Западнославя́нские языки́, группа славянских языков. В качестве автохтонных языков распространены в Чехии, Словакии, Польше и Германии (серболужицкий язык). Некоторое количество говорящих на западнославянских языках проживает в сопредельных с названными и других государствах Евразии (Австрия, Венгрия, Румыния, Сербия, Хорватия, Босния и Герцеговина, Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Россия, Казахстан, Великобритания, Ирландия, Нидерланды, Франция, Италия), Америки (США, Канада, Аргентина) и в Австралии. Общее число говорящих на западнославянских языках свыше 56 млн человек (2010-е гг., оценка).

Основные современные представители западнославянских языков – чешский, словацкий языки, серболужицкий язык (имеющий две литературные формы – верхне- и нижнелужицкий языки), польский, кашубский, южнорусинский языки; к ним также относится мёртвый полабский язык.

Западнославянские языки формировались начиная с 10 в. на основе племенных диалектов западных славян, живших на территории от бассейна Вислы на востоке до Эльбы (Лабы) на западе и от Балтийского моря на севере до бассейна Дуная на юге. Эти диалекты отличались от восточно- и южнославянских рядом общих особенностей, восходящих к праславянской эпохе: 1) сохранением групп согласных tl, dl в соответствии с l в других диалектах (ср. польск. plótł, szydło, верхнелуж. pletł, šidlo, чеш. pletl, šidlo, словац. plietol, šidlo – рус. плёл, шило); 2) наличием согласного š < ch в позициях т. н. 2-й и 3-й палатализаций в соответствии с s в других диалектах (ср. польск. szary, wszak, верхнелуж. šěry, wšak, чеш. и словац. šerý, však – рус. серый, всякий); 3) сохранением групп kv, gv в позиции 2-й палатализации в соответствии с cv, zv (dzv) в других диалектах (ср. польск. kwiat, gwiazda, верхнелуж. kwět, hwězda, чеш. květ, hvězda, словац. kvet, hviezda – рус. цвет, звезда); 4) наличием свистящих согласных с на месте праславянских сочетаний *tj, *kt перед гласными переднего ряда, dz (или z) на месте *dj в соответствии с шипящими или иными рефлексами этих сочетаний в других диалектах (ср. польск. świeca, noc, miedza, верхнелуж. swěca, nóc, mjeza, чеш. svíce, noc, meze, словац. svieca, noc, medza – рус. свеча, ночь, межа); 5) отсутствием l после губных согласных на месте праславянских сочетаний губных с j на стыке морфем [с отклонениями особенно в польско-кашубской области; ср. польск. ziemia, kupiony (но польск. kropla ‘капля’, кашубские топонимы типа Korablewo), верхнелуж. zemja, kupjeny, чеш. země, koupený, словац. zem, kúpený – рус. земля, купленный]; 6) сохранением долгих и (непоследовательно) продлением кратких гласных на месте праславянского новоакутового ударения [ср. чеш. král, kůň, словац. král’, kôň, польск. król, верхнелуж. kóń (с ó < ō ) – рус. король, конь].

