«Летопи́сец нача́ла ца́рства» («Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии»; ЛНЦ), памятник русского летописания середины 16 в.; официальная летопись, созданная в окружении царя Ивана IV Васильевича Грозного. Повествование в нём начинается с 1533 г. и доходит до 1552 г. (в более поздней редакции присутствует продолжение, которое доведено в разных списках до разных дат). ЛНЦ подробно освещает события внутренней и внешней политики, военные походы, придворную борьбу, городское строительство. Материалы, использованные составителем ЛНЦ, сохранились не в полном объёме, что делает его одним из наиболее ценных источников по истории первых трёх десятилетий правления Ивана IV.

Списки и редакции «Летописца начала царства»

Большинство списков ЛНЦ помещены в составе летописных сборников, в основе которых лежали пространные летописи с известиями за более ранний период (Никоновская летопись, Воскресенская летопись и др.). ЛНЦ, таким образом, был продолжением предыдущего текста и не рассматривался исследователями как отдельное произведение древнерусской книжности. Впервые предположение о самостоятельном существовании ЛНЦ высказал А. А. Шахматов, выдвинувший гипотезу, что данный памятник послужил источником Никоновской летописи за 1534–1556 гг. (Шахматов. 1899. С. 175).

Впоследствии Н. Ф. Лавров обнаружил самостоятельные списки ЛНЦ в составе рукописей в собрании Археографической комиссии (Кирилловский первый список; ныне хранится: Архив Санкт-Петербургского института истории РАН. Коллекция 11. № 244) и Отделе рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея (Кирилловский второй список; Синодальное собрание. 486). Исследователь установил, что Кирилловский второй список является копией Кирилловского первого (Лавров. 1927. С. 74–75).

А. Е. Жуков установил, что ещё один самостоятельный список памятника, не восходящий ни к одному из сохранившихся списков летописца и не являющийся продолжением другого текста, находится в рукописи Библиотеки Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне № 33 (Очин-Плещеевский список; Жуков. «Летописец начала царства» и русское летописание. 2016. С. 86–96).

В настоящее время известно более 20 списков ЛНЦ 16–17 вв. (включая фрагменты), однако для изучения истории текста памятника решающее значение имеют прежде всего Кирилловский первый и Очин-Плещеевский списки, а также списки в составе исторических сборников – Библиотечный (Научно-исследовательский отдел рукописей Российской национальной библиотеки. F.IV.585), Патриарший (Научно-исследовательский отдел рукописей Библиотеки РАН. 32.14.8) и Оболенский [Российский государственный архив древних актов. Ф. 201 (Собрание Оболенского). № 163]. Кроме того, текст памятника в полном объёме вошёл в состав Летописного свода 1560 г. и восходящей к нему Львовской летописи. Остальные списки памятника восходят к вышеперечисленным.

Сохранилось две редакции ЛНЦ. Одна представлена Кирилловским первым, Кирилловским вторым и Библиотечным списками. Повествование в указанных рукописях завершается событиями 1552 г. (взятием Казани и возвращением Ивана IV в Москву).

Другая редакция отразилась в Патриаршем списке, списке Оболенского, Очин-Плещеевском списке, Своде 1560 г. и Львовской летописи. Списки данной редакции содержат продолжение, доведённое в них до различных дат. В Патриаршем списке текст доходит до 1556 г., в списке Оболенского – до 1558 г. (до известия о послании государем к князю П. И. Шуйскому князя В. С. Серебряного с приказами относительно дальнейшего ведения военных действий), в Очин-Плещеевском списке – до 1558 г. (до послания александрийского патриарха Иоакима I Пани Ивану IV и ответного послания русского царя), в Своде 1560 г. и Львовской летописи – до 1560 г. Примечательно, что на 1556, 1558 и 1560 гг. приходятся наиболее значительные дипломатические миссии, прибывшие в Москву с православного востока. 1 октября 1556 г. в Москву прибыло посольство экзарха Константинопольского патриарха митрополита Евгрипского и Кизического Иоасафа. В ходе переговоров послы сообщили, что в Константинополе было принято решение поминать Ивана IV на богослужении как царя [Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. 29. 2009. С. 251]. 20 января 1558 г. старцы Синайской горы Сильвестр и Малахия привезли в Москву грамоту александрийского патриарха Иоакима I Пани с просьбой о поддержке. В сентябре того же года на православный восток было направлено посольство архидиакона Геннадия и купца Василия Позднякова. Наконец, в 1560 г. из Константинополя прибыла грамота с подтверждением царского титула Ивана IV. Подобное распределение дат едва ли является случайным. Посольства 1556, 1558 и 1560 гг. имели особое значение для московской элиты, поскольку на них ставился вопрос о признании Ивана IV покровителем всего православного мира. В ЛНЦ обстоятельства приёма греческих святителей изложены более подробно, чем другие дипломатические миссии. Возможно, его составитель рассматривал каждое прибытие крупных посольств с православного востока как завершение определённого этапа в развитии русской внешней политики. Можно предположить, что, дополняя текст, он стремился подвести определённый итог пройденного периода (Жуков. 2019. С. 82–83).

