«ЛГБТиза́ция» совреме́нного за́падного о́бщества, процесс нормализации и легитимации ЛГБТ-опыта и практик, а также поддерживающих их концепций в развитых странах; влияние этого опыта на западные культуры, общественное сознание, политические программы и другие стороны жизни общества (критика и разрушение чётких категорий пола, культура жертвы, психотерапевтический поворот, бездетность, «новая этика», ритуалы публичного отречения).

История

Первым шагом к признанию того, что сейчас обозначается аббревиатурой ЛГБТ, стала постепенная индивидуализация сексуального поведения. За 17–20 вв. все страны Западной Европы и Северной Америки пережили фундаментальный сдвиг: от библейского понимания содомии как греха, угрожающего навлечь гнев Бога не просто на самого грешника, а на весь город или страну, – к установке на то, что интимные отношения взрослых самостоятельных людей есть их частное дело, их естественные права, и общество с государством не должны вмешиваться в эту сферу (Dabhoiwala. 2010). Этот сдвиг произошёл в западных обществах в эпоху Просвещения и позднее, по мере их становления как обществ Модерна, и характеризовался неуклонным процессом утраты общественного влияния традиционными институтами, прежде всего церковью, на частную жизнь людей (секуляризация). Утверждение ценностей прав человека и неприкосновенности частной жизни (приватности) в юридической, идейной и политической сферах также имело следствием защиту индивидуальной сексуальной свободы.

Кроме того, в западной культуре с 18 в. укрепилась идея естественных природных склонностей и потребностей, нормальности и правильности их удовлетворения и вредоносности для индивида отказа им следовать (эта идея возникла изначально в среде английских и французских просветителей и либертинов, к которой принадлежали, в частности, Ж.-Ж. Руссо и маркиз де Сад) – сексуальное желание и его реализация также включалась в число таких потребностей. Подобный взгляд на личность противостоял всё ещё господствовавшему, но постепенно теряющему своё влияние христианскому отношению, предполагавшему различение собственных желаний как греховных и негреховных вместе со стремлением не дать реализоваться первым. Таким образом, хотя практически все человеческие сообщества сталкивались с фактами гомосексуального поведения отдельных индивидов, только на Западе в 18–19 вв. возникает представление о «гомосексуалисте» как особом типе человека с врождёнными склонностями, равнодушием к противоположному полу, внешностью и т. п. К концу 19 в. вместо понятия «содомский грех» появляется современный термин «гомосексуализм» – медицинско-психологический диагноз (Фуко. 1996. С. 130–131). Само это слово было впервые использовано в 1868 г. и обрело популярность с 1880-х гг. Кроме того, появляются «гомосексуалисты» (наряду с носителями других сексуальных отклонений, которые тогда начинают активно описываться и каталогизироваться в медицинской литературе), люди особого типа, чья сексуальность полностью определяет их идентичность, поведение, внешность и т. д. Данный сдвиг подробно описан М. Макинтош, А. Бреем, М. Фуко и другими историками.

Почти столетие, до 1960–1980-х гг., в западной культуре доминировало медико-психиатрическое понимание мужской и женской гомосексуальности (лесбийства), бисексуальности и транссексуальности. Учёные (равно как и общественность) спорили о том, являются ли такого рода склонности врождёнными и, следовательно, неизменными (как полагали, например, Р. фон Крафт-Эбинг или Г. Хэвлок Эллис) или возникают в ходе аномального психологического развития личности (З. Фрейд). Гомосексуальность в западных обществах считалась в целом тем, о чём нельзя заявлять публично под страхом общественного осуждения или, в некоторых странах, уголовного преследования (например, «поправка Лабушера» в Великобритании), но допустимым «за закрытыми дверями» (здесь существовали вариации – во Франции к такому поведению отношение было более терпимое, чем в Великобритании, в столицах – более терпимое, чем в провинции, и т. п.). Одновременно в культуре шла легитимация ЛГБТ-идентичности и соответствующего поведения, которая основывалась на том, что индивиды с нетрадиционной сексуальной ориентацией не виноваты в своих предпочтениях – это природа наделила их такими естественными для них сексуальными свойствами и влечениями, и только лицемерное общество трагически ломает их жизнь («Колодец одиночества» Р. Холл, «Морис» Э. М. Форстера). Т. е. продолжали развёртываться описанные выше модели индивидуальных прав и свобод, а также облагораживания любых естественных склонностей.

