Историки

Кауфман Йехезкель

Ка́уфман Йехезке́ль (ивр. יחזקאל קויפמן) (17.12.1889, Дунаевцы, ныне Хмельницкая область, Украина – 9.10.1963, Иерусалим, Израиль), израильский историк, и социолог.

Биография

Родился в религиозной еврейской семье. Начальное образование получил в хедере, где изучал и . В 18 лет поступил в модернизированную «Явне» в Одессе. Именно здесь у Кауфмана усилился интерес к проблемам национальной самоидентификации еврейского народа на протяжении его истории. В 1913 г. Кауфман опубликовал в журнале «Ха-Шилоах» статью «Иудаизм Ахад-ха-Ама», в которой раскритиковал социально-религиозные взгляды известного идеолога и публициста (1856–1927), писавшего под псевдонимом Ахад-ха-Ам. В этой работе Кауфман впервые заявил о как главном факторе, определяющем культурную и политическую историю еврейского народа. Затем учился на курсах востоковедения в Санкт-Петербурге, где изучал еврейскую историю под руководством С. М. Дубнова (1860–1941). В 1913 г. поступил в Бернский университет, где изучал философию и семитские языки. В 1918 г. защитил докторскую диссертацию по .

После защиты диссертации Кауфман жил в Берлине и занимался исследованиями в области социологии и историософии. В 1928 г. переселился в Палестину. Здесь Кауфман сначала преподавал в реальном училище в Хайфе. В 1949 г. занял должность профессора библеистики в Еврейском университете в Иерусалиме. В 1958 г. получил Государственную премию Израиля по иудаистике.

Большое влияние на формирование научных взглядов Кауфмана оказали работы и . Итогом многолетних трудов Кауфмана в Германии стало фундаментальное социологическое исследование истории еврейского народа «Гола ве-нехар» («Диаспора и чужбина», 1929–1930, в 2 томах на еврейском языке), опубликованное уже после переезда в Палестину.

В книге «Гола ве-нехар» Кауфман обосновывал роль монотеизма как главного фактора, определившего выживание еврейского народа на протяжении его истории. Он отвергал представления об инстинктивной воле нации к жизни. По его мнению, воля к жизни может быть присуща народу как организованному целому, но в таком случае необходимо выяснить, что определяет его целостность. Таким фактором становится религия. Кауфман рассматривал монотеизм как главный и уникальный вклад еврейского народа в культуру и основание для его самоидентификации. Вместе с тем он отмечал, что в Новое время религия стала утрачивать свое прежнее значение и на первый план выступил национальный фактор, получивший своё выражение в .

Идея о ключевой роли монотеизма в истории формирования еврейской нации получила развитие в 8-томном труде Кауфмана «История еврейской веры» (1937–1957). В этой работе он поставил перед собой двойную задачу: изложить свои социологические представления на материале еврейской истории эпохи 1-го и опровергнуть представления о древнееврейской религии, сформировавшиеся в европейской науке в результате историко-критического изучения .

Критика концепции Ю. Велльгаузена

Полемика Кауфмана была направлена прежде всего против книги «Введение в историю Израиля» и его документарной гипотезы. В своей критике концепции Велльгаузена Кауфман пытается доказать раннюю датировку источников исходя из библейского текста. Для этого он выделяет 5 вопросов: о месте совершения богослужения, о жертвах, о праздниках, об иерархии священнослужителей и о десятинах.

Место совершения богослужений

Велльгаузен исходит из положения о том, что в истории патриархов в Пятикнижии и в нет никаких указаний на существование в допленную эпоху у евреев единственного легитимного места богослужения. Напротив, во единство места культа провозглашено как необходимое условие правильного богопочитания (Втор 12:5–6). Обрядовые предписания в (Лев 1–7) отражают более позднюю стадию развития культа по сравнению со Второзаконием (. С. 15–46). Кауфман указывает, что в (Лев 1–7) ничего не говорится о проблеме единства места культа. Соответственно, книга Левит и другие тексты, относящиеся к Жреческому кодексу, должны быть отнесены к более раннему периоду, чем Второзаконие. Он также отмечает, что в рамках теории Велльгаузена не поддается объяснению запрет в книге Левит на убой скота вне скинии (Лев 17:3–5; предполагается, что любое заклание воспринималось как жертвоприношение). Такой запрет мог существовать только в отсутствие еврейского государства, когда жизнь всей общины была сосредоточена вокруг святилища. Если скиния – это историческая проекция богослужения эпохи 2-го храма, а книга Левит – это самый поздний пласт традиции, то в этом случае предписание, содержащееся в ней, должно привести к абсурдному выводу, что в послепленную эпоху весь скот забивался на территории храма.

