Спекуляти́вное предложе́ние, одно из ключевых понятий философского метода Г. В. Ф. Гегеля (1770–1831), а также его философии языка, наиболее полно выражающее языковой аспект спекулятивного мышления. В отличие от традиционного предложения языка естественного (обыденного) сознания и рассудочного мышления, для которого характерна фиксация субъекта и предиката в абстракции, в спекулятивном (или собственно философском) предложении они находятся в отношении диалектической конкретности, так что предикат связан с субъектом не посредством внешней рефлексии, но имманентен ему, отчего процесс предикации является процессом полагания самого субъекта. 

Логика спекулятивного предложения

Гегель не раз затрагивал проблематику спекулятивного предложения в своих сочинениях (Becker. 2019. P. 1), но наиболее определённо она изложена в предисловии к работе «Феноменология духа» («Die Phänomenologie des Geistes», 1807). Характер её изложения порой рассматривается как «не вполне понятный» (Коротких. 2015. С. 151) или даже как «заведомо тёмный» (Bowman. 2013. P. 251). Но пресловутая «темнота» гегелевского объяснения является непроницаемой только для рассудка как низшей формы мышления, способной лишь на фиксирование абстракций, и, напротив, обладает совершенной определённостью для разума как высшей формы мышления, постигающей конкретное в его полноте.

Гегель вводит эту проблематику с целью показать, что конкретность (как различённое тождество или тождество в различии) содержания и формы спекулятивного мышления находит выражение в самом языке философии (Vernon. 2007. P. 118). Для Гегеля важно довести до сознания, что философский метод в целом и логическая аргументация (научное доказательство) как форма мышления не только не должны быть чем-то отдельным по отношению к предметному содержанию, но, как раз наоборот, должны его порождать. В этой связи он отмечает, что способ аргументации, свойственный внешней рефлексии и заключающийся в том, чтобы утверждать или опровергать что-либо, приводя какие-либо «основания» (доводы, резоны), «не есть форма, в которой истина может себя проявить» (Hegel. 1989. Bd. 3. S. 47). И поскольку, по Гегелю, форма мышления имманентна его содержанию, постольку само её движение производит логическую определённость категорий, целостность каковых образует круг логической системы. Как следствие, недопустимо представлять, будто абсолютное знание, или научная система, является совокупностью предложений, истинность которых предположена, а не положена в собственном ходе научного метода. Поэтому положения научной системы должны иметь форму предложения, отличную от того, как определенно предложение в языке обыденного сознания и рассудка. Эту специфическую форму философского предложения Гегель и называет «спекулятивным предложением» (Hegel. 1989. Bd. 3. S. 59; Hegel. 1989. Bd. 8. S. 190).

При поверхностном рассмотрении спекулятивное предложение имеет ту же форму, что и обычное суждение. Однако эта иллюзия внешней формы рассеивается, если мысль проникает в определённость внутренней формы предложения. Различие двух видов предложения проявляется прежде всего как различие в отношении субъекта (подлежащего) и предиката (сказуемого). Гегель указывает, что в резонирующем (дискурсивном, или рассудочном) мышлении его самость (или форма) выступает как представляемый субъект, а его содержание – как предикат, имеющий значение лишь акциденции. «Этот субъект, – говорит Гегель, – образует основу, к которой привязано и вокруг которой всё вертится и вертится содержание» (Hegel. 1989. Bd. 3. S. 57). Шутливо иллюстрируя эту мысль, можно также сказать, что предикаты прицеплены к субъекту, словно гирлянды к новогодней ёлке (Rosen. 1982. P. 137). В спекулятивном же (разумном) мышлении его самость не редуцирована до фиксированного представления, но есть понятие, которое проявляется как его (мышления) процесс, становление. Поэтому здесь самость мышления не есть только неподвижный момент – субъект как основа акциденций, но целостность понятия, движущая и различающая себя саму, а также обратно вбирающая в себя свои различённые моменты.

