Семик
Семи́к, в русском традиционном календаре четверг перед Троицей на 7-й неделе после Пасхи. Относится к циклу восточнославянских весенне-летних праздников, совпадающих с периодом наивысшей вегетации растительности и светового дня. Семик известен в центральных и южных областях России, отчасти на востоке Белоруссии. Неделя, на которую он выпадает, называется семицкой. В Московском регионе, Туле и Сибири семицкие гуляния назывались Тюльпа [в русских говорах тюл(ь)па ‘толпа, скопище, драка’], а сама 7-я неделя после Пасхи в ряде русских регионов (например, в Ярославской губернии) именовалась зелёной, или зелёными святками. К Семику были приурочены: обряды производительного характера (завивание берёзки, плетение венков, хождение в жито, ряжение, изготовление чучел), кумление девушек брачного возраста, а также поминовение «нечистых» покойников и особые формы погребения умерших без покаяния и отпевания, тела которых до этого дня находились в открытых общих могилах – убогих домах, или божедомах. По целому ряду продуцирующих и брачно-эротических смыслов и ритуальных практик (изготовление чучел, завивание берёзки, заплетание венков, кумление) Семик очень близок к троицкой обрядности, образуя в народном календаре единый троицко-семицкий обрядовый комплекс, в котором одни и те же действия в разных ареалах могли совершаться как на Семик, так и на Троицу (50-й день после Пасхи) или Духов день (понедельник после Троицы). Семик – один из праздников наряду с Вознесением (40-м днём после Пасхи), Юрьевым днём [23 апреля (6 мая)] и Троицей, маркирующих границу между весенним и летним сезонами. Семик и в песнях этого периода осмыслялся как один из праздников поздней весны – начала лета с общими для них обрядовыми смыслами: «Как у нас в году три праздника: первый праздник Семик честной, другой праздник – Троицын день, а третий праздник – Купальница». С другой стороны, ритуальное веселье, эротические и матримониальные элементы семицких обрядов соотносили в народном сознании этот праздник с масленицей – в ряде приговоров, с которыми встречали масленичное чучело, Масленица называется «семиковой племянницей», которая приглашает Семик к себе в гости и сама приезжает к нему: «Приезжала честная Масленица к Семику, <…> ей-то Семик бьет челом <…>». В 18–19 вв. были популярны лубочные картинки «Сказание о честном Семике и честной Масленице», где показаны основные обрядовые действия обоих праздников.
Главным ритуальным событием Семика (которое в разных местах могло происходить и в другие праздники троицко-семицкого цикла – Вознесенье, Троицу, Духов день) было завивание берёзы – сложное, многоэтапное действо, начальная часть которого совершалась в Семик, а завершающая – на Троицу, в Духов день или в воскресенье накануне Петровского поста. Это называлось красить, рядить, завивать, заламывать берёзку. Берёза (гораздо реже дуб, черемуха, рябина) являлась основным символом как Семика, так и всего троицко-семицкого цикла. Семик считался девичьим праздником, поскольку его основными действующими лицами были незамужние девушки, достигшие совершеннолетия, которые последовательно участвовали во всех действиях, связанных сначала с завиванием берёзы, а потом её развиванием. Одним из важных элементов этого ритуала было кумление девушек. Парни и мужчины туда не допускались, но могли подглядывать за действиями девушек (в поздних, вырожденных формах обряда могли допускаться и парни). Ритуальные действия с берёзой могли развиваться двояко: в одном случае все обряды совершались за пределами села – в лесу или в поле вокруг одной или нескольких выбранных берёз, во втором случае выбранная берёза срубалась, вносилась в село, где и происходили связанные с ней обрядовые практики.
В первом случае незамужние девушки, иногда под руководством замужней женщины, большой группой шли в лес (предпочтительнее в тот, что находился рядом с житным полем) завивать или заламывать берёзку. Для этого выбиралась молодое, красивое, зелёное, хорошо развившееся дерево с гибкими, длинными ветками, вокруг которого достаточно свободного места для игр и хороводов. Берёзу украшали лентами, платками, цветами, вешали на неё нательные кресты и завивали на ней венки, скручивая для этого её растущие ветки, загибали их в кольцо или привязывали верхушкой к траве. Помимо большого венка, предназначенного для кумления, каждая девушка завивала из ветвей берёзы собственный венок, который позже, в день развивания берёзы, использовался для гадания о личной судьбе и замужестве. Вокруг берёзы водили хороводы, устраивали игры и пели приуроченные к данному календарному периоду семицкие песни. В песнях восхвалялась кудрявая берёза и объяснялась продуцирующая цель её завивания: «мы завьём веночки на годы добрые, на жито густое, на ячмень колосистый…», а также выражалось пожелание, чтобы пшеница и рожь в поле были такими же густыми, как густые листья березы. После чего девушки разбивались на пары для предстоящего кумления. Сам процесс установления отношений кумовства назывался кумиться, кумиковаться, семичаться (глагол от слова «Семик»).