В историографии высказывались различные точки зрения по вопросу о том, какая из двух редакций ЛНЦ является первоначальной. Существует мнение, что первичный текст присутствовал в Патриаршем списке, а текст в Кирилловском первом и Библиотечном списках является позднейшей выпиской, доведённой до 1552 г. (Кучкин. 2002; Морозов. 2011. С. 98–101). Однако более обоснованным представляется мнение, что первая редакция отразилась в Кирилловском первом и Библиотечном списках, а в Патриаршем списке, списке Оболенского, Своде 1560 г. и Львовской летописи представлен более поздний отредактированный текст (Лавров. 1927. C. 86–87; Зимин. 1958; Клосс. 2009. С. [I]; Жуков. 2015. С. 351–361; Жуков. 2016. С. 20–27).

Основные особенности второй редакции были описаны А. А. Зиминым. Во-первых, её составитель стремился подчеркнуть пагубные последствия боярских усобиц. С этой целью он расширил комплекс упоминаний о фактах политической борьбы различных группировок знати. Во-вторых, редактор стремился оправдать «южный вариант» внешней политики, приверженцем которого, по мнению А. А. Зимина, был А. Ф. Адашев. С этой целью он в ряде известий усилил изобличение татар. При этом составитель данной редакции стремился подчеркнуть значение государственной деятельности Адашева (Зимин. 1958. С. 38–41). В текст были внесены и другие изменения. В частности, под 7052 г. было отредактировано известие о строительстве церкви Воскресения Христова. В известие о строительстве Свияжска среди руководителей работ упомянут князь П. С. Серебряный. В сообщении о встрече государя с «горними людьми» добавлено имя Р. М. Пивова (Жуков. «Летописец начала царства» и русское летописание. 2016. С. 23–24).

Взаимоотношение списков ЛНЦ впервые было рассмотрено Н. Ф. Лавровым. По мнению исследователя, Кирилловский первый, Библиотечный и Патриарший списки восходят к утраченному архетипу памятника, а список Оболенского и Львовская летопись восходят к Патриаршему списку непосредственно. При этом собственно текст ЛНЦ завершается 1552 г., а последующий текст за 1552–1556 гг. в Патриаршем списке с ним не связан (Лавров. 1927. С. 86–87). Впоследствии выводы исследователя были скорректированы. Б. М. Клосс доказал, что Патриарший список, список Оболенского и Летописный свод 1560 г. (Львовская летопись) восходят к общему протографу (Клосс. 1980. С. 196). Из наблюдений учёного следует, что продолжение текста после 1552 г. имеет не самостоятельное происхождение, а его история неразрывно связана с историей текста памятника до 1552 г. А. Е. Жуков выдвинул гипотезу о восхождении всех списков ЛНЦ второй редакции к одной и той же рукописи, пополнявшейся постепенно новыми известиями (Жуков. 2015. С. 361–372; Жуков. «Летописец начала царства» и русское летописание. 2016. С. 96–100).

Источники «Летописца начала царства»

В качестве источников при создании ЛНЦ использовались материалы делопроизводства различных государственных органов, особенно активно привлекались посольские дела. В то же время сообщения ЛНЦ об иностранных дипломатических миссиях носят лапидарный характер: в большинстве случаев в тексте отмечается сам факт прибытия посольства, а также указываются имена лиц, возглавлявших его (Лихачёв. 1947. С. 366–367); подробные описания дипломатических приёмов приводятся только для наиболее значимых и представительных миссий. В основу повествования ЛНЦ за 1533–1541 гг. был положен текст, близкий по своим особенностям к заключительной части Воскресенской летописи. Определить, была ли использована сама Воскресенская летопись или её источник, затруднительно. ЛНЦ содержит более исправные чтения по сравнению с ней (Жуков. «Летописец начала царства» и Воскресенская летопись. 2016. С. 188–189). Текст Воскресенской летописи (или её источника) подвергся в ЛНЦ существенной редакторской обработке: составитель ЛНЦ дополнил его известиями посольского характера, а также приспособил повествование к новым историческим реалиям. В результате оценки некоторых исторических событий в ЛНЦ и его источнике могут существенно отличаться. Высказывалось мнение об использовании составителем летописца других летописных памятников (Морозов. 1984. С. 60–62; Жуков. Летописные известия. 2016. С. 123–124). В повествовании о военных походах составитель активно использовал отписки воевод, а также разрядные росписи по полкам. В текст о Казанском походе 1552 г. были вставлены послания митрополита Московского и всея Руси Макария Ивану IV и ответные письма царя. Нельзя исключать, что составитель ЛНЦ мог использовать сведения, полученные от информаторов, а также включал в текст собственные воспоминания о событиях, очевидцем которых он являлся.

В своей работе составитель ЛНЦ ориентировался на определённые литературные образцы. В частности, Д. С. Лихачёв отметил, что по своим жанровым особенностям памятник приближается к историческим повестям и совмещает документальную и хронографическую «стихии» (Лихачёв. 1947. С. 362). Кроме того, было установлено, что в тексте о взятии Казани содержатся аллюзии к различным воинским повестям (История русской литературы. 1945. С. 447–454), среди которых следует особо выделить Повесть о взятии Царьграда Нестора Искандера. Кроме того, определённое влияние на ЛНЦ оказали памятники Куликовского цикла. Таким образом, составитель подчёркивал историческую связь событий Куликовской битвы 1380 г. и взятия Казани в 1552 г.: согласно его концепции, покорение столицы Казанского ханства стало продолжением дела, начатого великим князем владимирским Дмитрием Ивановичем Донским. В воинских известиях ЛНЦ присутствуют также отсылки к Священному Писанию. В частности, битва с войсками киевского воеводы Андрея Немировича под Черниговом в ходе русско-литовской войны 1534–1537 гг. сравнивается со сражением израильского судьи Гедеона против мадианитян (Жуков. 2016. С. 122–125).

Особое влияние на историческую концепцию ЛНЦ оказало «Сказание о князьях Владимирских». Отсылки к данному памятнику встречаются в первом же известии о смерти Василия III Ивановича. В сообщении отмечается, что на смертном одре государь благословил своего сына Ивана крестом, который прислал киевскому князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху византийский император Константин IX Мономах вместе с царскими венцом и диадемой (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 9). Таким образом, венчание на царство Ивана IV представлялось как исполнение последней воли отца (Зимин. 1958. С. 33).

Проблема авторства «Летописца начала царства»

Относительно авторства ЛНЦ высказывались различные суждения. По мнению Н. Ф. Лаврова, к его составлению был причастен митрополит Московский и всея Руси Макарий. Исследователь отмечал, что в текст о Казанском походе 1552 г. вошли литературные сочинения владыки, а также обратил внимание на то обстоятельство, что имя митрополита в качестве составителя указано в одном из поздних списков ЛНЦ (Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Собрание Румянцева. № 257). При этом, согласно Лаврову, А. Ф. Адашев «был прикосновенен» лишь к редакционной работе по составлению Лицевого свода, материалами для которого послужили Патриарший список и список Оболенского (Лавров. 1927. С. 88–90). Данная точка зрения была принята рядом исследователей (В. П. Адрианова-Перетц, Д. С. Лихачёв, М. В. Кукушкина).

Другое мнение по вопросу авторства было высказано А. А. Зиминым. Исследователь считал, что ЛНЦ является светским по содержанию и не носит никаких следов, позволивших бы искать составителя в канцелярии митрополита. Послания митрополита Макария адресованы Ивану IV, посвящены важнейшему внешнеполитическому событию (походу на Казань) и вполне могли быть заимствованы из государевой казны. При этом в летописце отсутствуют упоминания о важнейших церковных событиях середины 16 в. – макарьевских соборах 1547, 1549 гг. и Стоглавом соборе (1551). По мнению Зимина, составителя ЛНЦ следует искать в окружении государя, поскольку Казна была той канцелярией, в которой создавался памятник. Главой Казны в 1550-х гг. являлся А. Ф. Адашев, а потому именно ему Зимин приписывал составление ЛНЦ. Исследователь отмечал, что в ЛНЦ подробно освещается восточная политика России, в реализации которой Адашев принимал энергичное участие (Зимин. 1958. С. 30–31). Также Зимин считал, что Адашев был причастен и к редактированию ЛНЦ, акцентируя внимание на том обстоятельстве, что в позднейшей редакции памятника присутствуют вставки с упоминаниями его имени, а в тех сообщениях, где его деятельность представлена в не самом лицеприятном свете, оно, напротив, было удалено (Зимин. 1958. С. 38–39). Точка зрения Зимина была поддержана Б. М. Клоссом (Клосс Б. М. Летописец начала царства // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Ленинград, 1989. Вып. 2, ч. 2. С. 20–21).

В новейших исследованиях предпринимаются попытки обозначить наличие некоторой связи составителя ЛНЦ с московской митрополичьей кафедрой. В частности, А. С. Усачёв обратил внимание на наличие в тексте ряда «церковных» известий (Усачёв. 2011). В другой статье исследователь отметил, что одним из информаторов составителя ЛНЦ мог быть царский духовник Андрей (впоследствии – митрополит Московский и всея Руси Афанасий), который мог снабжать авторский коллектив письменными источниками, происхождение которых было связано с митрополичьей кафедрой. Вместе с тем непосредственного участия в летописных работах Андрей-Афанасий, судя по всему, не принимал (Усачёв. 2012. С. 274). А. Е. Жуков обратил внимание на то обстоятельство, что наиболее ранние списки второй редакции ЛНЦ (Патриарший список и список Оболенского) могли быть связаны своим происхождением с митрополичьим скрипторием [Жуков А. Е. Сборник РГАДА, Ф. 201 (собр. Оболенского) № 163 и русское летописание третьей четверти XVI в. // Коллекции рукописных книг в современном мире. Санкт-Петербург, 2018. С. 181–224]. Отмечалось также, что при составлении Степенной книги царского родословия в заключительной её части был использован текст, близкий к ЛНЦ (Усачёв А. С. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. Москва ; Санкт-Петербург, 2009. С. 252–253; Богатырёв С. Н. Датировка Степенной книги // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2012. № 4. С. 77–94; Жуков А. Е. Летописный свод 1560 г. и Степенная книга царского родословия // Материалы и сообщения по фондам Отдела рукописей БАН. Санкт-Петербург, 2020. Вып. 8. С. 637–650).

Участие митрополита Макария в работе над ЛНЦ представляется маловероятным. Составитель не уделяет должного внимания не только его деятельности, но и роли московской митрополии в государственных делах, в частности, в тексте отсутствует упоминание о беседе Ивана IV с митрополитом Московским и всея Руси Даниилом перед началом войны против Великого княжества Литовского (читается в Воскресенской летописи, которая послужила источником ЛНЦ), а также о разговоре Макария и царя после большого московского пожара 1547 г., зафиксированном в т. н. Рассказе о московском пожаре (Жарков И. А. К истории московских пожаров 1547 г. // Исторический архив. 1962. № 3. С. 226). В то же время концептуальные построения составителя ЛНЦ не вступали в противоречие с интересами митрополичьей кафедры: его текст активно переписывался в митрополичьем скриптории, а информаторами составителя могли быть представители духовенства.

Мнение о причастности А. Ф. Адашева к составлению первой редакции ЛНЦ также нуждается в более весомой аргументации. То обстоятельство, что он возглавлял канцелярию Ивана IV, само по себе не позволяет сделать вывод о его причастности к летописным работам. Мнение о том, что Адашев был противником наступления на Ливонию и сторонником восточного направления во внешней политике, в современной историографии подверглось пересмотру (Курукин И. В. Жизнь и труды Сильвестра, наставника царя Ивана Грозного. Москва, 2015. С. 154–155).

В целом вопрос о составителе первоначальной редакции ЛНЦ следует признать нерешённым. Более аргументированно выглядит мнение о причастности А. Ф. Адашева к созданию позднейшей редакции памятника.

