«Демокра́тия либера́льная и социа́льная», сборник политико-философских статей Л. А. Тихомирова, объединённых тематикой критики демократии и парламентаризма через анализ их истоков и последствий их воплощения в политической практике. Сборник издан в 1896 г. в Москве в университетской типографии. В его состав вошли три ранние статьи Тихомирова: «Социальные миражи современности» («Русское Обозрение». 1891. № 7), «Панама и парламентаризм» («Московские ведомости». 1892. № 351, 354, 359; 1893. № 9, 12), «Коммунизм и партикуляризм» («Русское обозрение». 1892. Июль. Изначальный заголовок – «Новейшие заявления коммунизма и партикуляризма»). Сборник призван показать внутреннюю противоречивость и утопичность демократического принципа организации социального строя и его опасность для социальности как таковой. Показывая, что революционный радикализм социальной демократии – прямое следствие развития демократии либеральной, Тихомиров проводит мысль о том, что «излечение» общества возможно лишь в том случае, если человечество откажется от социальных миражей демократизма и снова встанет на религиозную (христианскую) почву.

Структура и содержание работы

Во введении Тихомиров поясняет: то, что современное ему государственное право считает вершиной прогресса, – «миражи» (Тихомиров. 1896. С. 1–7). Эти миражи рождаются из неспособности уяснить различие между верховной властью и тем аппаратом, который призван управлять государством. Некоторые правоведы (И. К. Блюнчли, Б. Н. Чичерин, Н. Н. Алексеев), не понимая этой разницы, приходят к идее, что лучшим политическим строем является конституционная монархия. В последней якобы удаётся гармонически соотнести три начала власти: монархическое, аристократическое и демократическое. На деле это сочетание возможно в управлении, верховная власть современных государств даёт картину всё большего усиления демократического принципа. Но эта эволюция представляет собой «больную мечту, стремление к химере, погоню за социальными миражами» (Тихомиров. 1896. С. 6). Эти миражи угрожают самим основам цивилизации и культуры, а потому нуждаются в разоблачении.

Часть I. «Социальные миражи современности»

Включает 16 разделов. В разделах 1–3 разбирается вопрос об истоках современной демократической идеи, её связи с христианским мировоззрением, а также том, как эта идея была воплощена на практике.

Такие мыслители 18 в., как Н. де Кондорсе, К. Демулен, Ж.-Ж. Руссо и др., полагали, что развитие разума необходимым образом приведёт к тому, что естественная свобода будет преломлена в политической области. Однако проект просветителей не был реализован должным образом, поскольку основание их политических идеалов – естественные права человека, представление о свободе – не укреплялось, но разрушалось с развитием материалистического естествознания. Выводы из этих идеалов со временем стали лишь предметом слепой веры – разум и политическое действие потеряли связь друг с другом. Это противоречие либеральной демократии ослабляет её, а критика недостатков этого строя приводит к рождению демократии социальной. Из критики последней вырастает анархизм.

Такое положение дел сложилось из-за специфической духовной эволюции европейских наций. Взращённые христианством, они всё ещё стремятся к его нравственному идеалу, но 18 в. поместил эти – по сути безграничные – стремления в ограниченный материалистический мир (Тихомиров ссылается на И. С. Аксакова, который называл современное европейское общество «христианским, но отрёкшимся от Христа») (Тихомиров. 1896. С. 15–21). Базовые понятия философии Просвещения несли на себе отпечаток христианства: достоинство и свобода личности, равенство, естественные права, способность человека стремиться к совершенству. «В самих понятиях XVIII века об обществе явно материализированное воспоминание о церкви. С церкви скопировано представление об обществе, как о некоторой коллективности, определяемой исключительно духовною природой человека» (Тихомиров. 1896. С. 17). Такими же отголосками христианства являются идеи космополитизма и народной воли.

Признавая позитивное влияние христианства на социальный строй, Тихомиров уточняет, что оно невозможно при устранении божественного авторитета, духовной жизни и загробных целей. Лишённый этого, человек превращается либо в социального нигилиста, либо ищет удовлетворения своих стремлений к безмерному в «безмерных наслаждениях, безмерном честолюбии, в стремлении к грандиозному… Христианин без Бога – вполне напоминает сатану» (Тихомиров. 1896. С. 19). Такой человек не уважает общество, поскольку не видит в сумме таких же индивидов, как он, истинного превосходства. Языческое общество не знало христианского Абсолюта, поэтому было относительно практичным, могло развиваться стабильно. Общество, отрёкшееся от Христа, имеет перспективой лишь вечную революцию.

Этот мираж последовательнее всего был сформулирован в трудах Руссо. Последний, говоря о социально-политическом строе, выделял волю всех (франц. volonté de tous), которую искренне презирал, и общую волю (франц. volonté générale), которая должна быть основанием политического устройства. Для второй следует прежде всего устранить любые частные кружки и партии (Руссо. 1998. С. 219–220): они не выражают волю народа, но заставляют его выражать частную волю партий. Поэтому партийность противоречит демократии: ни народное самодержавие, ни народная воля не могут быть передаваемы или представляемы. Однако теория Руссо требовала невозможного. Именно поэтому ст. 6 «Декларации прав и обязанностей человека и гражданина» Конституции Франции (1795) гласила, что «законом является выраженная общая воля большинства либо граждан, либо их представителей» (Документы истории Великой французской революции. 1990. С. 315). Конвент осознал, что последовательная реализация демократических принципов уничтожит общество, поэтому идеалы Руссо были откорректированы. Был создан новый правящий слой представителей, призванный выражать народную волю. Со временем он занял роль, похожую на ту, которую играла аристократия. В результате сложилась ситуация, при которой демократ претендует на выражение народной воли, но перестаёт сообразовываться с ней, если она требует упразднения парламента и пересмотра Конституции.

В разделах 4–6 произведения Тихомиров обращается к критике идеи «народной воли» как основания представительной демократии, а также разбору последствий внедрения этой идеи в политическую практику, одним из которых является возникновение социальной демократии.

Противоречия демократизма проистекают из ошибочной постановки вопроса о народной воле (Тихомиров. 1896. С. 29–33). Руссо был прав, когда искал её, но ошибся, обнаружив её в сумме наличных обывателей. Эту волю можно обнаружить лишь как «унаследованный вывод исторических традиционных привычек, как результат долгого коллективного опыта» (Тихомиров. 1896. С. 32). Однако такому явлению больше подходит имя духа, не воли. Подразумевающий мощную историческую инерцию, этот дух вступает в противоречие с радикальными идеями революционеров. Кроме того, этот дух не может быть основанием для решения политических вопросов. Последние требуют от ответственных лиц специализации, заинтересованности, скорости, компетентности. Вся народная масса не может соответствовать этим требованиям, поэтому общее мнение заменяется мнением большинства – но это не воля, а именно мнение, притом изменчивое.

Невозможность постоянного народного волеизъявления приводит к идее представительства. Последнее требует от народа голосовать не по всем политическим вопросам, но лишь выбирать между политическими программами. Однако даже этими вопросами интересуется меньшинство, из которого и возникают политические партии. Они и формируют новое правящее сословие партийных представителей-политиканов. Таким образом, от теории демократии в практике не остаётся ничего – это лишь парламентаризм, господство партий. Но парламентарий ещё контактирует с народом – хотя бы и с целью манипуляции. Правительство, сформированное партиями, остаётся связанным лишь волей последних.

Предыдущие эпохи признавали идеи авторитета и иерархии необходимыми условиями общественной жизни. Идея нового общества – свобода и равенство. «Выраженная в резком виде, это идея всеобщей одинаковости» (Тихомиров. 1896. С. 46). Такое общество состоит не из функционально различных органов, но из атомов. В умственной области такая свобода приводит к подчинению посредственности. В экономической – к невиданному господству капитализма. В политической – к тому, что вместо демократии образуется сословие политиканов.

В результате получается ещё большее расслоение, чем то, с которым боролись идеологи либеральной демократии. Правящее сословие этого строя имеет крайне низкое качество и обладает низким авторитетом. Дворян могли ненавидеть, но их уважали. А политиканов презирают, т. к. политикану нужен не глубокий ум или твёрдость убеждений, но ловкость дельца, беззастенчивость, приспособленчество. Кроме того, лучшее выражение воли находится в том, кто исторически сросся с народом, – соответственно, подразумевает идею наследственной власти. Последняя лишена политической борьбы, в ходе которой интересы народа подменяются интересами той или иной группы партийных политиканов.

Либеральная демократия может существовать, лишь усугубляя эти недостатки, – каждое следующее выборное лицо строит свою кампанию на обличении предшественников и нереалистичных обещаниях. Она строила своё социально-политическое учение «из человека», сохраняя по инерции хотя бы суррогат христианской антропологии. Но политическая практика привела к пониманию того, что существуют непреодолимые социальные законы. Реакция на это понимание выразилась в двух доктринах. Первая – социализм, который призывал полностью подчинить человека стихийным силам, объявить самостную личность фикцией. Но для человека, прошедшего через христианскую традицию, проблематично согласиться с такой доктриной, поэтому вторым типом реакции становится бунт, идеологическим обоснованием которого выступил анархизм.

Разделы 7–14 произведения посвящены критике политических доктрин социал-демократов и анархистов: возможности их практической реализации, вопросам о человеческой свободе, государстве и личности.

Социализм видит основу общества в «законе обмена веществ, которым живёт весь органический мир» (Тихомиров. 1896. С. 58). На уровне человечества этот закон воплощается в форме производства – отсюда марксистская идея, что все формы общественного бытия и сознания выводятся из производственных отношений. Коммунизм несовместим с внутренней свободой, а внешняя, юридическая, целиком определяется производственными отношениями. Даже если не будет классового государства, то государство как «организованная власть целого общества над частями этого общества и над личностью – во всяком случае останется и разовьётся» (Тихомиров. 1896. С. 64). Кроме того, свободе противоречат идеи государственного распределения ресурсов, обобществления собственности – всё это снимает необходимость в личной инициативе, конкуренции и, следовательно, в развитой личности. Социализм, таким образом, впадает в крайность, говоря о тотальности общества. Анархизм впадает в противоположную крайность, исходя из тотальности личной свободы (Тихомиров. 1896. С. 67–75).

Из социализма неизбежно вытекает тоталитаризм создаваемого им государства. Но классы при этом не исчезнут: сами социалистические партии расслаиваются на вождей-интеллектуалов и послушных исполнителей. В социалистическом государстве это расслоение принимает ещё более радикальный облик. Подчинённость обществу, о которой социализм говорит в теории, на практике будет выглядеть как подчинённость правящему классу. Сама регламентация производства и распределения подразумевает наличие мощного правящего аппарата. Последний со временем преобразуется в новую аристократию, которая будет владеть вообще всем.

В либеральной демократии личность обманывала себя, пытаясь реализовать духовные стремления в политической и социальной сферах, в социальной демократии она «обманывает себя мечтой, будто бы её страдание происходит от недостаточного расширения области общественности, будто бы стоит эту общественность распространить ещё больше – и счастье будет найдено» (Тихомиров. 1896. С. 93).

В разделах 15–16 произведения Тихомиров подводит итоги первой части исследования. Развитие социалистической идеи неизбежно вызовет кризис доверия к ней – со всё большей силой будет распространяться идея анархическая. Последняя, если ей удастся победить, приведёт к распаду любой общественности. Стремление человека к выживанию сформирует на обломках этой общественности нечто вроде родоплеменного строя, который потеряет все достижения старых цивилизации и культуры. При попытке реализовать их на практике идеологические миражи приводят к растрате нравственных и материальных сил общества, создавая предпосылки для его падения. Отказавшись от религии, цивилизация отказывается от единственной возможности нормального существования. Исторический опыт и религия подтверждают факт физического неравенства людей и возможности их духовного равенства.

Часть II. «Панама и парламентаризм»

Была написана по следам Панамского скандала, который использовался как кейс, показывающий порочность парламентаризма. Демократия, если мы воплощаем её последовательно, требует прямого народного правления, но это возможно (безотносительно полезности) только в странах вроде Швейцарии. Этот политический строй основан на идее народной воли, но из последней нельзя вывести ни детальной политической доктрины, ни решений сотни повседневных политических вопросов: «Народ твёрдо хочет одного – чтобы дела страны шли хорошо» (Тихомиров. 1896. С. 134). А если народ един исторически и нравственно, то он хочет, «чтобы дела страны шли в известном духе, к которому он исторически привык и которому доверяет» (Тихомиров. 1896. С. 134).

Решение, принятое на основе мнения большинства, обречено быть посредственным. Знающие люди всегда будут находиться в меньшинстве и никогда не будут склонны к политиканству, поскольку их основное внимание сфокусировано на том деле, в котором они разбираются (Тихомиров. 1896. С. 135). Идея представления народной воли абсурдна и по той причине, что невозможно передать волю будущих поколений и волю относительно тех проблем, решение которых потребуется в будущем. Если правительству передаётся лишь право вести дела, то перед нами – цезаризм, а не парламентаризм, поскольку последний требует именно представления воли народа. Если представление невозможно, то и выдвигаемые представителями должностные лица, из которых формируется правительство, оказываются выразителями воли партийной, а не народной. Беспартийному невозможно баллотироваться, поскольку это вынудит его бороться со всем правящим слоем.

В парламентаризме складывается ситуация, при которой правительство подчинено партии, а последняя занята собственными интересами. При многопартийной системе, если ни одна из партий не имеет решающего перевеса, раскол происходит также внутри правительства: сформированное разными партиями, оно попросту не может обрести должного единства. Из этого вырастает огромная по масштабам бюрократизация, поскольку в такой ситуации лишь среднее властное звено хоть сколько-нибудь стабильно: «Бюрократия становится огромною силой, а контроль её деятельности сводится чуть не к нулю» (Тихомиров. 1896. С. 151).

Часть III. «Коммунизм и партикуляризм»

Выстроена вокруг спора коммуниста П. Лафарга и партикуляриста Э. Демолена. Первый, говорит Тихомиров, занимает позицию безличной социальности, второй встаёт на точку зрения асоциальности. Критика позиции Лафарга связана с двумя тезисами:

1. Абсолютизация производственных отношений, полагание их в качестве основы, из которой являются остальные элементы общественного бытия и сознания. Вся эволюция человеческого духа считается отражением той или иной системы производственных отношений: в одном случае она, например, способствует рабству, а философия с религией оправдывают последнее, давая ему метафизическую основу. Изменение производственных отношений приводит к упразднению рабства – и одновременно меняет облик общественного сознания. Однако, говорит Тихомиров, эта схема исторически ложна: основная заслуга в упразднении античного рабства принадлежит христианству (при этом без особого изменения в производственных отношениях).

2. Представление о том, что объективный ход истории ведёт к коммунизму. Лафарг обосновывает это положение тем, что всё более распространяющийся машинный труд превращает любое производство в коммунистическое. В прежнее время каждая семья занималась ткацким ремеслом, теперь они работают на фабрике и ни один отдельный человек не может сказать, что продукт создаётся исключительно им. Более того, на таких производствах личность, фигура «хозяина» стирается – акционеров угольного предприятия нет в шахтах. На это Тихомиров возражает, что коллективность труда ещё не делает его коммунистическим.