По некоторым чертам, сложившимся в праславянском языке либо вскоре после его распада (произошедшего во 2-й половине 1-го тыс.), в рамках западнославянских языков вычленяется лехитская подгруппа (восточнолехитский польский, западнолехитские кашубский и полабский), противопоставленная вместе с серболужицким языком или без него условно выделяемой чешско-словацкой подгруппе: 1) праславянские сочетания типа *tort, *tert, *tolt, *telt в чешско-словацкой подгруппе изменились в trat, trět, tlat, tlět, как в южнославянских языках (ср. чеш. vrata ‘ворота’, zlato ‘золото’, břeh ‘берег’, milt ‘молоть’, словац. vrata, zlato, breh, mliet’ – болг. врата, злато, бряг, смлян ‘молотый’), а в других западнославянских языках – в trot (в кашубском и полабском соответственно в tart, tort), tret, tlot, tlet (в кашубском и полабском tlot) [cр. польск. wrotа – кашубское warta, польск. złoto, brzeg, mleć – кашубскoе młoc, верхнелуж. wrotа, złoto, brjóh (с рефлексом продления o > e в новом закрытом слоге)]; 2) праславянский *ě (ять) в чешско-словацкой подгруппе и в серболужицком языке отразился в средне-верхнем ě, который в чешском и словацком языках изменился в кратком слоге в е, а в долгом слоге – в дифтонг i̯e, откуда затем в чешский долгий í (ср. верхнелуж. dźělić [ǯ’eⁱlič] ‘делить’, чеш. dělit [d’elit] ‘делить’, díl ‘раздел (часть)’, словац. delit’, diel), в лехитской же подгруппе – в нижнем ä, который в польском языке изменился в а перед твёрдыми переднеязычными согласными и в е в других случаях (ср. dzielić, dział); 3) праславянские носовые *ǫ, *ę в чешско-словацкой подгруппе и в серболужицком языке изменились соответственно в u и в ä с разнообразными позднейшими рефлексами [ср. словац. ruka ‘рука’, mäso ‘мясо’, t’ažký ‘тяжкий’, viac (церковнославянское вяще), чеш. ruka, maso, těžký, vice, верхнелуж. ruka, mjaso, ćežki, wjace, нижнелуж. měso [m’eⁱso] и т. д.], а в лехитской подгруппе носовые гласные в преобразованном виде сохранились [ср. польск. ręka (но rączka), ciężki (но ciąża), więcej, кашубское wicy с i < į < ę не перед твёрдыми переднеязычными и т. д.]. Изменения ä > ’a, e > ’o, ę > ’ǫ, а также ^ьr > ^ъr и ^ьl > ^ъl перед твёрдыми переднеязычными согласными, неравномерно отражённые в языках лехитской подгруппы, называют лехитскими перегласовками (две последние характерны и для серболужицкого языка) [ср. польск. martwy ‘мёртвый’, wełna ‘шерсть’ (рус. диалектное вóлна), верхнелуж. mor(t)wy, wołma, нижнелуж. humarły, wałma]. В чешско-словацкой подгруппе обособляются среднесловацкие (центральные) диалекты (в некоторых случаях вместе с литературным словацким языком), где отмечается ряд т. н. южнославянизмов: словац. диалектные šilo ‘шило’ (с утратой группы dl), strecha ‘крыша’ – местный падеж ед. ч. na strese, словац. литературные mních ‘монах’ – им. падеж мн. ч. mnísi с изменением ch > s в позиции 2-й палатализации (ср. чеш. na střeše, mniši), rast ‘рост’, laket’ ‘локоть’ с сочетаниями типа rat-, lat- из праславянских *-ort, *olt там, где в других западнославянских языках, как и в восточнославянских языках, находим rot-, lot- [ср. чеш. růst (с ů < ō), loket, польск. wzrost, łokieć, рус. рост, локоть]. На территории распространения чешского языка диалекты Чехии по ряду древних явлений отличаются от моравских (и других западнославянских), в некоторых случаях объединяясь с верхнелужицкими: ср. рефлексы долготы гласного на месте староакутового ударения в чеш. kráva ‘корова’, верхнелуж. kruwa (c u < ō) при краткости в моравском и словац. krava, нижнелуж. и польск. krowa.

