Социа́льная журнали́стика в Росси́и, тематическая область журналистики, в центре внимания которой находятся проблемы социальной сферы: образования, здравоохранения, трудовых, семейных отношений. Социальную журналистику часто ассоциируют исключительно с освещением жизни уязвимых групп или острых общественных проблем, таких как бедность, неравенство, сиротство, алкоголизм, проституция, бандитизм, бытовая преступность. В действительности речь в ней идёт о всём спектре гуманитарных вопросов. Ключевая характеристика социальной журналистики – фокус на проблемах человека. Социальный журналист внимательно слушает людей, глубоко, иногда даже методом включённого наблюдения, погружаясь в обстоятельства их жизни.

История социальной журналистики в России

Интерес к социальной тематике был характерен как для дореволюционной печати, так и для советской прессы, с её очерками, репортажами и рубрикой «Газета выступила – что сделано?». Этот интерес во многом подпитывался классической «народнической» русской литературой и общественной мыслью, с их вниманием к маленькому человеку и желанием разобраться в жизни народа, чтобы помочь ему. Журналист С. М. Соколов отмечал, что в советское время в социальной журналистике можно было позволить себе больше, чем в других тематических областях (ЗаЧем будущее социальной журналистики. 2017).

Периодом расцвета социальной журналистики в СССР стала эпоха перестройки, когда пресса обратилась к ранее табуированным темам. Из подобных материалов советский читатель узнавал о тюрьмах, больницах, домах престарелых, «карательной психиатрии» и жизни городских низов. Позже публикации такого толка стали называть «перестроечной чернухой». 1990-е гг. были трудным временем для российской социальной журналистики. Печатная пресса и телевидение были сконцентрированы либо на политике и экономике, либо на развлекательных жанрах. Социальные темы затрагивались только при наличии признаков сенсационности: смерти, криминала, секса, участия политиков или знаменитостей.

Становление новой социальной журналистики в 2000-е гг. принято связывать со стабилизацией социально-экономической обстановки, зарождением среднего класса, формированием устойчивого некоммерческого сектора и развитием социальных сетей. Повышение общего благосостояния граждан и социальная ответственность крупного бизнеса сделали возможной институционализацию благотворительности. Некоммерческие организации (НКО) начали лоббировать интересы разнообразных социально незащищённых слоёв, от мигрантов до представителей миноритарных групп, продвигать различные социальные программы. Социальные сети дали возможность волонтёрам, активистам или самим гражданам, оказавшимся в сложной жизненной ситуации, эффективно запускать кампании поддержки, собирать необходимые ресурсы.

Современная российская социальная журналистика во многом опирается на фонды и НКО, которые часто выступают источниками информации, а также использует ресурсы социальных сетей, с их эмоциональностью, интерактивностью, личной вовлечённостью. Наконец, социальная журналистика оказалась возможна в обществе, которое кроме вопросов непосредственного выживания, актуальных политических и экономических новостей или развлекательного контента стало интересоваться жизнью вокруг и историями реальных людей, искать возможности поучаствовать в их судьбе.

Определение и миссия социальной журналистики

В журналистском сообществе не сложилось единого взгляда на сущность социальной журналистики. Одни утверждают, что такого явления не существует, т. к. хороший журналист на любую тему пишет, следуя одним и тем же принципам и профессиональным стандартам. Некоторые предпочитают использовать термин «журналистика сопричастности» (Воробьева. «Читайте Чехова ...» 2019), хотя его английской аналог, participatory journalism, ближе по значению к русской «гражданской журналистике», т. е. связанной с участием простых граждан в освещении событий. Некоторые социальные журналисты противопоставляют свою работу «сервильной» (т. е. угодливой, обслуживающей) журналистике. Для них социальная журналистика характеризуется тем, что мотивирована энтузиазмом и чувством долга, а не бизнес-задачами, связанными с обслуживанием политических и коммерческих интересов (Рейтер. 2011).

Филолог, исследователь социальной журналистики Т. И. Фролова полагает, что по отношению к специфической тематической области данный термин можно использовать как устоявшийся, вошедший в речевой обиход. Она обращает внимание на то, что узкое значение слова «социальный», которое ассоциируется с уязвимыми группами, скорее дополняет более широкое определение, связанное с общегуманитарной оптикой (Фролова. 2014. С. 50). Часть авторов видит своей миссией дать слово закрытым сообществам, сделать уязвимых людей видимыми. Это могут быть инвалиды, мигранты, сироты, бездомные, беженцы. При этом даже крупные события национального и мирового масштаба рассматриваются с точки зрения «маленького человека» (Крёмер. 2014).

Многолетний специальный корреспондент издательского дома «Коммерсантъ» В. В. Панюшкин отмечал, что перестал считать себя журналистом в чистом виде и полагал своим долгом не столько беспристрастное наблюдение, сколько помощь людям. Своей задачей он считал написание фандрайзинговых текстов, т. е. историй, которые побуждали бы читателей жертвовать деньги благотворительным фондам (ЗаЧем будущее социальной журналистики. 2017). Отношения с такими фондами стали важной самостоятельной проблемой социальной журналистики, поскольку зачастую именно они обеспечивают журналиста необходимыми для материала героями, документами, сюжетами. Это положение позволяет им диктовать журналистам свои условия сотрудничества, например требовать согласования итогового материала. Ряд социальных журналистов полагают, что авторам следует жёстче настаивать на своих условиях в диалоге с фондами, не превращаться в пиарщиков конкретных организаций (Воробьева. «Многим кажется ...» 2019).

Поддержкой социальной журналистики и налаживанием связей между СМИ и НКО в России занимается учреждённое в 1994 г. Агентство социальной информации (АСИ). Полностью социальной тематике посвящено интернет-медиа «Такие дела».