский характер проекта Бэкона, не ограничивающегося обоснованием правомерности какого-то отдельного направления философии, и его практическая, «жизненная» направленность проявляются в признании философа, в соответствии с которым он не желал «основать какую-то школу в философии» (Бэкон. 1978. С. 70), поскольку это было бы бесполезным занятием, «напротив того, мы решили испытать, не можем ли мы положить более прочное основание действенному могуществу и величию человеческому и расширить его границы» (Бэкон. 1978. С. 70).

С учётом принципиальной роли Бэкона в становлении философии Нового времени следует признать, что мыслители двух последующих столетий не всегда по достоинству оценивали его заслуги. Однако можно отметить также важные отсылки к «философии науки», представленной на страницах трактата «Новый Органон». Так, И. Кант совсем не случайно избрал в качестве эпиграфа к «Критике чистого разума» знаменательные слова Бэкона, поскольку во многом остался верным сформулированному последним пониманию целей и задач философии, кроме того ключевое для первой «Критики» понятие опыта, несомненно, связано с автором трактата «Новый Органон» и его последователями. Внимательное прочтение кантовских текстов открывает в них немало следов влияния Бэкона, например открывающие статью «Ответ на вопрос: что такое просвещение» слова о «выходе человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине» (Кант. 1994. С. 127) выглядят как парафраза завершающих строк сочинения «Новый Органон», в которых Бэкон, уподобляя себя как исследователя «честным и верным опекунам» (Бэкон. 1978. С. 222), заметил, что исчерпывающее выполнение намеченного в XXI афоризме означало бы передать «людям их богатство, после того как их разум освобождён от опеки и как бы стал совершеннолетним» (Бэкон. 1978. С. 222). Г. В. Ф. Гегель, общее критическое отношение которого к философии Бэкона хорошо известно, указывал на значимость обосновываемой им «методичности рассмотрения» для развития философии и науки (Гегель. 1994. С. 284). Тем не менее в целом внимание к автору трактата «Новый Органон» и его идеям в границах классической философии Нового времени оставалось недостаточным, возможно такое положение оказалось следствием отсутствия у Бэкона оригинальной системы философии. Лишь в середине 19 в. в связи с распространением материализма и позитивизма, а также с бурным развитием естествознания усиливается интерес к творчеству Бэкона, в том числе и к его разработкам в области индуктивной логики (Дж. Ст. Милль). В России влияние Бэкона обнаруживается уже в 18 в., когда начали появляться переводы фрагментов сочинения «Новый Органон», а со 2-й половины 19 в., после выхода в свет первого полного русского перевода этого трактата П. А. Бибикова (Бэкон. 1874), труд Бэкона основательно входит в отечественную философскую культуру. В послереволюционные годы внимание к Бэкону только усиливалось, не в последнюю очередь благодаря оценкам, которые дал К. Маркс в работе «Святое семейство» (Маркс. 1955. С. 142–143). В советское время был опубликован перевод сочинения «Новый Органон» С. Красильщикова (Бэкон. 1935), он лёг в основу последнего отечественного издания трудов философа. В современных российских и зарубежных исследованиях философии Бэкона преимущественное внимание уделяется изучению тех аспектов его творчества, в которых нашло отражение «пограничное» положение мыслителя в истории европейской культуры. Раскрытие этих особенностей содержания трудов Бэкона позволяет понять открывающееся в его наследии причудливое переплетение черт, характерных для схоластики и эпохи Возрождения, с образом мысли человека «индустриальной науки» (Farrington. 1949).