В истории западнославянских языков наряду с дивергентными процессами происходили также общие изменения, осуществлявшиеся (иногда неравномерно) во всей этой группе или характерные для той или иной её части. В фонетике и акцентологии это: 1) замена праславянского политонического ударения динамическим и (кроме полабского языка и севернокашубских диалектов) закрепление его за 1-м слогом слова или тактовой группы (на большей части территории распространения чешского и словацкого языков, в серболужицком языке, в южнокашубских и некоторых южнопольских диалектах) либо за предпоследним слогом (на большей части распространения польского языка, в северноморавских чешских и в восточнословацких диалектах); 2) стяжение гласных в результате утраты интервокального j (ср. польск., верхне- и нижнелуж. pas, чеш. и словац. pás ‘пояс’; чеш. bát se ‘бояться’, bázlivý ‘боязливый’, словац. bát’ sa, bojazlivý, польск. bać się, bojaźliwy, верхнелуж. bojeć so, нижнелуж. bojaś se; чеш. přítel ‘приятель’, словац. priatel’, верхнелуж. přećel, польск. przyjaciel, нижнелуж. pśijaśel); 3) единообразное изменение сильных редуцированных ь и ъ в е, кроме среднесловацких, верхнелужицких и полабских диалектов [ср. чеш. den ‘день’, veš ‘вошь’, польск. dzień, wesz, но словац. deň (также kotol ‘котёл’, l’an ‘лён’), voš (также teraz ‘сейчас, в этот раз’, dážd’ ‘дождь’), верхнелуж. dźeń (также kotoł, law ‘лев’), woš (также dešć ‘дождь’, deska ‘доска’), полабские dan, dåzd]; 4) изменение r’ (за исключением полабского и словацкого языков) в r^ž/r^š, сохранившийся в чешском языке, в периферийных польских и в кашубских диалектах и перешедший в ž/š в польском и серболужицком языках; в верхнелужицком это изменение происходило только в группах pr’, tr’, kr’, а в нижнелужицком – в этих же группах и в аналогичных группах с твёрдым r [ср. чеш. moře ‘море’, tři ‘три’, польск. morze, trzy, верхнелуж. tři ([c’i]<[tši]), нижнелуж. tśi, tšаwa ‘трава’].

Коренные различия между западнославянскими языками сложились в связи с тем, что на большей части территории распространения чешского и словацкого языков сохранились и получили дальнейшее развитие оппозиции кратких и долгих гласных (а также дифтонгов), противопоставление же согласных по твёрдости-мягкости в силу ряда депалатализационных процессов было значительно ограничено. В литературном чешском по твёрдости-мягкости различаются лишь n – n’, t – t’ и d – d’, а в литературном словацком ещё l – l’, тогда как в лехитской подгруппе и в серболужицком языке (а также в северноморавских чешских и в восточнословацких диалектах) долгие гласные сократились, корреляция же твёрдых и мягких согласных продолжала развиваться, хотя и здесь (особенно в зонах наиболее активных славяно-германских контактов) действовали депалатализационные процессы (депалатализация перед гласными переднего ряда в полабском языке, твёрдые свистящие на месте s’, z’ и t’, d’ в кашубских диалектах, отвердение s’, z’ в серболужицком и т. д.). Имеются также более частные фонетические различия, например переход g > h в чешско-словацкой и верхнелужицкой области и сохранение взрывного g в других западнославянских языках.

В морфологии для западнославянских языков характерны следующие черты: 1) утрата категории двойственного числа в имени и глаголе (кроме серболужицкого языка); 2) сохранение шестичленной системы падежей в склонении имени при неодинаковом в разных языках развитии синкретизма падежных форм и различной степени утраты звательной формы существительных; 3) перестройка типов склонения существительных при неравномерной по языкам дифференциации парадигм существительных разного грамматического рода или, напротив, межродовой унификации, особенно во мн. ч. (ср. чеш. bříza ‘берёза’, dub ‘дуб’ – род. падеж мн. ч. bříz, dubů, дат. падеж мн. ч. břízám, dubům, местный падеж мн. ч. břízách, dubech и т. д.; польск. brzoza, dąb – brzóz, dębów, brzozom, dębom, brzozach, dębach и т. д.; верхнелуж. brěza, dub – brězow, dubow, brězam, dubam, brězach, dubach и т. д.); 4) формирование у существительных в рамках муж. рода категории одушевлённости-неодушевлённости, а во мн. ч. в польском (и кашубском), словацком и верхнелужицком языках (в верхнелужицком непоследовательно также в дв. ч.) – категории мужского лица, распространяющейся и на согласуемые с существительным слова (например, польск. Tam były dwa moje ulubione kwiaty / koty ‘Там были два моих любимых цветка / кота’, но Tam byli dwaj moi ulubieni studenci ‘Там были два моих любимых студента’); 5) разная степень утраты кратких (именных) форм прилагательных; 6) утрата форм простых прошедших времён глагола (кроме серболужицкого языка) и постепенное вытеснение форм плюсквамперфекта при генерализации форм прошедшего времени, восходящих к перфекту, аналитических или сохраняющих следы аналитизма (ср. чеш. byl jsem ‘я был’, польск. byłem / jam był); 7) возникновение особых форм прошедшего времени в сослагательном наклонении [типа чеш. byl bych přišel ‘я бы пришёл (в прошлом)’, польск. byłbym przyszedł]; 8) закрепление аналитических форм будущего времени глаголов несовершенного вида (в серболужицком языке потенциально глаголов обоих видов), состоящих из вспомогательного глагола со значением ‘быть’ и инфинитива (а в польском языке – также причастия на l смыслового глагола) (чеш. budu psát ‘буду писáть’, польск. będę pisać / pisał; верхнелуж. budu napisać ‘я напишу’); 9) частичная перегруппировка типов спряжения глагола и образование новых типов с некогда стяжённым гласным в исходе презентной основы при проникновении в форму 1-го лица ед. ч. презенса этих и в неравномерном объёме других типов окончания -m из старого атематического спряжения (ср. польск. niosę ‘несу’, proszę ‘прошу’, pomagam ‘помогаю’, чеш. nesu, prosím, pomáhám, словац. nesiem, prosím, pomáham).

