Каве́лл Стэ́нли Лу́и (Stanley Louis Cavell) (1.9.1926, Атланта, штат Джорджия – 19.6.2018, Бостон, штат Массачусетс), американский философ, работавший в областях философии языка, эстетики и этики.

Биография

Стэнли Кавелл родился в семье владельца ювелирной лавки и пианистки-тапёра. Первым выбором профессии будущего философа стала музыка. После окончания школы он поступил в Калифорнийский университет в Беркли, из которого в 1947 г. выпустился со степенью бакалавра искусств по музыке (B.A. in music). Затем он несколько месяцев учился в Джульярдской школе, престижном высшем музыкальном учебном заведении Нью-Йорка, однако, не закончив программу, потерял интерес к музыке и перевёлся в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, чтобы изучать психологию, литературу и философию. В 1953 г. Кавелл перевёлся в аспирантуру Гарвардского университета, где попал под влияние Дж. Остина, в 1955 г. прочитавшего там курс лекций «Как совершать действия с помощью слов» (Остин. 1999. С. 13–135). Знакомство с философским методом Остина положило начало процессу формирования самостоятельной мысли Кавелла. В 1961 г. он получил степень доктора наук (PhD) за диссертацию «Притязание на разумность: знание и основание морали», которая легла в основу его наиболее известного произведения – «Притязание разума: Витгенштейн, скептицизм, мораль и трагедия» (Cavell S. L. The claim of reason. New York, 1979). С 1963 г. Кавелл начал преподавать в Гарварде, а в 1965 г. занял должность профессора эстетики и общей теории ценностей, сохранив её до выхода на пенсию в 1997 г. Кавелл опубликовал 17 монографий и был удостоен множества академических наград и стипендий.

Интерпретация скептицизма

Философия Кавелла многогранна. В своих работах он рассматривает обыденный язык, литературу, музыку, кино, демократию, проводит историко-философскую реконструкцию творчества таких разноплановых мыслителей, как Декарт и Деррида, Кант и Ницше, Хайдеггер и Торо. Несмотря на широту интересов Кавелла, в его творчестве есть сквозная тема – скептицизм. Говоря о скептицизме, он не считает его ошибочной или бессмысленной позицией: скептицизм вполне рационален и имеет право на существование. При этом, однако, Кавелл подчёркивает, что понятый как некая картина мира скептицизм является чрезвычайно затруднительной точкой зрения. Взятый в этом качестве, скептицизм приводит к состоянию неведения о самых тривиальных, бытовых предметах вроде наличия боли у другого человека. Обращение к этому мировоззренческому аспекту скептицизма отражает специфический взгляд Кавелла на философию в целом. Его она интересует не как некая теория или методика исследования, но как исследование жизни. Это позволило ему обратиться не только к темам, ставшим классическими для философии, но и к художественной литературе, изобразительному искусству, музыке и кино.

Наиболее полно трактовка скептицизма Кавелла представлена в его книге «Претензия Разума» (1979). В данной работе он показывает, что нет никаких противоречий между обыденным языком и скептическими сомнениями и что наши повседневные утверждения часто вполне согласуются с этими сомнениями. «Претензия Разума» начинается с критики распространённого в философии обыденного языка 1950–1960-х гг. представления о способности тривиальных бытовых конвенций опровергнуть скептика. Так, Остин, один из основных представителей философии обыденного языка, критикуя скептицизм, писал: «в обычной ситуации, если я достаточно предусмотрителен и говорю, что знаю, что это щегол, вопрос о том, "настоящий" ли это щегол, обычно не возникает. Если же этот вопрос все-таки возникнет, то мое доказательство, что это настоящий щегол, будет практически таким же, как если бы я просто доказывал, что это щегол, хотя здесь в ряде случаев большую силу могут иметь свидетельства других людей. Что же касается предусмотрительности, то она обычно не выходит за пределы разумного и зависит от конкретной ситуации» (Остин. 1999. С. 260) . Кавелл, в свою очередь, критиковал Остина, используя для этого термин «критерий», введённый Витгенштейном в «Философских исследованиях» (Витгенштейн. 1994. С. 75–320). К концу 1960-х гг. термин «критерий» многими авторами  понимался как способ удостоверить реальное положение дел. Например, Н. Малкольм и Р. Олбриттон полагали, что он был введён австрийским философом для борьбы со скептиками.