Суть кумления состояла в том, что девушки попарно подходили к символической границе, роль которой могли играть: завитый из берёзовых веток венок, сплетённые наподобие ворот или большого обруча ветки стоящих рядом деревьев, пригнутая к земле и привязанная к траве верхушка берёзы, а также круг, образуемый шнурками нательных крестов, которые девушки вешали на ветку дерева. Девушки или попарно целовались через венок, стоя по обеим сторонам от него, или проходили сквозь отверстие, образуемое сплетёнными ветками соседних деревьев. В Нижегородской области девушки вешали внутри венка яйцо и целовали его с обеих сторон, в других случаях целовали повешенный внутри венка нательный крест. Кумление сопровождалось клятвами, благопожеланиями и обменом подарками – нательными крестами, бусами, кольцами, серьгами, платками, яйцами, лепешками. Кумление происходило под песни типа: «Покумимся, кума, давай, кума, покумимся, <…> покумимся, поголубимся, на подарки поменяемся» (Смоленская область). После кумления устраивалась совместная трапеза, приготовленная вскладчину, основными блюдами которой были яичница, пироги, а в Костромской губернии – и обрядовое печенье козули, испечённое в виде венков. На трапезе могли присутствовать и парни, которые приносили водку и сладости.
Отношения кумовства между девушками были недолгими и завершались раскумливанием в Духов день или на Петровское заговенье – воскресенье перед началом Петровского поста. При раскумливании девушки возвращали друг другу подарки, сделанные во время кумления, развивали венки, завитые на берёзе, и гадали по ним – если венок оставался зелёным, это было хорошим знаком, если же он завял, это предвещало смерть завившей его девушке. Также венки бросали в реку и по тому, поплывёт венок или утонет, гадали о замужестве или смерти.
Д. К. Зеленин считал первоначальный смысл кумления в заключении девушками союза с деревом-тотемом, позже переосмысленный как заключение союза с русалками в период их пребывания на земле. Современными исследователями эта гипотеза не поддерживается. В. К. Соколова видела в кумлении остатки древней инициации, посвятительного обряда, в результате которого девушки становились полноправными членами рода как достигшие половой зрелости. С точки зрения М. М. Громыко, Т. А. Бернштам, Т. А. Агапкиной, кумление – форма временного молодёжного союза девушек, достигших совершеннолетия и готовых к браку. Об этом свидетельствуют и строгий возрастной ценз (допускались только девушки брачного возраста), и подчёркнутое дистанцирование от мужского пола (парни и мужчины к участию в обряде не допускались), и столь же подчёркнутая консолидация девушек внутри своего женского коллектива – все эти мотивы доминируют в троицко-семицких песнях. Кумление было распространено во всей Европейской части России (меньше – на Русском Севере), а в редуцированных, вторичных формах также на северо-востоке Украины и востоке Белоруссии, где оно могло восприниматься как совместное гуляние мужчин и женщин на природе.
Во втором, более редком варианте обряда заранее выбранную берёзку срубали в лесу, украшали бумажными или шёлковыми лентами, платками, тряпочками, цветами, венками и торжественно вносили в село. Вместо деревца могли украшать большую ветку. Берёзку устанавливали посреди села или на околице. Вокруг неё водили хороводы, играли, устраивали трапезу, завивали на ней венки, кумились. С берёзкой проходили по селу, затем выносили её за пределы села – в лес или в поле, где с неё снимали украшения, развивали венки, раскумливались, а потом её бросали или топили в реке. В крупные города, в частности в Москву, крестьяне из окрестных сёл рано утром в Семик привозили возы срубленных берёзок, которыми горожане украшали свои дома.