Одним из примеров, приводимых Гегелем в сочинении «Феноменология духа», является предложение: «Бог есть бытие» (Hegel. 1989. Bd. 3. S. 59). Может представляться, что его субъект («Бог») прочно фиксирован и лишь затем определён особенным образом через предикат («бытие»). Проблема, однако, в том, что субъект действителен лишь в предикате, и, следовательно, Бог перестаёт быть тем, что он есть по своему положению в предложении и полагается как бытие. Значит, субъект исчезает в своём предикате, который для него также перестаёт быть всего лишь акциденцией, но становится его субстанцией, сущностным субъектом. Тем самым мышление не просто лишается своей фиксированной основы, имевшейся в (прежнем) субъекте. Перейдя в предикат, мышление не прекращает своего движения, но, как выражается Гегель, отбрасывается обратно к субъекту, ибо в предикате оно возвращается не в себя, но в субъект всего содержания, каковым является целостность понятия. В этом-то и обнаруживается трудность подлинно философского текста для обыденного сознания и рассудка, сетующих на его видимую непроницаемость. Эта трудность состоит в смешении дискурсивной и спекулятивной форм предложения. В первом случае под сказуемым предложения мнится лишь его формальный предикат (акциденция), а во втором оно имеет значение понятия субъекта (его субстанции). Поэтому Гегель и говорит, что для традиционного предложения, фиксирующего субъект и предикат в различии, спекулятивное предложение обладает разрушающим характером, хотя то, что здесь «разрушает», есть не что иное, как конкретность движущегося в предложении понятия (Hegel. 1989. Bd. 3. S. 59–60).

Спекулятивное предложение в историко-философской рецепции

Влиятельность развитой Гегелем логики спекулятивного предложения в последующей истории философии внушительна. В 19 в. у Ф. В. Шеллинга и К. Маркса гегелевская концепция истолковывается достаточно поверхностно, не получая должной оценки. По Шеллингу, Гегель использует форму предложения и связку «есть», не раскрыв её значения (Schelling. 1902. S. 133). Остаётся-де неясным, является ли «есть» философского предложения лишь «есть» тождества или же «есть» реальной предикации. В первом случае предложение – простая тавтология, ибо субъект и предикат – только различные выражения для одной и той же сути, так что в предложении не полагается никакого содержания. Во втором «есть» – связка обычного предикативного суждения, в котором субъект «несёт» свой предикат, отчего в предложении возникает различие, ибо «несущее» неравно «несомому» (Schelling. 1902. S. 134). Шеллинг убеждён, что философское предложение у Гегеля – тавтология (и ближайший пример таковой – первейшее положение его сочинения «Наука логики» «бытие есть ничто»). Недостаток тавтологии как положения в том, что из неё невозможен логический переход к другому положению (в приведённом примере из произведения «Наука логики» – к становлению) и, значит, невозможно выведение системы. Между тем у Гегеля спекулятивное предложение диалектично, ибо оно полагает не только тождество субъекта и предиката, но и их различие. Оно является предложением тождества, т. к. в нём выраженное субъектом положено в предикате. Но в спекулятивном предложении есть также и момент отрицания, т. к. в нём отождествляемое различено не только в «выражении», но и в себе, ибо тождественным положено то, что предположено различным. Шеллинг, таким образом, не понимает диалектическую природу философского предложения и «не может узреть, что спекулятивное "есть" Гегеля является на деле чем-то совершенно новым» (Houlgate. 2006. P. 97). Как и Шеллинг, Маркс не ухватывает конкретности логики спекулятивного предложения. Он также прочитывает в спекулятивном тождестве лишь обычную тавтологию, не замечая в нём момента отрицательности (Rose. 2009. P. 231).

Однако во 2-й половине 20 в. гегелевская трактовка предложения оценивается по достоинству и получает широкое признание. На её значимость для философской герменевтики в понимании спекулятивной природы языка указывал в труде «Истина и метод» (1960) Х.-Г. Гадамер, называя при этом гегелевское рассмотрение философского предложения «мастерским анализом» (Gadamer. 1990. S. 470). Целый ряд исследователей (С. Жижек, К. Малабу, Р. Гаше, К. Паль) предлагают его «постмодернистское» прочтение, т. к. оно предвосхищает деконструктивистские представления о языке (Becker. 2019. P. 2). В современной мысли гегелевская концепция спекулятивного предложения используется также и для целей критической социальной теории. Так, в работе «Разум и революция» (1941) Г. Маркузе, выделяя активность субъекта спекулятивного предложения, отмечает, что его концепция у Гегеля выражает протест против отделения истины от её прямого руководства реальностью. Маркузе даже проводит параллель между наукой как системой таких предложений и действительным развитием человечества (Marcuse. 1955. P. 102, 126–127). В свою очередь, стремясь «возвратить» спекулятивное мышление Гегеля для социальной теории, Дж. Роуз развёртывает действенность его учения о спекулятивном предложении в контексте таких областей общественного сознания, как этика, политика, религия и история (Rose. 2009. P. 1, 51–129).