Кавелл предложил важное разъяснение этой мысли Витгенштейна, указав на то, что у последнего «критерий» описывает вещь, действие или состояние, однако не устанавливает, что на самом деле нечто имеет место. Критерий определяет, как должен выглядеть щегол, но он не гарантирует того, что перед нами действительно находится щегол. Тем самым критерий не только не опровергает скептицизм, но и подтверждает его последовательность, т. к. показывает конвенциональный характер языка и отсутствие у языка непосредственного доступа к реальности (Cavell. 1999. P. 37–48). Это позволило Кавеллу ввести релятивистский по своей сути взгляд на природу познания: «Мир должен быть принят, точно так же данность чужих сознаний устанавливается не с помощью познания, но признанием» (Cavell. 2000. P. 324.). Пояснить это утверждение Кавелла позволяет пример боли: чужую боль мы именно принимаем, не пытаясь выяснить, идентична ли она нашей, имеет ли она место и т. д.

Из полученного лингвистического релятивизма Кавелл выводит следствие, что наши обыденные представления чрезвычайно хрупки, могут быть легко подвергнуты сомнению критическим мышлением. Так, единообразие в использовании слов сообществом существует без каких-либо специально установленных договорённостей. При этом, хотя подобная согласованность и имеет необходимую силу, она не опирается ни на какие объективные основания и полностью зависит от её поддержания отдельными людьми. Особенность этого положения, согласно Кавеллу, состоит в том, что если у кого-то возникают сомнения в обоснованности тех или иных обыденных представлений, снять скепсис, доказав ошибочность сомнений, будет невозможно, т. к. неоспоримых оснований привести нельзя. Так, скептику не докажешь, что перед ним книга, даже если это действительно книга. Доказательства лишь усугубляют его сомнения.

Это накладывает на философию обязанность произвести терапию крайних проявлений критического мышления, угрожающих «форме жизни», под которой понимается совокупность правил, обычаев, видов деятельности, форм поведения, традиций, верований и прочее. Способом такой терапии, по Кавеллу, является демонстрация отсутствия метафизического фундамента у нашей картины мира. На его взгляд, подобное отсутствие оснований не только не умаляет весомости конвенциональных норм словоупотребления, но, напротив, показывает бессмысленность сомнения. Поскольку конвенции и только конвенции образуют «форму жизни», наделяющую существование человека смыслом, то их отрицание ведёт к утрате внешнего мира и чужих сознаний, к утрате представления о нормальном и ненормальном и, как следствие, к утрате сомневающимся самого себя (Cavell. 1999. P. 112–125).

Антропология, литературная критика

Кавелл был одним из первых авторов, попытавшихся связать философию обыденного языка и антропологию. Во многом эти попытки были обусловлены неудовлетворённостью остиновской версией анализа обыденного языка. Изначально взгляды Остина привлекли Кавелла, он даже выступил в защиту его представления о способности исследования повседневного словоупотребления устанавливать не только частные мнения о языке, но также и лингвистические факты, общие для всех его носителей (Cavell. 2000. P. 1–43). В то же время Кавелла принципиально не устраивало то, что центральной категорией этих исследований Остин предлагал считать «истину», пренебрегая при этом категорией «важность» (Боррадори. 1999. С. 156–157). Рост этой неудовлетворённости вынудил Кавелла дистанцироваться от представления Остина о самоценности выявления оттенков значения. Он принял ту мысль Витгенштейна, что «[т]ермин "языковая игра", призван подчеркнуть, что говорить на языке – компонент деятельности или форма жизни» (Витгенштейн. С. 90). Это позволило ему увидеть в исследовании словоупотребления способ рефлексии человека о собственной природе, или особый «метод самопознания» (Cavell. 2000. P. 44–72). Точкой расхождения с Остином стало то, что последний пытался теоретизировать язык и предложить подход к его изучению, который стал бы единственным. Кавелл отказался от создания методов, под которые ему приходилось бы подтягивать свои исследования. В его творчестве обыденный язык утратил характер объективного источника значения, оказавшись поражён «тревожащей странностью» (Laugier. 2004. P. 83).

