Пола́бский язы́к, 1) общее название племенных диалектов полабских славян. Были распространены с середины 1-го тыс. н. э. на территории между нижней Одрой (Одером), нижней и средней Лабой (Эльбой) и Балтийским морем. Об особенностях этих идиомов можно судить только по следам в немецкой топонимии их ареала. 2) (Древяно-полабский язык), язык потомков одного из этих племён – древян. Начиная с рубежа 1-го и 2-го тыс. н. э. был распространён на левобережье нижней Эльбы. Численность говорящих на древяно-полабском языке на протяжении веков неуклонно сокращалась. До середины 18 в. он сохранялся в диалектной форме в нескольких сёлах округа Люхов-Данненберг (по течению реки Етце – т. н. Дравенланд или Вендланд) бывшего княжества Люнебург в герцогстве Ганновер (ныне земля Нижняя Саксония в ФРГ); в 1756 г. засвидетельствована смерть последней носительницы. В 1670–1750 гг. составлено несколько словарей [важнейший (на 5 тыс. слов) принадлежит немецкому пастору К. Хеннигу] и записан ряд полабских текстов (свадебная песня, молитва «Отче наш» и др., образцы разговорной речи в хронике сельского старосты И. Парум-Шульце).

Полабский язык принадлежит к западной подподгруппе лехитской подгруппы западнославянских языков. Ряд древних явлений объединяет его с кашубским языком и отличает от восточнолехитского польского языка (ср. полабское vorno ‘ворона’ – пoльск. wrona, полабское mlåkă ‘молоко’ – польск. mleko, полабское vauckă/vuckă ‘волк’ – польск. wilk, полабское tjordĕ ‘твёрдый’ – польск. twardy, полабское zenă ‘женщина’ – польск. żona). Как и в других лехитских языках, в полабском языке сохранялись носовые гласные – ǫ, в том числе на месте *ę перед твёрдыми переднеязычными согласными, и ą на месте *ę в прочих случаях (ср. diśǫtĕ ‘десятый’, но disąt ‘десять’); редуцированные *ь, *ъ в сильной позиции изменились в зависимости от окружения в a (dan ‘день’), å (l'ån ‘лён’, dåzd ‘дождь’), i (lüt'it ‘локоть’, visi ‘всё’). В ходе исторического развития полабского языка преобразовался весь его вокализм: произошли изменения *a > o, *o > ü/ö, *e > i и др. (nos ‘наш’, tüji ‘твоё’, törĕ ‘второй’) и дифтонгизация гласных *i (jaimă ‘имя’), *y (tåi ‘ты’), *u (draud’ĕ ľaudai ‘другие люди’); конечные гласные подвергались редукции. Наряду с этим протекали процессы отвердения старых мягких согласных (палатальных и палатализованных) и вторичного смягчения твёрдых согласных, в том числе изменения *k, *g, *x в мягкие t’, d’, x’ (t’aux’or < *kuxarь ‘повар’ и т. п.). Шипящие согласные пережили полную или частичную – неодинаково по говорам – замену свистящими [ср. tzôrne tgaarl, т. е. cornĕ ťarl ‘чёрный человек (парень)’ в словаре К. Хеннига, но tschiurna (čornĕ) в другой записи; låzaic ‘ложка’, slaisĕs ‘слышишь’, но также šlaină ‘слюна’ с вторичным шипящим у И. Парум-Шульце]. Ударение реконструируют различно; по интерпретации Н. С. Трубецкого, оно приходилось на последний слог с долгим гласным.

В морфологии для полабского языка характерно наличие архаических черт, наряду с инновациями, отчасти возникшими вследствие контакта с немецким языком: сохранение форм двойственного числа, зафиксированных у существительных, местоимений и глаголов (kå naimo kå dvemo ‘к ним двоим’; visai motă komot ‘все должны прийти’ – здесь в функции мн. ч.); развитие функции артикля у указательного местоимения tå (erlözüj-năs vit tüg x’audăg ‘избавь нас от худого’) и неопределённого местоимения (tåd ją jadån stail ‘вот стул’); в системе глагола – сохранение аориста и имперфекта [rici ‘он(а) сказал(а)’, joz tex ‘я хотел’ – здесь в функции сослагательного наклонения], развитие нового перфекта из сочетаний личных форм глагола mom ‘имею’ со страдательным причастием (mo voijădonĕ ‘он съел’ – нем. er hat ausgegessen), образование описательных форм будущего времени из сочетаний презентных форм вспомогательных глаголов mom и cą ‘хочу’ c инфинитивом основного глагола (mos made jest ‘будешь есть с нами’, tåi cis lă vibăsenĕ boit ‘ты будешь повешен’) и др.

В словарном составе полабского языка – значительное количество германизмов (до 1/4 зафиксированного в источниках полабского лексикона).

Полабский язык остался бесписьменным. Сохранившиеся записи 17–18 вв. выполнены непрофессионалами (преимущественно немцами) средствами латинской графики с опорой на немецкое правописание того времени.