Формирование современного дискурса

Уход от трактовки гомо-, би- и транссексуальности как дегенеративных, аномальных или болезненных явлений на Западе начался с конца 1940-х гг., в частности, с работ американского сексолога А. Кинси, создателя одноименной шкалы. В его концепции сексуальность человека не укладывается в категории жёсткой бинарности, она текуча и меняется со временем, т. е. характеризуется широким спектром вариантов – от полной гомосексуальности до полной гетеросексуальности, и бо́льшая часть людей распределяется по средней части спектра (шкалы). В западной культуре в 21 в. человек всё чаще воспринимается как гибкое множество подвижных и текучих идентичностей, форм самоопределения и поведения. Для такого понимания человека критично различение биологического пола и конструируемого обществом, культурой и самим субъектом гендера – множественного, становящегося, текучего, изменчивого, фрагментированного. По выражению американского психолога С. Бем: «Пусть цветёт тысяча категорий секса/гендера/желания, в любых изменчивых и проницаемых конфигурациях. Мы тем самым отменяем (или, если хотите, лишаем преимуществ и дестабилизируем) привилегированный статус двух и только двух [полов], которые в настоящее время рассматриваются как нормальные и естественные» (Bem. 1995. P. 330).

Исходно такой образ человека возник во французской философии постструктурализма (Ж. Делёз, Ж. Деррида), затем через американскую феминистскую и квир-теорию (Дж. Батлер, К. Палья, Р. Брайдотти, Р. У. Коннелл) вышел из узких академических кругов в массовую культуру и медиа и начал формировать структуры чувства поколений, родившихся после 1990 г. В этой оптике любые чёткие категории и особенно связанные с телом – мужчина, женщина, отец, мать, даже гомосексуальность и гетеросексуальность – не просто неадекватны реальности, но и пропитаны властью, репрессивным давлением общества. Считается, что не существует никакой «природы» и «естественного», не существует мужчин и женщин (пол определяет общество, и его можно менять), тем более не существует ничего «нормального» (представление о нормальности гетеросексуальных отношений отвергается как «гетеронормативность»). Такая онтология многими западными учёными, политиками, активистами и частью общественности описывается позитивно, как нечто радостное, и индивид приглашается к тому, чтобы осознавать себя через смену и рекомбинации сексуальных идентичностей, от гендеров до ролей (например, «сейчас я полиаморный, бисексуальный, метросексуальный свитч»). При этом сохраняет влияние, особенно в правозащитных и идеологических концепциях, и иное представление, которое склоняется к эссенциализму, биологическим объяснениям гомосексуальности как врождённой (born this way) сущности человека, подавляемой репрессивным обществом. Сильные позиции имеет и конструктивизм (подход, при котором проблематизируется любая «природность» и «врождённость», а всё является результатом определённого социального конструирования реальности).

Терпимость, плюрализм и нормализация негетеросексуальных форм поведения и идентичности с 1960-х гг. распространились в западных обществах, индикатором чего стало постепенное исключение гомосексуальности из Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам (DCM) Американской психиатрической ассоциации (1974, окончательно в 2013). Параллельно на Западе получает завершение начавшаяся в 18–19 вв. эмансипация гомосексуалов как таких же людей, как остальные, которые должны иметь такие же права, – об этом свидетельствует всё более частое юридическое признание браков или гражданских союзов между ними (см. Легитимизация ЛГБТ в правовых системах).

В 1990–2020-х гг. «ЛГБТизация» культуры отражала не столько процесс легитимации ЛГБТ как образа жизни или умножение ЛГБТ-образов в кино, литературе, общественных пространствах и другом, сколько влияние ЛГБТ-опыта на определённые сущностные, структурные черты современных западных обществ. Более того, ЛГБТ-люди и тексты нередко выступают лишь инструментом реализации масштабных общественных, политических и даже экономических проектов.

ЛГБТ как идеология

За последние 40 лет на Западе ЛГБТ-движение трансформируется из контркультурного, активистского, даже революционного процесса, участников которого преследовали, цензурировали, разгоняли силами полиции (Стоунволлское восстание), в гегемонную идеологию (по А. Грамши) или доксу (по П. Бурдье). Т. е. пропагандируемая ЛГБТ-сообществом картина мира (нормальность и «праведность» ЛГБТ-идентичности) и определения места субъектам внутри неё подаётся как нечто самоочевидное и правильное, тогда как критика или оспаривание этой картины мира (в СМИ, академической коммуникации, политике) порождает остракизм, угрозу для социального бытия критика (как «гомофоба»). В этой доксе принадлежность к ЛГБТ представляется чем-то естественным и освобождающим и действует описанный Л. Альтюссером механизм интерпелляции: место человека в ЛГБТ-спектре становится стержнем его/её бытия, истинной сущностью, которую раньше общество или родители не давали принять индивиду, но принятие её, «выход из шкафа» – это главное событие в становлении личности.

