Ге́рцен Алекса́ндр Ива́нович (псевдоним Искандер) [25.3(6.4).1812, Москва – 21.1.1870, Париж; похоронен в Ницце], русский писатель, мыслитель, общественный деятель.

Внебрачный сын помещика Ивана Алексеевича Яковлева и немки Луизы Гааг, дочери мелкого чиновника; фамилия придумана отцом (от нем. Herz – сердце). Личный дворянин с 1840 г. Окончил физико-математическое отделение философского факультета Московского университета (1833). В период учёбы вокруг Герцена и его близкого друга Н. П. Огарёва (познакомились около 1823; в 1826 или 1827 на Воробьёвых горах дали клятву «отомстить казнённых» декабристов) сложился кружок вольномыслящей молодёжи, увлекавшейся социалистическими идеями К.-А. Сен-Симона и Ш. Фурье. Дебютировал в печати переводами и рефератами книг по естествознанию (1829). В 1834 г. арестован по делу «о лицах, певших в Москве пасквильные песни» (следствие пришло к выводу, что он «смелый вольнодумец»), в 1835 г. сослан в провинцию (Пермь, Вятка, Владимир), где находился на государственной службе. Первое оригинальное опубликованное произведение – очерк «Гофман» (1836). После снятия полицейского надзора (1839) жил в Москве, затем в Санкт-Петербурге. Первое художественное произведение Герцена – автобиографическая повесть «Записки одного молодого человека» (1840–1841). Советник Новгородского губернского правления (1841–1842), затем в отставке, поселился в Москве. С 1840 г. сотрудничал в журнале «Отечественные записки», оказал большое влияние на В. Г. Белинского.

Присущее Герцену в 1830-х гг. романтическое умонастроение (безоговорочная вера в «строгую последовательность и отчётливость провидения») отражено в его переписке с будущей женой – Натальей Александровной Захарьиной. В те же годы проявилось и особое внимание Герцена к переломным, катастрофическим событиям в общественной истории и в жизни природы (философское эссе «О месте человека в природе», 1832; диалог «Из римских сцен», 1838, и др.). В 1840-х гг. Герцен пережил духовный кризис. Личный жизненный опыт убедил его в трагичности судьбы человека, бессильного перед угрозами природных, социальных и семейных катаклизмов, а также неуправляемых сил его собственного естества (цикл статей «Капризы и раздумье», 1843–1847, и др.). В дневниках Герцена 1842–1845 гг. человек предстаёт как существо, фатально зависимое от случая и обречённое на роль пассивного зрителя. Спасительный выход Герцен искал, в духе учений Г. В. Ф. Гегеля и Л. Фейербаха, в преодолении пропасти между безусловно-незыблемой сферой всеобщего и изменчивой сферой личного, достигаемом благодаря сближению философии и жизни (цикл статей «Дилетантизм в науке», 1843; «Письма об изучении природы», 1845–1846). Теоретико-философские размышления Герцена нашли преломление в его литературном творчестве, которому присуще отчётливо выраженное публицистическое начало. В романе «Кто виноват?» (1846–1847) Герцен предпринял художественный анализ семейной катастрофы, учитывая, помимо социальной детерминации, сложное сочетание внешней случайности обстоятельств, внутренней случайности чувств, а также готовность человека противостоять этим случайностям. В повести «Доктор Крупов» (1847) история и социум представлены «с точки зрения патологии», как явления, не подчиняющиеся законам разума.

В 1847 г. Герцен выехал с семьёй за границу, жил во Франции, Италии, Швейцарии. В 1850 г. отказался вернуться в Россию, в 1851 г. Сенат постановил считать Герцена «изгнанником навсегда из пределов государства», он был лишён дворянства. С 1852 г. в Лондоне. Свою эмиграцию Герцен считал вынужденным, но необходимым шагом, спасшим его человеческое достоинство в политическом, социальном и личностном измерениях. Поражение европейских революций 1848–1849 гг. привело Герцена к разочарованию в западной цивилизации; в тот же период он пережил глубокий разлад в семейных отношениях. Разрыв «с всемирным, с всеобщим, с человечеством» получил всестороннее освещение в книге «С того берега» (1847–1850), где писатель наметил путь преодоления «душевной драмы»: утверждение самодостаточности каждой отдельной личности и каждой исторической эпохи, служащих одновременно «звеном в цепи и кольцом для себя». Мысль о том, что история и природа не знают прямолинейного развития, а значит – и строгой детерминации, позволила Герцену отнестись к случаю как к неотъемлемому свойству универсума и непременному условию реализации разнообразных возможностей. Осуществляя эти возможности и тем самым сознательно выстраивая свою биографию, человек должен прожить жизнь, не случайную для истории и для самого себя, – в этом главный пафос книги «Былое и думы» (1852–1868), монументальных мемуаров с чертами исповеди.

В 1853 г. основал «Вольную русскую типографию». Издавал, в частности, печатавшиеся в ней альманах «Полярная звезда» (книги 1–8, 1855–1868; книги 3–8 совместно с Н. П. Огарёвым) и газету «Колокол» (1857–1867; совместно с Огарёвым), которые широко распространялись в России. В политических работах Герцена получила новое осмысление центральная для него проблема личности: Россия и Европа предстают как своего рода глобальные исторические индивидуальности. Отказавшись во многом от западнических идей, Герцен разработал теорию «русского социализма» (книга «О развитии революционных идей в России», вышла в 1851 на французском и немецком языках, русский перевод 1861; статья «Русский народ и социализм», 1861, и др.), впоследствии ставшую теоретической базой народничества. Считал, что Россия, в отличие от Европы, сумела сохранить в себе здоровое самобытное начало – крестьянскую общину, которая, при условии освобождения крестьян от крепостной зависимости и наделения их землёй, а также децентрализации государственного управления, может стать основой социалистических преобразований. К историко-философским и политическим проблемам Герцен обращался также в циклах статей «Концы и начала» (1862–1863), «Письма к путешественнику» (1865), «Письма к будущему другу» (1864–1866) и др. В начале 1860-х гг. содействовал созданию тайного революционного общества «Земля и воля» 1860-х гг., выступил в поддержку Польского восстания 1863–1864 гг. Вместе с тем в письмах «К старому товарищу» (опубликованы посмертно в 1870), адресованных М. А. Бакунину, критиковал крайности революционного террора как средства политической борьбы, полагая, что «нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри».