Нра́вственность, осмысленность человеческой деятельности в той мере, в какой она зависит от решений самого действующего субъекта и воплощается в его ответственном существовании. Наряду с термином «нравственность», восходящим к церковнославянскому слову «нрав», общему обозначению волевых свойств и поведенческих навыков человека, в конце 18 в. с аналогичным значением в русском языке появляется латинское слово «мораль», а с начала 19 в. – слово этика, употребляемое также в значении науки, изучающей нравственность (мораль).

Структура нравственности задана полярностью добра и зла, выражающих противоположные векторы сознательного действия человека: добро – то, к чему он намеренно стремится; зло – то, чего он намеренно избегает. В многообразии целей, управляющих действиями человека, выделяется самая общая и важная цель, определяющая собой систему всех остальных целей и выступающая в качестве высшего блага. Сознательное ориентирование поведения на высшее благо задаёт ему вектор добра и определяет нравственную энергию человека. Все люди стремятся к благу (добру), но понимают его по-разному. Возникает проблема сопоставления разных взглядов на один и тот же предмет, рассмотрения нравственных предпочтений под углом зрения их истинности.

Многообразие конкретных представлений о высшем благе ещё древними философами было сведено к трём основным вариантам: стремление к удовольствиям; самоутверждение через гражданскую активность; приобщение к вечности (в более поздней формулировке их можно обозначить как жизнь ради себя, ради общества, ради Бога). Нравственное стремление в качестве стремления к добру, как бы последнее ни понималось, имеет для человека самоценный смысл, выступает выражением его сокровенного личностного начала и внутреннего достоинства. Противоположность добра и зла как основополагающая ценностная матрица сознательных волевых усилий соединяет ограниченность непосредственного поведения человека с его идеальным состоянием и поднимает его существование на уровень задачи, предназначения, миссии. Нравственность представляет собой взгляд человека на свои решения и поступки с точки зрения того, какими бы он хотел их видеть и какими бы они были, если бы зависели целиком от его воли и соответствовали идеальным представлениям.

Нравственность представляет собой единство индивидуального и всеобщего: выражает намеренно реализуемый личностный смысл жизнедеятельности человека и одновременно с этим имеет общезначимую, универсальную природу. Соответственно, она расчленяется на индивидуально-личностные и объективированно-безличные формы.

Индивидуально-личностные формы нравственности можно обобщить в понятии нрава (характера, душевного строя), который включает в себя: а) общий ценностный смысл, в силу которого человека называют добрым, мягким, сдержанным, строгим, справедливым или злым, распущенным, вздорным и т. д.; в) устойчивые навыки поведения, направленные на совершение достойных и недостойных поступков в конкретных сферах жизнедеятельности и именуемые, соответственно, добродетелями и пороками, каковые являются основным суммирующим показателем индивидуальной нравственности. Они представляют собой приобретённые качества человека, которые формируются в процессе его действий и характеризуют их исключительно в соотнесённости с действующей личностью, как результат её намеренного выбора. Накопленный веками набор добродетелей многообразен, не поддаётся охвату во всей своей полноте, поскольку это живой процесс, развивающийся в каждом коллективном и индивидуальном опыте. К четырём основным добродетелям Античности, описанным Платоном (умеренность, мужество, мудрость, справедливость), прибавились милосердие, вошедшее в практику с мировыми религиями (в Европе с христианством), в Новое время – толерантность, связанная с демократическим строем жизни.

Объективированно-безличные формы нравственности суммируются в понятии общественной нравственности, в которой можно вычленить: а) нравы – практикуемые в той или иной общественной среде устойчивые формы публичного поведения; б) каноны оценки, поддерживаемые общественным мнением и общепризнанными образцами поведения (должными либо предосудительными); в) нормы, задающие критерии поведения (от универсальных принципов до правил этикета). В качестве исходного пункта и базисного основания нравственные нормы претендуют на статус абсолютного закона, не знающего каких-либо исключений, обязательного для людей независимо от любых различий между ними. Они опираются на автономию воли и потому не расчленяются на объект и субъект: предполагается, что нравственные нормы, которым безусловно должен подчиняться человек, задаёт себе он сам, поскольку ведёт себя адекватно своей природе разумного и общественного существа.

Безусловность, универсальность (общезначимость) и автономность – реальные характеристики нравственности, как они представлены и обнаруживают свою действенность в общественном сознании. Именно в таком качестве они кодифицированы в таких общепризнанных сводах, как Декалог Моисея, Нагорная проповедь Иисуса Христа, новоевропейские декларации прав человека; в первых двух случаях они заявлены как заповеди Бога, в третьем – в качестве самоочевидных естественных истин. Сам безусловный и, как правило, сакрализованный способ включённости нравственности в культуру означает признание того, что не существует людей, которые в силу каких-либо достоинств имели бы преимущественное право говорить от имени морали и стоять на её страже, как и не существует людей, которые в силу своих недостатков или ничтожества были бы отлучены от обязательств, налагаемых нравственностью на них и по отношению к ним. Все люди без исключения имеют одинаковое право апеллировать к нравственности как к высшей инстанции, придающей человеческую легитимность их поведению. Изначальность и абсолютность нравственности предполагают неограниченное многообразие её интерпретаций и конкретизаций в общественном опыте. Общественная практика даёт много свидетельств злоупотребления моральными оценками и критериями, когда отдельные индивиды и институты своё понимание нравственности выдают за единственно истинное и узурпируют на этом основании право вершить нравственный суд в обществе (фарисейство, ставшее нарицательным обозначением нравственного лицемерия, является своего рода неустранимым проклятием общественной нравственности). Морализирующий индивид (например, Тартюф) – один из излюбленных сатирических типов художественной литературы.