Антропологическая линия мысли присутствует во многих работах Кавелла. Ярко выраженный характер она получила в его текстах о литературе, главным образом в работах, посвящённых пьесам У. Шекспира. Впервые Кавелл обращается к творчеству английского драматурга в эссе «Бегство от любви: интерпретация "Короля Лира"» (Cavell. 2000. P. 267–356), в котором связывает скептицизм с проблематикой принятия и признания. Кавелл обращает внимание на то, что Лир в своей погоне за достоверностью знания о чувствах близких упускает из виду известные ему вещи: вплоть до драматической развязки пьесы Лир не осознаёт, что погоня за подтверждением любви его дочери Карелии не может увенчаться успехом, но, напротив, только усугубляет его личную трагедию. По мнению Кавелла, Лир смог бы предотвратить трагедию, если бы, невзирая на сомнения, порождаемые разумом, поступился претензиями на знание и принял на веру чувства дочери. Он, однако, оказывается неспособен на это, что даёт Кавеллу богатую почву для спекуляций о человеческой природе. Эти размышления нашли развитие в четвёртой главе «Претензии Разума», а также в более позднем сборнике «Отречение от знания в шести пьесах Шекспира» (1987).

Философия кино

Тема человека прослеживается и в философии кино Кавелла. В книге «Увиденный мир: размышления об онтологии фильма» (1971) он предпринял попытку ответить на вопрос, чем с онтологической точки зрения является фильм. Отвечая на него, он подчёркивает фотографичность кино – способность точно воспроизводить реальность. При этом Кавелл отмечает, что, с одной стороны, кино демонстрирует истинность скептицизма, являясь наглядной метафорой недостижимости реальности, с другой – просмотр фильма делает нас невидимыми, снимая с нас ответственность за происходящее на экране, тем самым позволяя событиям казаться более натуральными, чем в реальности, помогая нам лучше воспринять и осознать их (Cavell S. L. The claim of reason. P. 162–230). Также в этой работе много места отводится размышлению о понятиях «экран», «актёры», «камера», «режиссёр», «звук», «цвет» и прочее, заложивших терминологическую базу для последующих исследований философа.

Более поздние книги Кавелла о кино посвящены положению женщины в современном обществе. В работе «В поисках счастья: голливудские комедии о повторном браке» (1981) рассматриваются голливудские комедии, снятые в период с 1934 по 1941 гг. («Леди Ева», «Это случилось однажды ночью», «Воспитание крошки» и др.). В центре их внимания женщины, пытающиеся наладить свой неудачный брак, как бы перезаключив его на новых условиях, декларирующих взаимопонимание и равноправие в отношениях. Продолжением этой работы стала книга «Испытание слезами: мелодрама неизвестной женщины» (1996). В ней Кавелл рассматривает фильмы-мелодрамы того же периода, что и в предыдущей книге, но изображающие женщин, чьё стремление к семейному счастью терпит неудачу и приводит их к одиночеству и изоляции («Газовый свет», «Письмо незнакомки» и др.). Независимо от жанра рассматриваемых фильмов Кавелл обращается к ним не как к примерам или иллюстрациям этических и эстетических концепций, но как к самостоятельным философским высказываниям.

Моральный перфекционизм

В 1980–1990-х гг. философия Кавелла дополняется практическим измерением: он исследует вопросы нравственной трансформации человека. Это направление его мысли получило название «эмерсоновский моральный перфекционизм». Данный термин был введён Кавеллом в работе «Условия подвластные и неподвластные» (1990), а позже уточнён в работе «Города слов» (2004). Предпосылки этих размышлений можно найти уже в работе «Уолденовские смыслы» (1972), а также в отдельных статьях 1980-х гг.