Особенности содержания «Летописца начала царства»

Изложение исторического материала в ЛНЦ носит компромиссный характер. Ещё А. А. Зимин обратил внимание на то обстоятельство, что, хотя для известий памятника характерна некоторая антибоярская направленность, преувеличивать её не стоит (Зимин. 1958. С. 35). Основные выпады были направлены против представителей родов князей Шуйских. Так, князь А. М. Шуйский представлен как клеветник, в результате действий которого был арестован дмитровский князь Юрий Иванович. Князья В. В. Шуйский Немой и И. В. Шуйский выступают в тексте зачинщиками придворных распрей, последовавших сразу после смерти великой княгини московской Елены Васильевны. Именно по их инициативе был пойман и уморен голодом князь И. Ф. Оболенский-Телепнёв Овчина. Именно по инициативе Шуйских свершилась расправа над князем И. Ф. Бельским (из рода Бельских). Они низвергли двух митрополитов – Даниила и Иоасафа (Скрипицына) и казнили дьяка Ф. М. Мишурина. При этом в тексте сообщается, что у Шуйских были сторонники среди бояр. В частности, под 7052 г. читается известие об избиении Шуйскими Ф. С. Воронцова, а среди их соучастников упоминаются князья Кубенские (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 45). Под 7053 г. помещено сообщение об опале князя И. И. Кубенского за то, что «они... мздоимство учинили и многие мятежи и бояр без великого государя веления многих побили» (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 46). Под 7054 г. сообщается о том, что государь приказал урезать язык А. А. Бутурлину (из рода Бутурлиных) «за невежливое слово» (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 47). Под этим же годом сообщается, что в немилость впали князья И. И. Кубенский, П. И. Шуйский, А. Б. Горбатый, Д. Ф. Палецкий, боярин Ф. С. Воронцов. В чём состояла вина этих придворных, в тексте не уточняется (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 47).

Деятельность ряда боярских кланов, принимавших участие в придворной борьбе, не получила в ЛНЦ негативной оценки. Не сообщается каких-либо сведений об участии в придворной борьбе князей Глинских, представители которого приходились родственниками государю. Арест князя М. Л. Глинского после бегства князя С. Ф. Бельского и И. В. Ляцкого в Великое княжество Литовское выглядит необоснованным (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 13; согласно Воскресенской летописи, он был арестован по обвинению в отравлении покойного Василия III). Убийство князя Ю. В. Глинского разъярёнными горожанами во время Московского восстания 1547 г., последовавшего после большого московского пожара 1547 г., порицается (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 54). Князь И. Ф. Бельский и его сторонники и вовсе представлены как жертвы придворных интриг.

В то же время в ЛНЦ произошёл пересмотр событий, связанных с арестами дмитровского князя Юрия Ивановича и старицкого князя Андрея Ивановича. В Воскресенской летописи они обвинялись в попытках выступить против государя: Юрий Иванович хотел переманить к себе на службу князя А. М. Шуйского, а Андрей Иванович попытался взять государственную власть в свои руки. В ЛНЦ указанные обвинения были значительно смягчены. Так, по версии его составителя, Юрий Иванович не вёл переговоров с князем А. М. Шуйским и стал жертвой боярских интриг. Андрей Иванович представлен как жертва «лихих людей», которые, с одной стороны, убедили его отправиться в Новгород, а с другой – сообщили великому князю Ивану IV и великой княгине Елене Васильевне, что старицкий князь хочет бежать из своей вотчины. При этом отмечается, что князь дрогнул и покинул свои владения только после ложного сообщения об отправлении к нему бояр с приказом об аресте. Впоследствии князь двинулся к Новгороду, повернул к Русе и столкнулся возле села Тюхала с воеводами великого князя. После капитуляции он прибыл в Москву, где был арестован (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 29). В историографии высказывалось мнение, что составитель ЛНЦ несколько смягчил ответственность Андрея Ивановича за мятеж, поскольку в среде Избранной рады было много сторонников его сына Владимира Андреевича, однако в целом не был склонен оправдывать удельного князя (Зимин. 1958. С. 34). Данная точка зрения требует некоторых уточнений. Анализируя текст памятника, следует обратить особое внимание на указание причин ареста старицкого князя. Согласно ЛНЦ, великий князь Иван IV и великая княгиня Елена Васильевна «на князя Андрея гнев свои и опалу положили в томъ, чтобы въпредь такие замятни и волнения не было, понеже многие люди московские поколебалися были» (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 29). Иными словами, Андрея Ивановича арестовали не столько из-за его похода к Новгороду и даже не по причине неподчинения государевым указам, а в связи с народными волнениями, которые начались в Москве. Сам по себе удельный князь не мог своими действиями спровоцировать «замятни и волнения» в столице. Таким образом, по версии ЛНЦ удельный князь был арестован по обвинению в деяниях, которых он не совершал. Возможно, реабилитация Андрея Ивановича и не была полной, однако, согласно ЛНЦ, степень его вины не соответствовала наказанию.