Индивидуально-личностные и объективированно-безличные формы нравственности стали отправным пунктом двух её различных исторических конфигураций – этосов аристократического и бюргерского.

Несомненный приоритет в нравственности имеют личностные формы, и это касается нравственности не только индивидуальной, но и общественной, обнаруживающей свою действенность по преимуществу в зонах личностного присутствия – в ситуациях, ход и исход которых нельзя заранее проконтролировать и которые поэтому прямо зависят от нравственных качеств вовлечённых в них людей, когда от них требуется, помимо профессиональных знаний и навыков, также ясно выраженная личностная позиция, решимость, способность брать на себя ответственность.

Сами по себе добродетели и нормы не могут гарантировать нравственную доброкачественность поведения. Во-первых, в поступке человека нравственные мотивы переплетены со многими другими, нравственные нормы явлены в единстве с обычаями, правовыми установлениями, профессиональными и другими предписаниями. Нравственные мотивы автономны по отношению ко всем другим, предметно обусловленным мотивам, возвышаясь над ними в качестве их окончательных санкций, и поэтому возможны ситуации, когда действие, выгодное для индивида, им же самим признаётся недостойным. В то же время нравственные мотивы лишены самостоятельности, их действие всегда опосредовано другими, эмпирически ориентированными мотивами. Во-вторых, нравственные мотивы, позволяя квалифицировать поступки по нравственному критерию, ничего не говорят о том, что и как должен делать тот или иной индивид в той конкретной ситуации, в которой он находится. В поступке – основном и специфическом для нравственности способе освоения мира – важно различать содержание поступка и сам факт его совершения. Содержание поступка является предметом специальной ответственности, которая определяется знаниями (в том числе этическими рекомендациями и предостережениями), навыками, опытом и другими факторами, определяющими его обоснованность и целесообразность. Однако из специальной ответственности, говорящей о возможности, условиях и способах совершения поступка, ещё нельзя сделать заключение о том, должен или нет данный индивид совершить его. Это предмет нравственной ответственности, и единственным основанием совершения поступка является решение конкретной личности совершить его. В этом состоит своеобразие нравственной ответственности в отличие от ответственности специальной: «Не содержание обязательства меня обязывает, а моя подпись под ним» (Бахтин М. М. Собрание сочинений. Москва, 2003. Т. 1. С. 37). Решение совершить поступок, принятие конкретной личностью всей ответственности за него автономно по отношению ко всем связанным с его содержанием соображениям, но после того как это решение принято, эти соображения становятся определяющими: нравственная ответственность получает своё продолжение в специальной ответственности, хотя и не вытекает из неё (никакая наука не может сообщить индивиду, когда какой поступок ему надо совершить, чтобы он несомненно был нравственным).

Таким образом, не существует особого класса поступков и видов деятельности, которые всегда неизменно могли бы считаться безошибочными критериями нравственной зрелости человека и общества (так, даже дела милосердия могут в ряде случаев носить показной, лицемерный характер). При этом нравственность не замыкается на область намерений, отсутствие особого класса нравственных поступков означает, что в зоне нравственно ответственного существования находятся все поступки в той мере, в какой они восходят к личности как к своему источнику.

Труднейший для практики индивидуальной и общественной жизни, как и для философско-этической теории вопрос состоит в следующем: насколько обоснована индивидуальная нравственная ответственность личности (в особенности сознание и чувство вины) за действия, которые хотя и совершаются с её участием, но тем не менее обусловлены независимыми от неё объективными причинами? И какова мера такой ответственности? Внутреннее восприятие индивидом своего объективно обусловленного действия в качестве свободно избранного поступка, за который он чувствует личную ответственность и который может быть вменён ему в вину, обосновано тем жёстким фактом, что он мог бы его не совершать. Именно эта способность не совершать того, что он считает недостойным, определяет меру личного, нравственно вменяемого отношения человека к своим действиям. Это центральный пункт для понимания действенности нравственности, которая, по замечанию Ж. П. Сартра, «никогда не говорит о том, что следует делать, но всегда говорит только о том, чего ни при каких обстоятельствах делать нельзя» [Сартр Ж. П. Проблема цели и средства в политике (Из «Тетрадей по морали») // Этическая мысль. 1991. Москва, 1992. С. 258].

Нравственные требования имеют по преимуществу форму запретов. Это относится и к добродетелям (умеренность как запрет на невоздержанность, чревоугодие, похотливость; мужество как запрет на трусость; мудрость как запрет на невежество и суеверие; справедливость как запрет на бесправие; милосердие как запрет на насилие; толерантность как запрет на дискриминацию людей по расовым, религиозным, политическим и другим признакам), но в ещё большей мере к нормам (таковы Моисеевы запреты: «не убий!», «не лжесвидетельствуй!», «не кради!», «не прелюбодействуй!» и другим предписаниям; продолжающая их Нагорная проповедь также резюмируется в золотое правило, запрещающее человеку делать то, что он осуждает в других, и др.). Запреты задают границы между пространствами собственно человеческого существования и обрамляющими их зонами дикости (так, удовлетворять общие с животными естественные потребности по-человечески означает не удовлетворять их так, как это делают животные). Только запреты могут стать универсально действенными в масштабе человечества, т. к. достаточной гарантией их общезначимости может быть способность людей признать их в этом качестве. В силу своих эмпирических различий индивиды не могут совершать одни и те же поступки, но они могут не совершать одни и те же поступки, относительно совокупности которых они пришли к согласию не совершать их. В случае запретов люди выступают в качестве разумных существ: наличие сознательной воли является достаточным основанием их дееспособности. В данном отношении показательны пищевые запреты, широко практиковавшиеся в качестве нравственных требований: в пифагорейском союзе существовало обязательство не есть бобовых; одной из опор мусульманской общины и общины иудеев является запрет на свинину; вегетарианцев объединяет отказ от мясной пищи и т. п. В случае осуществлённого запрета намерение совпадает с поступком, который состоит в отсутствии такового, является негативным.

В культивировании нравственных запретов и негативных поступков духовно-нравственное начало человека прямо и непосредственно совпадает с его деятельной сущностью. Человек следует запретам и активно утверждает себя в форме негативных поступков тогда, когда он делает это в ситуации соблазнов и искушений, в противостоянии склонностям и обстоятельствам, побуждающим его совершить то, что отменяется запретом. Негативный поступок представляет собой духовно напряжённый акт. Он рождается в борьбе, и сознание нравственной безусловности запрета является его единственным мотивом. Человек реализует запрет на убийство, когда он имеет потребность, желание и возможность убить, когда он, например, подаёт руку врагу или преодолевает жгучее чувство мести. В запретах и через запреты нравственность обнаруживает свою глубокую укоренённость в человеческом бытии. Индивид развивает себя в нравственную личность, ограничивая разрушительную стихию природных и социальных инстинктов, умеряя зов плоти, искушение власти, жажду богатства, подчиняя свои страсти взвешенному голосу разума.

Нравственно санкционированная практика во всех своих разновидностях обрамлена запретами: семья – запретом на прелюбодеяние, правосудие – запретом на лжесвидетельство, Родина – запретом на измену и т. д. Наряду с ними существуют универсальные запреты, которые мыслятся абсолютными, без каких-либо ограничений. Таковы как минимум запрет на насилие («не убий!») и запрет на ложь («не лги!»). Они негативно очерчивают бытие индивидов в качестве нравственно зрелых личностей, субъектов индивидуально ответственного поведения, запрещая одному человеку подчинять себе волю другого, будь то путём физического принуждения (насилия) или путём обмана.

Как тело человека с его нацеленностью на удовольствие и отвращением от боли и страданий несёт в себе своеобразный меморандум жизни, так и его сознательная воля, которая нацелена на добро и противостоит злу, содержит в себе нравственность как своеобразный меморандум человечности, первыми двумя статьями которого, несомненно, являются эти кардинальные запреты, заключающие в себе обязательство людей решать все возникающие между ними проблемы на основе разума и в пространстве речи, находить решения, на которые получено согласие всех, кого они касаются.

Нравственное долженствование не исчерпывается запретами, хотя именно в них обнаруживает свою безусловную категоричность, абсолютность. Исключая действия, которые ни при каких условиях не могут быть совместимы с нравственностью, запреты означают неявную нравственную санкцию на все остальные действия. Эта санкция становится явной в позитивных требованиях любви к ближнему, честности, справедливости, добросовестности, милосердия и т. д. Последние выражают разные аспекты нравственности, по сути, тождественны ей и выступают в качестве общих ценностных оснований деятельности. Нравственные предписания принципиально абстрактны и потому относительны: от них (и в этом их отличие от запретов) нет прямого перехода к поступкам. Одно и то же предписание может служить оправданием противоположных линий поведения (так, любовь к Отечеству – аргумент и для военного, и для пацифиста; родительский долг одни видят в строгой опеке над детьми, другие – в снисходительности к ним). Апелляция к нравственности как к источнику легитимности действий может быть также формой злоупотребления ею, иметь демагогический смысл. Вопрос о содержательном наполнении общих нравственных предписаний решается конкретно (применительно к тому или иному времени, обществу, сфере деятельности, действующим лицам и т. д.), является предметом и постоянным источником публичного этического дискурса.