«Жук в коро́бке», аргумент Л. Витгенштейна, выдвинутый в работе «Философские исследования» («Philosophische Untersuchungen», 1953) с целью доказать невозможность существования приватного языка. Предмет аргумента – описание субъектом собственных состояний сознания с помощью средств языка. Аргумент Витгенштейна породил длительные дебаты в аналитической философии.

Витгенштейн изложил аргумент следующим образом: «Предположим, что у каждого была бы коробка, в которой находилось бы что-то, что мы называем "жуком". Никто не мог бы заглянуть в коробку другого; и каждый говорил бы, что он только по внешнему виду своего жука знает, что такое жук. При этом, конечно, могло бы оказаться, что в коробке у каждого находилось бы что-то другое. Можно даже представить себе, что эта вещь непрерывно изменялась бы. Ну, а если при всём том слово "жук" употреблялось бы этими людьми? В таком случае оно не было бы обозначением вещи. Вещь в коробке вообще не принадлежала бы к языковой игре даже в качестве некоего нечто: ведь коробка могла бы быть и пустой» (Витгенштейн. 1994. § 293). Следует уточнить, что «жук» и «вещь» в высказывании Витгенштейна – не физические объекты, а субъективные переживания: ощущения, эмоции, аффекты и т. д. Наши ощущения (Витгенштейн чаще всего писал об ощущении боли) индивидуальны и локализованы в нашем Я. Для того чтобы быть понятными, мы пытаемся выразить эти ощущения с помощью языка. При этом мы уже попадаем в сферу публичного дискурса, поскольку надеемся быть понятыми другими участниками игры.

Можно допустить, что приватный язык всё-таки возможен. Тогда возникает следующее затруднение: такой язык будет понятен только говорящему на нём. «Можно также представить себе людей лишь с монологической речью. Они сопровождали бы свои действия разговорами с самими собой. <…> Но мыслим ли такой язык, на котором человек мог бы для собственного употребления записывать или высказывать свои внутренние переживания…? <…> Слова такого языка должны относиться к тому, о чём может знать только говорящий, – к его непосредственным личным впечатлениям. Так что другой человек не мог бы понять этого языка», – отмечал философ (Витгенштейн. 1994. § 243). Л. Витгенштейн не исключал теоретической возможности приватного языка; но он отмечал его социальную неэффективность.

Аргумент Витгенштейна балансирует на стыке между проблематикой эпистемологии и философии языка. В эпистемологическом смысле аргумент Витгенштейна направлен против эпистемологии Дж. Э. Мура, Б. Рассела, Ч. Д. Броуда и других философов, которые придерживались теории чувственных данных, позволяющей сосредоточиться на «данных ощущения», общих для всех субъектов, оставляя индивидуальные аспекты опыта для психологии. Витгенштейн же полагал, вслед за Д. Юмом, что все ощущения индивидуальны и поэтому типологический подход к ним несостоятелен.

По мнению Л. Витгенштейна, не стоит стремиться выразить сложную и индивидуальную гамму переживаний с помощью языка. Нет практического смысла выяснять, какие жуки в коробках; важно то, как их описывают в языке и подобны ли такие описания. Рассуждая о восприятии цветов, Витгенштейн писал : «Фактически, если он должен играть в языковую игру, возможность этого будет зависеть от его собственной реакции и реакции другого человека. Игра зависит от согласованности этих реакций; то есть они должны называть "красными" одни и те же вещи» (Витгенштейн. 2015. С. 175). Если жуки в коробках именуются в языке словом с одним и тем же способом употребления, то первичной оказывается именно лингвистическая составляющая, общность словоупотребления. Витгенштейн отмечал: «Парадокс исчезает лишь в том случае, если радикально преодолеть представление, будто язык всегда функционирует одним и тем же способом и всегда служит одной и той же цели: передавать мысли – будь это мысли о домах, боли, добре и зле и обо всём прочем». (Витгенштейн. 1994. § 304). Означает ли это, что Витгенштейн стремится вывести лингвистическую философию за пределы эпистемологии? На этот вопрос нельзя ответить категорично; однако в философии Витгенштейна отчётливо прослеживается тенденция лингвистического идеализма, т. е. рассмотрения состояний сознания только в том виде, как они выражаются в языке. Другим важным выводом из аргумента Витгенштейна является то, что лишь в языковой игре снимается противоречие между приватным и публичным: те же ощущения цветов или боли в языке социальны; высказывающий собственные ощущения субъект (или «говорящий о своём жуке в коробке») надеется на то, что его поймут другие участники языковой игры.