Довольно противоречиво в ЛНЦ охарактеризовано политическое положение великой княгини Елены Васильевны. Согласно известию о смерти Василия III, умирающий великий князь московский назначил её единоличной правительницей до совершеннолетия старшего сына Ивана («И князь великии полагает на неи все правъление великого государства многаго ради разума по подобию и по достоинству и Богомъ избранну царьского правления») (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 10). О каких-либо ограничениях её власти со стороны Боярской думы ничего не сообщается. В то же время уже в следующем сообщении об аресте дмитровского князя Юрия Ивановича великая княгиня московская не проявляет никакой политической самостоятельности, вверяя судьбу деверя в руки бояр (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 10–11). С одной стороны, подобный подход к изложению материала позволяет снять с Елены Васильевны ответственность за арест невиновного удельного князя. С другой стороны, её пассивная позиция противоречит предыдущему сообщению, согласно которому она располагала всей полнотой власти. Составитель объясняет её нерешительность тем, что она не успела отойти от траура по покойному мужу. В известии 7044 г. о снятии опалы с Шах-Али (царя Шигалея) Елена Васильевна также не проявляет полной политической самостоятельности. Принимая решение о том, стоит ли ей участвовать в церемониях, связанных с прибытием хана в Москву, великая княгиня советуется с боярами (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 22). Елена Васильевна предстаёт в ЛНЦ и как полновластная правительница-регент, и как правительница, вынужденная советоваться с Боярской думой по ключевым вопросам.

Историческая концепция ЛНЦ полностью соответствовала интересам старицкого князя Владимира Андреевича и его окружения. Составитель, насколько это было возможно, реабилитировал его отца Андрея Ивановича. Князь И. Ф. Бельский, добившийся вместе с митрополитом Иоасафом (Скрипицыным) снятия опалы с Владимира Андреевича и его матери княгини Евфросинии Андреевны, а также возвращения Владимиру Андреевичу отцовской вотчины, представлен в комплементарном свете. В повествовании о Казанском походе 1552 г. старицкий князь изображён одним из наиболее деятельных участников военных действий. В известии о болезни Ивана IV в 1553 г. не сообщается каких-либо сведений о попытках посадить Владимира Андреевича на русский престол в случае смерти государя. В ЛНЦ вообще отсутствуют сведения, бросающие тень на репутацию старицкого князя.

Таким образом, в вопросах внутренней политики составитель ЛНЦ не выступал противником какой-либо политической силы. Напротив, он стремился к максимальному примирению различных сил Русского государства. При этом автор имел определённые представления о более и менее значимых институтах. Церковные вопросы интересовали его в меньшей степени, чем дела земские. Придворную борьбу 1530–1540-х гг., равно как и любые мятежи, он оценивал критически. Поэтому в ряде случаев автор изображал бояр, участвовавших в дворцовых интригах, в негативном свете. Однако его выпады были направлены против конкретных лиц, а не против Боярской думы в целом. В своих оценках составитель избегал резких и эмоциональных оценок даже по отношению к своим политическим антагонистам. Кроме того, по неустановленным причинам он симпатизировал старицкому князю Владимиру Андреевичу.

Более ясной выглядит позиция составителя ЛНЦ по вопросам внешней политики. Он выступает сторонником активных действий сразу по всем направлениям. Ответственность за нарушение достигнутых договорённостей автор возлагает во всех случаях на противников великого князя московского. Русское государство вынуждено, согласно концепции ЛНЦ, защищать свои интересы. Начало русско-литовской войны 1534–1537 гг. составитель объясняет с тем, что Сигизмунда I подговорили начать военные действия перебежчики и изменники великого князя московского князь С. Ф. Бельский и И. В. Ляцкий (ПСРЛ. Т. 29. 2009. С. 14). Казанский поход 1552 г. связывался в тексте с многочисленными клятвопреступлениями местных властей (Зимин. 1958. С. 37). Сходным образом интерпретируются причины последующих военных конфликтов.