В Семик изготавливали из соломы и тряпок мужское чучело, называемое Семиком, символизировавшее праздник. Чучело выносили на целый день в поле, а вечером бросали, разрывали или сжигали. В Нижегородской и Владимирской губерниях Семиком могли называть и ритуальное деревце, с которым совершали семичанье – ходили по селу и выпрашивали съестные дары: «Семику – яичка, Семичихе – молочка». В Нижегородской губернии делали парные чучела – Семика в красной рубахе и штанах и Семичиху в сарафане (их могли заменять ряженые-травести). Утром их относили с песнями в поле, усаживали под берёзу и устраивали совместно с парнями трапезу с вином и закусками. Вокруг Семика и Семичихи водили хороводы с семицкими песнями, затем каждый участник обряда свивал из берёзовых ветвей свой венок и запоминал его, после чего все венки укладывались вокруг чучел, остававшихся в поле на ночь. На следующий день участники обряда возвращались к ним и целовали их со словами: «Как вы ночку провели, молодица с молодцом?» В конце обряда чучела уничтожали, разрывая на части, а с венками шли к реке и бросали в воду, отмечая, чей венок поплывет, а чей утонет, – последнее означало скорую смерть.
В сёлах заволжской части современной Ульяновской области с чучелами Семика и Семичихи женщины (мужчины не допускались) разыгрывали буйные действа эротического характера, которые назывались гонять Семика: участницы обряда рядились, надевали самодельные маски, навешивали на себя предметы фаллической формы и с песнями, аккомпанемент которым создавался ударами в заслонку или ведро, выносили чучела за пределы села. Там чучела устанавливали на какую-либо постройку (баню или амбар) и плясали вокруг неё на мётлах и кочергах, совершали ритуальные заголения, поднимая кверху юбки, пели и сквернословили.
В центральных и южных регионах России к Семику было приурочено хождение в жито – комплекс обрядовых действий продуцирующего характера, совершавшийся в озимых полях, – в других восточнославянских традициях эти же действия совершались в пасхальную неделю, Вознесение, Духов день, в Юрьев день, реже – на Ивана Купалу. Крестьяне отправлялись в засеянные озимыми хлебами поля целыми семьями или небольшими группами, разводили рядом с полем костёр, жарили сало и яичницу, съедали их, с кусками яичницы в руках обходили поле, проверяя всходы хлебов. После чего яичную скорлупу и ложки бросали вверх с приговорами: «Пусть рожь такая высокая уродится, как высоко ложка поднимется!» или: «Как высоко ложка летает, так бы высоко рожь росла!» В Пермской губернии на Семик женщины пекли лепешки и угощали ими пастухов. В этот день также принято было дарить и обмениваться яйцами, покрашенными в жёлтый цвет.
На Семик в русской традиции до 2-й половины 18 в. в городах существовали особые формы погребения умерших «нечистой» или внезапной смертью без причастия и покаяния – самоубийц, умерших насильственной смертью, замёрзших в дороге, погибших от несчастных случаев, повальных болезней, а также казнённых и всех неопознанных и невостребованных покойников. Тела таких людей не хоронили на кладбище (т. е. на освящённой земле), а в течение года складывали в открытых общих могилах, называемых скудельницами, убогими или божьими домами. В рукописи 17 в. «Устав церковный архиерейского служения» из новгородской Софийской библиотеки указывается, что в четверг 7-й недели по Пасхе происходил обряд «погребения странных (т. е. странников) на скудельницах или божьих домах». Скудельницами (от др.-рус. скѹдѣль ‘черепок, глиняный сосуд’) первоначально назывались участки, богатые глиной, где гончары добывали материал для своих изделий. Ямы, оставшиеся после добычи глины, впоследствии могли использоваться как общие могилы. Убогие дома, находившиеся в ведении местной церковной и светской администрации, представляли собой иногда просто огороженные заборами ямы с навесами или без них, иногда большие сараи, наполненные глыбами льда, где тела лежали до Семика, который был единым днём погребения таких покойников (в Москве похороны совершались также и на Покров Пресвятой Богородицы, 1 октября по ст. ст.). В этот день добровольцы, возглавляемые священниками, приходили «провожать скудельницы», принося с собой похоронные принадлежности, чистые рубахи, саваны, свечи, ладан, кутью, блины и другую пищу для поминовения. Тела, переодетые в чистые рубахи и завёрнутые в саваны, укладывались в общую могилу (иногда в гробах, иногда без них) и засыпались землёй, а рядом выкапывалась новая яма для будущих погребений. После чего совершались общая панихида по умершим и поминальная трапеза, а часть еды отдавалась божедому (сторожу убогого дома) и нищим, которым раздавалась и милостыня. Участие в таких погребениях считалось богоугодным делом.