Многие грамматические (морфологические и синтаксические) особенности западнославянских языков сформировались в результате длительного ареального взаимодействия с немецким языком: 1) высокочастотное употребление перед существительными указательного местоимения, восходящего к общезападнославянскому tъnъ, которое по своей функции приближается к определённому артиклю; нередко наряду с этим в сторону неопределённого артикля эволюционирует местоимение-числительное, восходящее к jedьnъ / jedi(y)nъ; 2) двойная сочетаемость пространственных предлогов со значениями ‘перед’, ‘над’ и др. с существительными в вин. и местном падежах (в конструкциях, обозначающих направление и местонахождение); развитие некоторых специфических (объектных и адвербиальных) конструкций с непространственными предлогами [например, «чеш. čekat na, словац. čakat’ na, польск. czekać na, верхнелуж. čakać na + имя в вин. падеже» ‘ждать (кого-либо)’ (нем. «warten auf + имя в аккузативе»); чеш. «prosit o, словац. prosit’ o, польск. prosić o, верхнелуж. prosyć wo + имя в вин. падеже» ‘просить о (чём-либо)’ (нем. «bittem um + имя в аккузативе»); чеш. před týdnem ‘неделю назад’, словац. pred týždňom, польск. przed tygodniem, верхнелуж. před tydźenjom (нем. vor einer Woche) и т. д. ]; 3) широкое употребление отглагольных существительных с формантами, восходящими к -nьje/-tьje, часто в конструкциях с предлогом, в функции инфинитива [ср., например, чеш. něco k pití ‘что-нибудь попить’, польск. coź do picia (нем. etwas zu trinken)]; 4) развитие конструкций со вспомогательным глаголом со значением ‘иметь’ при страдательном причастии прошедшего времени, которым иногда приписывается статус новых глагольных форм, имеющих результативное значение, типа чеш. mám vyhráno ‘я выиграл’, польск. mam wygrane (нем. ich habe gewonnen), и др. Значительное количество германизмов представлено и в лексике западнославянских языков.

На лексику наложили отпечаток также другие ареальные контакты – межславянские (в том числе, особенно для польского языка, с восточнославянскими языками, в частности с русским) и внеславянские (например, для словацкого языка – с венгерским).

Первым литературным (культурно-письменным) языком в западнославянских землях был старославянский язык (церковнославянский язык местного извода), распространённый в 9 в. в Моравском княжестве и до конца 11 в. употреблявшийся в Чехии. Одновременно с ним и позже на всей западнославянской территории использовался латинский язык. От конца 13 в. дошли первые памятники литературного чешского языка, который вследствие интенсивного развития с 14 в. стал эталоном для других западных славян. С 14 в. известны памятники польского языка, с 15 в. – словацкого, с 16 в. – серболужицкого.

Графические системы литературных западнославянских языков основаны на латинице. Полабский язык, исчезнувший в 18 в., оставался бесписьменным; некоторые полабские тексты были зафиксированы в конце 17 – начале 18 вв. средствами немецкой графики.