Слактиви́зм (диванный активизм; англ. slacktivism, от slacker – бездельник и activism – активизм), вид политической или социальной активности, осуществляемой онлайн, преимущественно в социальных сетях. Выражается в предписанных социальными сетями реакциях на контент определённой тематики [например, «нравится», «мы вместе» или «возмутительно» в Facebook (принадлежит корпорации Meta, которая внесена в перечень организаций, причастных к терроризму и экстремизму, и запрещена на территории Российской Федерации)], распространении этого контента (в том числе с помощью проставления хештегов), а также в создании сетевых сообществ и групп, подписании петиций, сборе пожертвований и т. п. Ныне используется для критики онлайн-деятельности, которую исследователи рассматривают как менее затратную и рискованную (потому менее эффективную) альтернативу социальному и политическому активизму в реальной жизни.

Термин «слактивизм» появился в середине 1990-х гг. Ф. Кларк и Д. Озард использовали его в 1995 г. для обозначения «направленной снизу вверх деятельности молодых людей по воздействию на общество в малом, персональном масштабе» (Christensen. 2011). Термин имел положительную коннотацию и обозначал новые возможности для активизма «малых дел».

С развитием интернет-технологий в 2000-х гг. комментаторы стали обращать внимание, что Сеть не только раскрепощает пользователей и поощряет новые поколения участвовать в политике, но и делает это участие поверхностным и малоэффективным, а самих людей – уязвимыми перед неизбежной коммерциализацией Интернета и использованием государствами инструментов онлайн-надзора и цифровой пропаганды. Так, в 2000 г., когда Интернет только начинал распространяться, американский политолог Р. Патнэм в работе «Боулинг в одиночестве: крах и возрождение американского общества» задавался вопросами, станет ли Сеть площадкой для активной социальной коммуникации или средством пассивного, приватного развлечения, и каков риск того, что наметившийся в 20 в. тренд на социальную дезинтеграцию не будет усилен переходом различных сообществ в Интернет (Putnam. 2000).

Как реакция на разрушительные последствия глобального экономического кризиса 2008 г. начали возникать протестные движения, использующие новые технологии для самоорганизации. События «арабской весны» в начале 2011 г. показали, что даже в условиях жёсткой цензуры и подавления инакомыслия социальные сети могут оказать серьёзную помощь в протестной мобилизации. При этом подобный оптимизм разделяли не все. Писатель М. Гладуэлл подверг критике новые методы онлайн-протестов, которые по своей рискованности не шли ни в какое сравнение с протестами прошлого, делающими ставку на сидячие забастовки, бойкоты и ненасильственное сопротивление. «…Facebook-активизм, – писал Гладуэлл, – преуспевает не за счёт мотивации людей приносить реальные жертвы, а за счёт мотивации делать то, что люди делают, когда у них недостаточно мотивации, чтобы принести реальную жертву» (Gladwell. 2010).

Важный вклад в критику слактивизма и популяризацию его негативной коннотации внёс американский политолог белорусского происхождения Е. Морозов. Он описывал слактивизм как «приятный онлайн-активизм с нулевым политическим или социальным действием» (Morozov. 2009). Подписание онлайн-петиций, вступление в Facebook-группы, лайки и репосты, по мнению Морозова, стали идеальным типом активизма для «ленивого поколения» (lazy generation), не желающего тратить время на скучную рутину политической и социальной работы и нести риски оказаться в тюрьме за свои убеждения. В книге «Интернет как иллюзия: обратная сторона сети» (оригинал 2011, русское издание – 2014) Морозов критиковал слактивизм (в рус. пер. «диванный активизм») как одно из негативных последствий киберутопизма – идеологии, воспринимавшей Интернет как инструмент политической эмансипации и общественной трансформации. Однако, как отмечал автор, новые, «ленивые» формы цифрового активизма не столько дополняли уже существующие, сколько размывали их, предлагая менее затратную альтернативу реального участия и иллюзию, что это новое онлайн-участие обладает политической эффективностью.

В качестве примера такого коллективного самообмана Морозов приводил кампанию в Facebook «Спасение африканских детей» («Saving the Children of Africa»). В социальной сети эта кампания получила одобрение 1,7 млн человек, однако её финансовым результатом стал сбор лишь 12 000 тыс. долл. По мнению автора, нечёткие цели и слишком широкие глобальные проблемы становились причиной того, что зачастую слактивизм вместо достижения реальных результатов превращался в сбор подписей или пожертвований и привлечение новых подписчиков на странички в соцсетях.