Первое упоминание о подобной форме захоронения содержится в Новгородской первой летописи старшего извода под 1215 г., в ней сообщается, что во время мора в Новгороде «поставиша скудельнию, и наметаша полну» (Полное собрание русских летописей. 2000. С. 54). В 1230 г. новгородский архиепископ Спиридон во время очередного мора поставил скудельницу возле церкви Двенадцати Апостолов на Прусской улице, а затем ещё две. В Москве было несколько убогих домов. Один из старейших находился при церкви Иоанна Воина на Старой Божедомке, стоявшей на месте бывшего Крестовоздвиженского монастыря (ныне Суворовская площадь), что отразилось и в названиях близлежащих улиц: Божедомка (ныне ул. Дурова), Новобожедомская улица (ныне ул. Достоевского), Божедомский переулок (ныне ул. Делегатская). После 1732 г. убогий дом был перенесён в район Марьина Роща, где в 1758 г. указом императрицы Елизаветы Петровны организовано первое общегородское Лазаревское кладбище. Указом Екатерины II от 25 марта (5 апреля) 1771 г. погребение в убогих домах запрещено, и после этого практика подобных захоронений исчезла, но остался обычай устраивать на этих местах общегородские семицкие гуляния – в Москве до начала 20 в. они происходили в Марьиной Роще, где было много берёз, на которых девушки завивали венки.
В разных местах России к Семику были приурочены различные формы поминовения всех умерших без покаяния и похороненных без отпевания (прежде всего утопленников, висельников, погибших насильственной смертью), которые проводились на кладбищах и на местах убогих домов. Иногда считалось, что в семицкую неделю покойники бродят по кладбищу без пристанища. Семицкие поминальные обряды зафиксированы в северо-восточных, центральных и западнорусских областях, а также в Поволжье и в Пермском крае. В Смоленске, на кладбище Петропавловского прихода, в этот день совершалась панихида по всем погибшим внезапной смертью и оставшимся неопознанными при погребении. Подобные поминовения включали в себя элементы тризны – поминальной трапезы, сопровождавшейся ритуальным весельем. На северо-востоке России (в Вятском крае) в этот день, посвящённый памяти утопленников, на кладбищах семиковались, т. е. устраивали поминки, переходящие в буйство. Тогда же устраивалась ярмарка, где продавались глиняные игрушки, детские куклы и свистки, в которые в этот день было принято свистеть. В г. Котельнич в Семик совершалась панихида над местом, которое считалось могилой воинов, некогда погибших в битве с новгородскими переселенцами. Туда бросали деньги и яйца, а также бросали печёными яйцами друг в друга. Дети катали глиняные шары и свистели в берестяные и глиняные дудки, которые продавались тут же, на кладбище. В Смоленской губернии в Семик существовал запрет что-либо делать с водой в этот день (мыть, стирать, полоскать), чтобы в семье не было утопленников. В г. Лодейное Поле Семик назывался Киселёв день – женщины приносили на кладбище или к часовне кисель и поминали некогда убитых здесь «панов». В четверг накануне Троицы поминали «нечистых» покойников и у некоторых других славян, в частности, сербы в Банате поминали самоубийц: старые женщины шли на реку и лили воду «за всех мёртвых»: для удавленников и самоубийц, а также в память о своих предках.
Традиция поминовения на Семик «нечистых» покойников в некоторых местах России оказалась связана с русалками, также, по поверьям, происходящими из самоубийц и девушек, умерших до вступления в брак. В Пензенской губернии, а также у белорусов в Минской губернии Семик считался праздником русалок. В Вологодской губернии четверг на 7-й неделе после Пасхи назывался Русалка, а на территории современной Калужской области к Семику был приурочен обряд изгнания русалки, который назывался зарезать русалку – считалось, что, если этого не сделать, русалки в течение всей следующей, т. е. Троицкой недели будут гулять по житу, поломают его и заберут весь урожай.
Семик как время поминовения умерших известен и у некоторых финно-угорских и тюркских народов. У марийцев Семык начинали праздновать в среду на троицкой неделе и заканчивали в воскресенье, в день Троицы, и был он посвящён поминовению душ умерших. У коми-пермяков Семик почитался как день, когда души умерших получают однодневный отпуск и посещают свои дома, где для них устраивали весёлый и обильный поминальный обед с большим количеством алкогольных напитков и горячих блюд, от которых должен был идти пар – им питаются души умерших. После трапезы с остатками еды ехали на кладбище, где, накрыв могилу скатертью, раскладывали поминальную еду и устраивали тризну с песнями под гармонь. У чувашей в этот день принято было сажать перед домом деревья для того, чтобы на них садились души, приходящие в это время с кладбищ к себе домой. После домашнего поминовения усопших взрослые члены семьи на лошадиных упряжках, украшенных зеленью, шумно и весело, с водкой и блинами ехали на кладбище провожать покойников. Здесь совершали моление духам предков, устраивали трапезу, «угощали» покойников, пели, плясали и возвращались домой.