Напротив, во Второзаконии вводится новое правило: заклание само по себе теперь не приравнивается к жертвоприношению, убой скота можно совершать на любом месте (Втор 12:20-22). Особенно характерно следующее требование: «...ешь их [животных из крупного и мелкого скота] так, как едят серну и оленя». Серна и олень – ритуально чистые животные, которые не могли использоваться для жертвоприношения; таким образом, если в книге Левит разграничивается заклание диких и домашних животных (Лев 17:13 в отличие от Лев 17:3-4) и только последнее приравнивается к жертвоприношению и должно совершаться при святилище, то во Второзаконии разрешено заклание домашних животных, которое не носит религиозного характера, уже не противопоставляется закланию диких животных и может совершаться на любом месте. Предписание Второзакония соответствует периоду развитой государственности, когда совершать убой скота в одном ритуальном месте физически невозможно. Таким образом, предписание Жреческого кодекса оказывается более древним, чем предписание Второзакония (. P. 105–181).

Жертвы

Возникновение жертвы повинности и жертвы за грех (Лев 4–5) Велльгаузен связывал с покаянными ритуалами эпохи . Сложную систему предписаний, связанных с совершением жертвоприношений, исследователь считал проявлением нового типа религиозности, пришедшего на смену «этическому монотеизму» пророков. Представление о законности и допустимости только одного порядка совершения богослужения стало следствием централизации культа в Иерусалиме (. С. 47–71). Кауфман показывает, что сложность ритуалов, описанных в книге Левит (Лев 1–7), не может служить критерием для их поздней датировки: аккадские и угаритские тексты свидетельствуют о существовании на Ближнем Востоке хорошо разработанной техники жертвоприношений ранее 15 в. до н. э. Кроме того, имеется внутреннее свидетельство в (4 Цар 12:16), подтверждающее существование очистительных обрядов до эпохи плена (. P. 189–203).

Праздники

Велльгаузен отмечал резкий контраст в предписаниях о праздниках (Пасхи), (Седмиц, Пятидесятницы) и (Кущей) в и в текстах, относимых к Жреческому кодексу. Во Второзаконии (Втор 16:1-17) нет конкретной даты совершения этих праздников (за исключением указания на разницу в 7 недель между Песах и Шавуот – Втор 16:9). Это обстоятельство, как и само содержание праздничных обрядов, отражает тесную связь этих праздников с сельскохозяйственным циклом. Напротив, в книгах Левит (Лев 23) и (Числ 28:16–29:39) эти праздники имеют точные датировки и жёстко регламентированную систему жертвоприношений, что говорит, по мнению Велльгаузена, об их последовавшей ритуализации и утрате первоначального значения. Кроме того, перед праздником Суккот стали совершаться Праздник труб (Новый год, ) и День очищения (), не имеющие никакой исторической связи с сельскохозяйственным циклом и нигде не упоминаемые в , кроме книг Левит и Чисел (Лев 16 и Числ 29:1–11) (. С. 71–102). Критикуя позицию Велльгаузена, Кауфман указывает на наличие точных дат для сельскохозяйственных праздников в календарях Египта и Вавилонии. По его мнению, то обстоятельство, что Новый год и День очищения описаны исключительно в Жреческом кодексе, связано с центральной ролью священнослужителей в этих праздниках и c минимальным участием народа (. P. 205–238).

Иерархия священнослужителей

Кауфман обратил внимание на то обстоятельство, что в Жреческом кодексе высшим авторитетом в общине выступает не первосвященник , а пророк . Если устройство скинии и порядок совершения богослужения, описанные в книгах Исход (Исх 25–30) и Левит (Лев 1–10), проекция реалий эпохи 2-го храма, как полагал Велльгаузен, то остается неясным, каким образом в эту эпоху был создан текст, в котором первосвященник выполняет пассивную роль. Кроме того, в книге Чисел (Числ 27:12-23) содержится предписание относительно урим и туммим, посредством которых начальник народа должен был вопрошать Бога, принимая ответственное решение. Невероятно, чтобы такое предписание, не имеющее соответствий в культовой практике эпохи 2-го храма и лишенное практической значимости для этого периода, было сформулировано в послепленную эпоху (. P. 240–258).