Значимой чертой ЛГБТ-идеологии часто выступает представление о том, что ЛГБТ – неотъемлемая составляющая современного, толерантного, свободного и процветающего мира (ср. знаменитый «гей-индекс» урбаниста Р. Флориды, один из композитных «индексов креативности», описывающий корреляцию между терпимостью к ЛГБТ-сообществу и экономическим ростом в мегаполисах). Любая критика этого явления, соответственно, воспринимается как однозначное проявление пагубной отсталости, ретроградства и репрессивности. Т. е., отрицая ЛГБТ как идеологию, человек (социальная группа, общество, государство) тем самым отлучает себя от толерантного, передового, прогрессивного мира западной культуры.

ЛГБТ-сообщество также встроилось в важный для многих западных обществ, прежде всего для США, механизм позитивной дискриминации (affirmative action), предполагающей установку на то, что бывшие жертвы системной дискриминации и угнетения имеют право на определённые привилегии, прежде всего в публичном пространстве, – отсюда политика компании Disney по увеличению числа представителей расовых меньшинств и ЛГБТ-персонажей в детском контенте до 50 %, стандарты по разнообразию Американской киноакадемии, предписывающие нормы по представленности этнических меньшинств, ЛГБТ-людей и женщин в фильмах, выдвигаемых на премию «Оскар», и т. п.

Очевидное вовлечение ЛГБТ-проблематики в политическую, причём часто государственную, идеологию (включение в предвыборные программы, вывешивание радужного флага ЛГБТ посольствами США в разных странах, официальная поддержка гей-парадов, включение в повестку дня на переговорах с иностранными государствами и т. д.) противоречит исходному контркультурному пафосу ЛГБТ- и квир-движения. Но фактически на Западе происходит осуждение, замалчивание или шейминг спорных мнений и позиций на самые разные «чувствительные» темы, особенно на темы, связанные с ЛГБТ (например, осуждение и массовые оскорбления в Twitter писательницы Дж. Роулинг за её твиты, объявленные трансфобными) (Schwirblat. 2022).

Если оставить за скобками малоубедительные в данном случае концепции «роста толерантности» в обществе, то более реалистичной представляется концепция постматериалистического сдвига общественно-политической дискуссии к обсуждению вопросов ценностей (гендерная идентичность, расовая справедливость, климатическая политика) (Inglehart. 2008) и затем к «культурным войнам», где позиции разных сил непримиримы и не допускают ни компромисса, ни диалога с противниками.

Вовлечение ЛГБТ-движений в такую широкую идеологическую повестку стало возможным не только из-за амбивалентности этого культурного явления (сочетание требований терпимости и создания «безопасных пространств» для ЛГБТ и других меньшинств с одновременной агрессивной реакцией на критические или даже просто иные мнения по общественно значимым поводам), но и потому, что его основа – страх или неприятие Другого – характерна для более широкого круга явлений, таких как добровольная бездетность (см. Бездетность) гетеросексуальных союзов, одиночество, ставших нормой в развитых странах, переживающих атомизацию человеческого сообщества.

Гетеросексуальность до изобретения эффективной контрацепции, как правило, предполагала семью с множеством детей. Помимо фундаментального опыта взаимодействия с другим – человеком другого пола – на уровне тела, людям в гетеросексуальном браке приходилось справляться со сложными конфликтами в течение всей жизни (и ещё в детстве решать множество конфликтных ситуаций с братьями и сёстрами).

Появление эффективных контрацептивных средств в 1960-х гг., а также сдвиг в ценностях в современных обществах развитого мира привели к изменению поведенческих установок. Утвердились перманентная контрацепция, падение значения ребёнка для пары, бездетность, отделение совместной жизни от рождения детей, культура childfree. Нормой стало то, что британский социолог Э. Гидденс обозначил как «чистые отношения», основанные исключительно на удовольствии, которое они приносят участникам, и которые могут быть разорваны любым партнёром в любой момент (Giddens. 1992. Р. 134–157).

Союзы геев и лесбиянок всегда были близки к принципам «чистых отношений», и они первыми испытали то, что сейчас становится всё более распространённым среди гетеросексуальных пар, – опыт того, что реальны только два тела ради удовольствия партнёров. Поэтому в современном мире гетеросексуальные отношения сближаются с гомосексуальными, в частности в установках на добровольную бездетность и жизнь для себя. Это одна из причин, по которым гетеросексуальные люди, ориентированные на семейные отношения, но пребывающие в этом дискурсе, защищают ЛГБТ.

По всей видимости, по этой же причине – боязнь Другого, приписывание ему агрессивных действий или намерений – широкое распространение получает фигура «жертвы», испытывающей чувство особости, нуждающейся в защите (например, путём принятия особых законов) и требующей всё больших привилегий. Это приводит к тому, что множество сложных вопросов, которые ранее становились предметом дискуссий, в современном западном обществе просто исключаются из публичной сферы, потому что они «оскорбляют чувства» тех, кто находится в роли жертвы, и меньшинств в целом. Именно в этой парадигме развиваются такие явления, как каминг-аут и ритуал публичного отречения (англ. denouncing).