Таким образом составитель ЛНЦ выступал сторонником определённого политического курса, который подразумевал, с одной стороны, консолидацию всех политических сил и институтов внутри страны (государь, удельные князья, Церковь, Боярская дума и др.), а с другой – активную внешнюю политику как на восточном и южном, так и на западном направлении.

Влияние «Летописца начала царства» на русскую историографию

Сосредоточив богатый материал, ЛНЦ активно привлекался книжниками уже в первые десятилетия после своего появления. Он в полном объёме вошёл в состав ряда исторических сборников 1550-х гг., послужил источником заключительной части Летописного свода 1560 г., который, в свою очередь, был привлечён при составлении XVII степени «Степенной книги», а также был использован при создании Хронографа 1599 г. (Библиотека РАН. 31.6.27; Жуков А. Е. К характеристике краткого летописца из сборника БАН, 31.6.27 // Мавродинские чтения 2018. Санкт-Петербург, 2018. С. 165–168). ЛНЦ был положен в основу двух заключительных томов Лицевого свода: Синодального тома и Царственной книги.

Текст ЛНЦ оказал влияние на некоторые исторические сочинения, посвящённые взятию Казани. Так А. Н. Насонов обнаружил сочинение о Казанском походе 1552 г., происходившее из Троице-Сергиева монастыря и состоящее из двух фрагментов: «Сказание о велицеи милости Божии, еже всемилостивыи бог сотвори на рабе своем благочестивом цари и великом князе Иване Васильевиче» (далее – «Сказание») и «Повесть, како благочестивыи царь и великии князь Иван Васильевич всеа Русии самодержец милости всесильнаго Бога и помощию и молитвами пречистыя владычицы нашея богородицы присно девы Марии, воеводе и заступнице християном и великих чюдотворцов, врагов своих одоле и град Казань взял» (далее – «Повесть»). По мнению исследователя, в основу «Сказания» был положен протограф ЛНЦ или его источник (Насонов А. Н. Новые источники по истории Казанского «взятия» // Археографический ежегодник за 1960 год. Москва, 1962. С. 6). Г. Н. Моисеева отметила, что ЛНЦ послужил источником сведения для автора «Казанской истории» (Моисеева Г. Н. О некоторых источниках «Казанской истории» // Труды отдела древнерусской литературы. Москва ; Ленинград, 1955. Т. 11. С. 194). По мнению Т. Ф. Волковой, источником обеих частей Троицкого сочинения послужил непосредственно ЛНЦ (Волкова. 1984. С. 174–181), а автор «Казанской истории» во многих случаях предпочёл тексту ЛНЦ текст Троицкого сочинения, в большой степени соответствовавший его художественному замыслу (Волкова. 1984. С. 187).

Историческая концепция ЛНЦ утратила актуальность уже во 2-й половине 1560-х гг. После введения опричнины едва ли было уместным стремление найти компромисс между различными политическими силами. Комплементарное отношение к князю Владимиру Андреевичу в условиях нараставшего конфликта между ним и Иваном IV также было неуместным. Поэтому уже в Лицевом своде материал ЛНЦ подвергся кардинальной редакторской правке: в основу изложения событий правления великой княгини московской Елены Васильевны и боярского правления 1530–1540-х гг. (до 1541) был положен текст заключительной части Воскресенской летописи и лишь затем повествование было дополнено по ЛНЦ (Морозов. 1984); из текста систематически были удалены упоминания о том, что Владимир Андреевич и Иван IV приходятся друг другу братьями (Жуков. «Летописец начала царства» и русское летописание. 2016. С. 229–231); в скорописных приписках, выполненных на полях листов Царственной книги, была усилена критика боярского правления.

Несмотря на изменения политической парадигмы ЛНЦ продолжал переписываться в 17 в. как в составе исторических сборников, так и в самостоятельном виде.

Текст ЛНЦ был впервые издан Н. А. Львовым при публикации Львовской летописи по рукописи Спасо-Евфимиева монастыря (Летописец Русской от пришествия Рурика до кончины царя Иоанна Васильевича. Санкт-Петербург, 1792. Ч. 4), затем публиковался в изданиях Никоновской летописи (ПСРЛ. Т. 13, половина 1. 1904. С. 75–300) и Львовской летописи (ПСРЛ. Т. 20, половина 2. 1914). Как самостоятельный памятник впервые опубликован в 1965 г. в составе 29-го тома «Полного собрания русских летописей» (переиздан в 2009).