Структурали́зм (франц. structuralisme, от лат. structura – cтроение, расположение, порядок), общее название ряда направлений в гуманитарном познании 20 в., связанных с выявлением структуры системы, т. е. совокупности таких многоуровневых отношений между элементами целого, которые способны сохранять устойчивость при разнообразных изменениях и преобразованиях.

Становление структурализма происходит в 1920–1940-е гг. в гештальтпсихологии, литературоведении (российская формальная школа) и прежде всего – в структурной лингвистике: женевская школа (Ф. де Соссюр и его ученики), пражская лингвистическая школа, копенгагенская глоссематика и йельская дескриптивная лингвистика; особое значение при этом имело соединение лингвистики с семиотикой. В 1950–1960-е гг. структурализм получил наиболее интенсивное развитие во Франции, где, став формой протеста против традиционного философского субъективизма в его рационалистической (Р. Декарт) и иррационалистической (Ж. П. Сартр) версиях, занял место логического позитивизма, обнаруживая проблемные переклички с неорационализмом. Метод структурного анализа распространяется в различных областях гуманитарных знаний: этнографических исследования К. Леви-Строса; труды по литературоведению и проблемам массовой культуры Р. Барта, литературно-теоретической работы А. Ж. Греймаса, Ц. Тодорова, Ю. Кристевой; психоанализ Ж. Лакана; история науки М. Фуко; обращение Л. Альтюссера в русле неомарксизма к множественной структурной причинности (в противоположность односторонней зависимости надстройки от базиса). В СССР в 1960-е гг. структурно-семиотические исследования Ю. М. Лотмана и др. представителей московско-тартуской семиотической школы (среди которых – Вяч. В. Иванов, С. Ю. Неклюдов, В. Н. Топоров, Б. А. Успенский) воспринимались как противостояние догматизму официальной науки.

Перенос лингвосемиотических понятий и терминов в другие сферы культуры произошёл не случайно: лингвистика в тот период была наиболее развитой областью гуманитарного знания, а язык рассматривался как наиболее надёжный способ фиксации человеческой мысли и опыта в любой сфере. Центр тяжести всей мысли 20 в. перемещался с анализа и критики сознания на анализ и критику языка. Однако ни у К. Леви-Строса, ни у Ю. М. Лотмана эта лингвистическая методология не притязала быть философской и не подменяла собой философию. У Леви-Строса, испытавшего влияние Р. О. Якобсона, при исследовании бессознательных культурных систем первобытных народов опорой метода стало вычленение т. н. бинарных оппозиций (природа – культура, растительное – животное, сырое – варёное), рассмотрение сложных явлений культуры (например, систем родства) как пучков дифференциальных признаков. Все культурные системы жизни первобытных народов – правила браков, термины родства, мифы, ритуалы, маски – рассматривались Леви-Стросом как языки, как бессознательно функционирующие означающие системы, внутри которых происходит своего рода обмен сообщениями, передача информации. Лотман при анализе литературного произведения, трактовавшегося им как иерархически организованное целое, занимался его системным описанием – первоначально по уровням, а затем – учитывая взаимодействие уровней. Среди французских исследователей лишь Леви-Строс открыто считал себя структуралистом, соглашаясь с определением своей философско-методологической программы как «кантианства без трансцендентального субъекта»: безличные механизмы функционирования культуры, сходные с языковыми, были в центре его внимания. Характерные для Леви-Строса опора на структуру в противопоставлении «истории», опора на язык в противопоставлении субъекту, опора на бессознательное в противопоставлении сознанию были в той или иной мере присущи и французскому структурализму в целом.

В русле общего стремления к научности в 1960-е гг. Ж. Лакан провозгласил «возврат к Фрейду», исходя из идеи сходства или аналогии между структурами языка и механизмами действия бессознательного. Развивая эти мысли, содержавшиеся уже у З. Фрейда, Лакан считал бессознательное структурированным, как язык, и рассматривал языковой материал, поставляемый психоаналитическим сеансом, как единственную реальность, с которой должен иметь дело психоаналитик. Р. Барт применил методики лингвосемиотического анализа к описанию социальных и культурных явлений современного европейского общества; обнаружение «социологики» в явлениях современной жизни – моде, еде, структуре города, журнализме – стало целью его работ 1950–1960-х гг. М. Фуко апробировал некоторые установки структурализма на материале истории науки, выделив на основе отношений знаково-семиотического типа «эпистемы» – инвариантные структуры, определяющие основные возможности мысли и познания в тот или иной культурный период («Слова и вещи», 1966, русский перевод 1977). При этом существование и познание человека ставится в зависимость от существования и познания языка. Хотя Фуко приписывали тезис о «смерти человека», речь у него идёт, по сути, об изменении исторической конфигурации образа человека в связи с изменением структур и условий познания.

Проблемная общность многообразных направлений в различных областях гуманитарного знания концептуально оформилась к середине 1960-х гг. и пошла на убыль на рубеже 1960–1970-х гг., когда изменился идейный климат и наступила иная эпоха: поиски структур сменились поисками всего того, что так или иначе вырывалось за рамки структур. В этом смысле наступление постструктурализма не означало исчерпания структурализма как научной методики, которая сохранила своё внутринаучное значение, но перестала быть предметом общественного интереса. Для всех структуралистов, за исключением К. Леви-Строса, характерны заметные концептуальные сдвиги, так или иначе связанные с общественными переменами на рубеже 1960–1970-х гг.: Р. Барт, Ж. Лакан, М. Фуко, считавшиеся сначала сторонниками структурализма, стали восприниматься как представители постструктурализма.

В целом структурализм – не философия, а научная методология вместе с общим комплексом мировоззренческих представлений. Структурализм и постструктурализм никогда не были систематизированными доктринами. Однако для структурализма были характерны ясность и некоторая общность методологической программы, очевидная даже в процессе её размывания, постструктурализм же существовал скорее, как общее пространство полемики, нежели как общность программ, и концептуально зависел от структурализма как объекта критики или отрицания.