Десятина

Велльгаузен считал, что выделение десятины на нужды священнослужителей могло иметь место только в эпоху 2-го храма. Согласно книге Левит, «...всякая десятина на земле из семян земли и из плодов дерева принадлежит Господу» (Лев 27:30); в соответствии с Второзаконием, Господу посвящаются также все первенцы домашних животных (Втор 15:19–21). Похожее предписание даётся в книге Чисел (Числ 18:15, 17–18), однако с оговоркой, что только кровь и жир животных используются для жертвоприношения, а мясо отдается священникам. По мнению Велльгаузена, эти свидетельства Священного Писания отражают разные этапы развития традиции (. С. 133). В (допленная эпоха) о десятине ничего не говорится (Иез 44:28–31), между тем как ситуация, описанная в книге Неемии (эпоха 2-го храма), точно соответствует предписанию книги Чисел (Неем 10:38). Кауфман предложил корректуру для относительной хронологии Велльгаузена. Учёный отмечает, что само указание на то, что десятина принадлежит Господу (Лев 27:30), относится к Жреческому кодексу и уже это обстоятельство позволяет подвергнуть сомнению схему Велльгаузена. даётся предписание делать возношение 10-й части из той десятины, которую они получают от израильтян (Числ 18:26–29). Отсюда ясно, что заповедь о десятине не была связана исключительно с необходимостью содержания левитов. Фрагменты из книг Чисел (Числ 18:26­–29) и Левит (Лев 27:30) имеют общее основание: десятина должна быть посвящена Богу и обязаны приносить её от своих доходов наряду с остальными израильтянами. Десятина, приносимая народом, была приспособлена для содержания левитов (в этом Кауфман соглашается с Велльгаузеном), однако десятина, приносимая левитами, сохранила свое первоначальное значение. Её использование для содержания левитов было вторым этапом развития традиции; оно соответствует допленной эпохе. Против Велльгаузена, считавшего появление многочисленного штата левитов возможным только в эпоху 2-го храма, Кауфман приводит свидетельство из (1 Езд 8:15): среди иудеев, вышедших с из Вавилона, не оказалось ни одного левита. Участие народа в священной трапезе, для которой десятина приносилась в Иерусалим, Кауфман считает последним этапом традиции, левиты здесь участвуют в празднике вместе с народом (Втор 14:22–27), кроме того, там дается предписание раз в три года приглашать на эти пиры также и бедных (Втор 14:28–29) (. P. 260–285).

Критика мировоззренческих предпосылок Велльгаузена

Вторым важным направлением критики Кауфмана было выявление мировоззренческих и культурных предпосылок, определивших отрицательное отношение Велльгаузена к обрядовым предписаниям Пятикнижия. Он считал, что за теорией Велльгаузена стоят чисто богословские и апологетические задачи её автора как протестантского теолога – доказать превосходство христианства над иудаизмом. Иудаизм достиг вершины своего развития в «этическом монотеизме» пророков. В послепленную эпоху начинается новый этап его развития, связанный с окончательной централизацией культа в Иерусалиме. Этот этап характеризуется доминированием ритуала во всех сферах религиозной жизни. По мнению Кауфмана, Велльгаузен рассматривал возникновение христианства как реакцию на упадок иудаизма. Его стремление датировать ритуалы, описанные в Жреческом кодексе, послепленной эпохой Кауфман связывал с протестантским неприятием ритуала как такового (. P. 15–60).

Кауфман также критиковал эволюционистские взгляды Велльгаузена, который рассматривал историю религии как поступательное развитие от к монотеизму. По его мнению, строгий монотеизм был главным фактором, определившим развитие еврейской культуры. Дистанция между политеизмом и монотеизмом непреодолима, она определена принципиальной разницей в отношении к миру. Монотеистический взгляд на мир основан на убеждении, что нет закона, который обусловливал и ограничивал бы божественные действия. Это мировоззрение оптимистично, оно выражается в радостном приятии мира, в котором действует воля Творца. Напротив, в политеизме власть богов ограничена самим фактом их множественности. Отношения между богами регулируются некими законами, которые, таким образом, оказываются внешними по отношению к самим богам, стоящими выше их. Политеистический взгляд на мир фаталистичен и пессимистичен: человек чувствует в нём свою полную несвободу. Таким образом, монотеизм и политеизм – 2 радикально противоположных понимания мира и места человека в нём. Это системы разного типа, между которыми невозможен переход эволюционного характера. Разница между двумя типами мировоззрений настолько велика, что евреи, как показывает Кауфман, не имели ясного понимания политеизма. В Ветхом Завете отсутствует развёрнутая критика многобожия: главный и, по сути, единственный аргумент против политеизма заключается в том, что нельзя считать богом изделие человеческих рук (Пс 113:12–15). Поэтические обличения пророка (Ис 44:9–20) и резкие предостережения пророка (Иер 10:1–11) не выходят за пределы этой аргументации. Развитие политеистической религии не приводит с необходимостью к монотеизму. Убеждение в поступательном, эволюционном развитии религии Кауфман считает методологически неоправданной предпосылкой теории Велльгаузена (. P. 62–98).

  • Библеистика