Концепция морального перфекционизма стала результатом интерпретации Кавеллом философии Р. У. Эмерсона. На его взгляд, американский трасценденталист через романтиков находился под опосредованным влиянием учения Канта. Причём в трактовке последних это учение имело скептический характер – провозглашало одновременную неспособность человека ни познать вещь саму по себе, ни отказаться от стремления к этому. Кавелл увидел отражение этой скептическо-романтической интерпретации в рассуждениях Эмерсона об одновременной неспособности человека противостоять «судьбе» и наличии у него неотчуждаемой «свободы» (Cavell. 2003. P. 59–82). Судьбу Кавелл представил как обусловленность человеческого мышления языком: каждым сказанным словом человек ставит условия, о которых зачастую не знает и не хочет знать, поддерживает согласия, которые были заключены без его ведома и которые он не в силах изменить (Cavell. 2003. P. 72).

Свобода, по Кавеллу, проявляется в способности осознать эти условия, подвергнув их тщательному анализу. Осознание границ мышления помогает выбраться из замкнутого круга, образованного завышенными претензиями познания. При этом, если у Канта анализ ограничивается 12 априорными категориями рассудка, то Эмерсон идёт дальше, требуя дедуцировать не только их, но вообще весь язык, взять на себя ответственность за каждое слово (Cavell. 2003. P. 70–71). Конечная задача анализа с этой точки зрения – помочь человеку обрести «доверие к себе» (self-reliance), превратиться из бесплотного наблюдателя в личность, ответственную за свою судьбу. Сумев взять на себя ответственность за выбор и употребление слов, человек перестаёт быть «жертвой значений», преодолевая отчуждённость от своей жизни и самого себя.

Развитие данной концепции перфекционизма привело Кавелла в область политической философии и конкретно к теории демократии. В книге «Условия подвластные и неподвластные» (1990) он показывает, что модель либеральной демократии должна быть дополнена моральным перфекционизмом, т. к. неавтономные личности не способны усваивать те моральные законы, которые должны руководить отношениями людей в либеральном обществе.

Рецепция

Характерная манера философствования Кавелла, автобиографичность его текстов, их эссеистичность и нарочитое пренебрежение обезличивающей техникой аргументации, принятой в аналитической философии, долго оставались помехой для его повсеместного признания. До конца 1980-х гг. главной реакцией на работы Кавелла были отклики немногочисленных критиков. Так, остро в его адрес высказались Дж. Фодор и Дж. Кац, в своей статье утверждавшие, что позиция Кавелла не только ошибочна, но и «губительна для правильного понимания как философии обыденного языка, так и для правильного понимания обыденного языка» (Fodor. 1963. P. 58). Более комплиментарную оценку творчеству Кавелла в своей статье 1980 г. дал Б. Страуд, который одобрительно отозвался о его интерпретации Витгенштейна. При этом Страуд подчеркнул отсутствие у Кавелла оснований для утверждения о том, что наше отношение к миру имеет характер признания, а не познания (Stroud. 2000. P. 68).

Признание пришло к Кавеллу в конце 1980-х гг. К этому моменту у философа появились многочисленные последователи, среди которых К. Даймонд, Дж. Конант, С. Малхол, С. Ложье, Э. Крэри, Р. Элдридж и др., начали выходить сборники и монографии, посвящённые его философии. Наиболее заметной оказалась его интерпретация идей Витгенштейна. Кавелл оказал влияние на исследования наследия Витгенштейна, в том числе на авторов сборника «Новый Витгенштейн» (The new Wittgenstein. 2000). Широкое признание получили работы Кавелла по философии литературы (Stanley Cavell and Literary Studies ... 2011) – они позволили размыть границы между литературой и философией. В частности, в этом плане Кавелл оказал влияние на Т. Мой (Moi. 2017).

Большое значение идеи Кавелла приобрели в философии кино, одним из родоначальников которой он считается (Film as Philosophy ... 2005). Ныне выходят работы, в которых анализируются основные понятия его философии кино (Rothman. 2021), критически оцениваются его вклад в эту область и предложенная им модель исследования (The Thought of Stanley Cavell ... 2020), рассматривается актуальность данной модели для анализа современных голливудских фильмов (Shaw. 2019), процесс становления его философии реконструируется в свете эволюции его взглядов на искусство (Butler. 2020) и др.