Говоря об онлайн-активизме в авторитарных государствах, Морозов писал: «Многие молодые люди, разочарованные в оппозиции, неспособной бросить вызов авторитарному правителю страны, начинают недоумевать, зачем им все эти муниципальные собрания, в которых вечно пусто, а также нечестные выборы, непомерные штрафы и неминуемое попадание за решётку, если интернет позволяет заниматься политикой анонимно, на безопасном расстоянии и без особенных затрат» (Морозов. 2014. С. 256–257). Однако автор делал оговорку, что всё это – не более чем утопия. Несмотря на успехи «твиттер-революций», в реальности ни одна из них не совершалась исключительно с помощью цифровых инструментов. Демократический дух масс, по мнению автора, невозможно возродить одними гневными «твитами».

Турецкий социолог З. Тюфекчи подвергла критике идеи Морозова. Тюфекчи критиковала цинизм и интеллектуальную лень сторонников идеи о несущественности и тщетности любой онлайн-активности. Эта идея, по сути, отрицает любые перемены и подкрепляет существующий статус-кво, и именно поэтому статьи и книга Морозова привлекли внимание мейнстримных медиа. Дело не в том, что онлайн-протесты не работают потому, что они существуют только онлайн и что участвовать в них легко и безболезненно. Реальность такова, что сама политика не работает из-за поражения людей в гражданских правах по всему миру. Тюфекчи писала: «Политический активизм терпит неудачу не потому, что люди слишком заняты просмотром онлайн-видео с котиками, а из-за фундаментального краха рычагов влияния граждан на институты власти, такие как правительства и корпорации» (Tufekci. 2011). Однако, по мнению автора, это не значит, что Интернет не может быть использован для гражданского активизма с опорой на информацию, организацию и эффект рычага в противовес надзору, цензуре и пропаганде, которые в Сети используют авторитарные режимы.

З. Тюфекчи продолжила эту мысль в своей книге «Твиттер и слезоточивый газ: сила и хрупкость сетевого протеста», отразившей опыт гражданского протеста во время и после попытки военного переворота в июле 2016 г. в Турции (Tufekci. 2017). Тюфекчи призывала не сводить онлайн-взаимодействие между людьми до простой виртуальной (т. е. ненастоящей) коммуникации, основанной на слабых связях, которые в реальности быстро распадаются. С её точки зрения, важен контекст: для активистов «в репрессивной стране может быть очень смелым поступком написание твитов, в то время как в более развитой демократии не будет представлять каких-либо трудностей пройти по улицам» (Tufekci. 2017. P. xxvi). Именно поэтому ярлык «слактивизм» упрощает проблему и не добавляет ничего к «пониманию сложности цифровой реконфигурации публичной сферы» (Tufekci. 2017. P. 17).

Протестные движения 2-й половины 2010-х – начала 2020-х гг. подтолкнули исследователей рассматривать слактивизм как легитимную форму цифрового активизма. Использование хэштегов и репостов, подписание петиций, групповая организация в соцсетях и мессенджерах стали неотъемлемой частью движения Black Lives Matter (BLM) в США, движения «жёлтых жилетов» во Франции, протестов в Гонконге. По мнению автора журнала The New Yorker Дж. Ху, новая волна протестов BLM, прокатившаяся по США после инцидента с гибелью Дж. Флойда, вызвала также новую волну активизма в социальных сетях. Этот активизм «показал масштаб, креативность и прочность, которые бросают вызов тем, кто скептически настроен в отношении способности интернета быть посредником в движении» (Hu. 2020). В качестве одного из примеров Ху привела запущенную музыкальной индустрией акцию Blackout Tuesday, участники которой (среди них – известные актёры, музыканты, спортсмены) в знак поддержки жертв полицейского произвола в США публиковали в своих соцсетях изображения чёрного квадрата, часто сопровождая его хэштегом #BlackLivesMatter. Представители движения BLM быстро среагировали, распространив просьбы не ставить этот хэштег, так как большое количество «пустых» постов могло отвлечь внимание активистов от важной организационной информации.

Ныне термин «слактивизм» можно встретить в академических публикациях на разных языках, в том числе и на русском. Однако увеличение многообразия форм онлайн-участия и различные социально-политические контексты, в которых работают активистские движения в разных странах, снижают негативную окраску данного термина.