В целом Тихомиров солидарен с Демоленом в тех пунктах, где тот критикует учение Лафарга. В частности, соглашается Тихомиров, акционера нет в шахтах и на рудниках, но это не снижает значимости его роли, поскольку он занят вопросом организации предприятия – в том числе подбора достойного управляющего персонала. Сама нарастающая специализация труда требует более мощного организующего начала – следовательно, об устранении фигуры «хозяина» говорить не приходится. На деле в крупной промышленности роль его возрастает.

Лафарг полагает, что увеличение числа рабочих при уменьшении числа хозяев приведёт к захвату первыми власти. Но всё это ослабит частную инициативу и сделает нацию иждивенцем государства. Правда, предполагается, что государство исчезнет, но это игра слов: якобы государство есть организация репрессивных сил какого-либо привилегированного класса, а в коммунистическом обществе их не будет. Однако если мы говорим о государстве как принудительной власти целого над частями, то оно будет и у коммунистов – этого требует сама идея всесторонней регуляции труда. Надо смотреть не на слова, а на функции общественных сил – и властная функция в «коммунистическом» обществе сохранится. Лафарг рассказывает о свободном выборе занятий, о перемене профессий, о путешествиях и т. д. Но всё это приведёт к такой дезорганизации труда, из-за которой нация впадёт в глубокий кризис. Поэтому ни одно разумное правительство на такое не пойдёт – коммунизм приведёт к ещё большему контролю, к полному закрепощению нации, при этом нации не мотивированной, поскольку частная инициатива будет подавляться. Всё это даст на выходе тотальный контроль при крайне низкой производительности производства и бедности населения.

Историческая концепция Демолена предполагает, что человечество не движется к коммунизму, но уходит от его первобытной формы, – становящаяся всё более самостоятельной, личность всё меньше зависит от общины. Современную ему популярность коммунистических идей Демолен объясняет чрезмерным усилением роли государства и централизации. Виновником этого он считает Людовика XIV, который, оторвав дворянство от земледелия, приучил его жить службой, за счёт общества – т. е. коммунистически. Сменившая дворянство буржуазия, развивая чиновничий аппарат, шла по тому же пути. Наконец, четвёртое сословие хочет распространить эту жизнь за счёт государства уже на весь народ. Из всего этого вырастает негативное отношение Демолена к любой форме государственности. Единственное, что он признаёт, – это идея свободных союзов между отдельными людьми, привыкшими жить, полагаясь только на себя. Ключевую проблему этой аргументации Тихомиров видит в том, что она абсолютно не учитывает значимости коллективного измерения человеческой жизни. Если развитие производства связано со специализацией, а последняя подразумевает зависимость частей системы друг от друга, то это значит, что роль организующего начала важна не только для отдельной фабрики, но и для всей совокупности таких фабрик.

Дискуссия и критика

Тихомиров, считая социал-демократические идеи наиболее опасными, был обеспокоен возможностью их сращивания с рабочим движением. И этим он отличался от многих своих сторонников из монархического лагеря, которые этой опасности не замечали, – в частности, от Победоносцева. Известно, например, как при рассмотрении Государственным советом закона «Об обеспечении рабочих, получивших увечья» (24 мая 1893) Победоносцев заявил, что принятие этого закона «будет способствовать возникновению в России несуществующего рабочего вопроса» (Репников. 2011. С. 261). При этом Победоносцев и Тихомиров сходились в своей неприязни к современной западноевропейской политической мысли – в частности, при непосредственной поддержке первого увидела свет статья «Новейшие заявления коммунизма и партикуляризма» (Репников. 2011. С. 260–261). Статья «Социальные миражи современности» вызвала большой интерес у К. Н. Леонтьева, поскольку высказанные в ней прогнозы об усилении иерархии при социализме совпадали со взглядами самого Леонтьева. Последний, впрочем, в отличие от Тихомирова видел в этом пользу, полагая, что коммунизм восстановит утраченную социальную справедливость (Репников. 2011. С. 242–243). В целом работа не имела особого влияния на современников Тихомирова, что видно из реакции на неё даже идеологически близких к нему Победоносцева и Леонтьева, равно как и не вызвала широкого отклика общественности.