Аргумент Л. Витгенштейна породил оживлённую дискуссию о возможности приватных языков; поэтому приведём критические точки зрения, признанные классическими.

А. Дж. Айер критиковал аргумент Л. Витгенштейна с позиций эпистемологического реализма. «Во-первых, что для человека использовать описательный язык осмысленно с необходимостью не означает, что другой человек должен его понимать; и, во-вторых, что человек, чтобы понимать дескриптивное утверждение, не обязательно должен сам быть способен наблюдать описываемое», – так Айер интерпретирует позицию Витгенштейна (Айер. 2010. С. 238). Айер представляет позицию реалистов: реальны состояния сознания; язык же вторичен, поскольку представляет собой символическое отображение этих состояний. В схожей манере Витгенштейна критиковали Б. Рассел, Э. Геллнер, Дж. Макдауэлл и другие реалисты.

В лингвистической философии аргумент Витгенштейна получил дальнейшее развитие. Г. Райл поддерживает Витгенштейна в том, что язык преодолевает замкнутость человека в своей субъективности. «Не существует метафизического Железного Занавеса, безысходно отделяющего нас от других людей, хотя обычные обстоятельства вместе с некоторой намеренной установкой поддерживают разумную дистанцию», – отмечает Райл. (Райл. 1999. С. 181). К примеру, Муций Сцевола кладёт руку на жаровню. При этом древние историки отмечают не то, что Сцевола терпит адскую боль, а то, что он демонстрирует варварам несокрушимую стойкость и мужество римлян. Подвиг Сцеволы, тем самым, – это «языковая» демонстрация поступка по законам войны в Древнем мире. Той же точки зрения придерживается Дж. Остин, отмечая: «Полагать, что вопрос… "Откуда я знаю, что Том раздражён?" должен истолковываться как… "Как я проникаю в чувства Тома?" (ибо именно это составляет или должно составлять основу нашего знания), – значит намеренно заходить в тупик» (Остин. 1999. С. 289).

Ожесточённая дискуссия по поводу интерпретации аргумента Витгенштейна развернулась в начале 1980-х гг. между С. Крипке и пишущими в соавторстве комментарии к Витгенштейну Г. Бейкером и П. М. С. Хакером. Крипке интерпретирует аргумент Витгенштейна как скептическое положение. «При условии юмианской критики понятия "я", которую принимает Витгенштейн, во всём этом мало смысла. У меня нет идеи "я" в моём собственном случае, не говоря уже о родовом понятии "я", которое вдобавок ко "мне" включает "других"», – отмечает Крипке. (Крипке. 2010. С. 178). Бейкер и Хакер, напротив, считают, что у Витгенштейна нет эмпирического скептицизма. Они пишут: «Наш публичный язык с его обширной сетью регулярностей действия является слиянием или согласованностью наших индивидуальных языков. Поэтому мышление и язык прочно основаны на прочном основании субъективности» (Бейкер. 2008. С. 54–55). По их мнению, Витгенштейн рассуждает об ощущениях и языке в одной и той же сфере философии сознания, тогда как Крипке относит эпистемологическое осмысление ощущений к сфере анализа фактов, язык же – к сфере идеального, логического, описательного.

Классической точкой зрения на «жука в коробке» является также аргументация представителей американского неопрагматизма. Они интерпретируют аргумент Витгенштейна следующим образом: в области языка могут быть приемлемы какие угодно описания «жука в коробке»; существенны лишь внеязыковые подобия, коренящиеся в физиологии и психике человека. Эти подобия У. В. О. Куайн называет «стимульной синонимией»: «Стимульная синонимия, или сходство стимульного значения, – настолько же хороший стандарт синонимии для ситуативных предложений, не являющихся предложениями наблюдения» (Куайн. 2000. С. 65). Ему вторит Р. Рорти, интерпретирующий идеи Витгенштейна так: «Он доказывает, что нельзя придать значения слову или поэме, противопоставляя их нелингвистическому значению, чему-то отличному от пучка уже употреблённых слов или грозди уже написанных поэм» (Рорти. 1996. С. 69). Человеческая «солидарность» возможна лишь в том случае, если языковые описания соотносятся с одними и теми же стимулами.

В своём аргументе Л. Витгенштейн оставляет место для определённого зазора в интерпретации. Однако при любых интерпретациях следует отметить, что Витгенштейн сумел поставить два важных философских вопроса: 1) что является приоритетным: приватный язык наших переживаний или публичный язык сообщества? 2) возможно ли выразить индивидуальные переживания таким образом, чтобы они были понятны другим субъектам с такими же индивидуальными переживаниями?