Секре́тность, социальное отношение (или свойство социальной группы), основная характеристика которого – полное или частичное сокрытие знания или опыта, ограничение его распространения и использования, либо особые качества этого знания или опыта, которые создают такие ограничения.

Существует два способа использования понятия «секрет» или «тайна» в социологии. Их различение прослеживается на протяжении всей теоретической дискуссии о секретности в социальной науке. Одна модель концептуализации определяет секрет через асимметрию доступа к знанию, которая рассматривается как результат сознательного сокрытия одной из сторон (идёт от Г. Зиммеля). Другая определяет тайну через особого рода опыт (в том числе эмоциональный), не поддающийся встраиванию в наличные схемы интерпретации мира (идёт от Э. Дюркгейма).

История исследований секретности

Сюжеты, связанные с секретностью, приходят в социологическую теорию из антропологии конца 19 – начала 20 вв. Антропологические исследования простейших форм религиозных союзов в обществах Меланезии, Австралии, Северной Америки и Западной Африки сформировали фундамент для последующих дискуссий о природе тайных обществ и социальных функциях секретности.

Первые обобщения результатов этих исследований были произведены в работе немецкого этнолога Г. Шурца «Возрастные группы и мужские союзы» (1902), а также в работе американского антрополога Х. Уэбстера «Примитивные тайные общества» (1908). Как Шурц, так позднее и Уэбстер, производя сравнительный анализ имеющихся исследований, пришли к выводу, что примитивные тайные общества возникают вследствие развития и ослабления структуры простейших тотемических групп, а прежде всего их ядра в виде мужских союзов, основанных на основе половой и возрастной принадлежности. Постепенно ритуалы инициации усложнялись и пороги вхождения в такие общества росли, превращая мужские союзы в закрытые религиозные ассоциации и формируя первобытный нобилитет. Оборот тайного знания и секретность, сопровождающая формирование и существование примитивных тайных обществ, становятся элементами объяснительной модели, позволяющей понять возникновение и развитие простейших религиозных и политических институтов.

После выхода работы Шурца гипотеза моментально становится объектом критики. В «Социологическом ежегоднике» выходит рецензия Э. Дюркгейма, в которой он утверждает ошибочность представлений Шурца о функциях тайных обществ. Если Шурц видит в тайных обществах и их культах корень конфликта и социальных противоречий, Дюркгейм обнаруживает в них источник солидарности. По мнению Дюркгейма, «таинственность» внутри примитивных религиозных ассоциаций присутствует лишь в той мере, в какой всякий религиозный феномен можно назвать загадочным (mystrieux), но не секретным. Так он объясняет семантическое родство понятий таинственного и сакрального, которое прослеживается в некоторых языках. Позднее, в 1908 г., А. ван Геннеп развернёт схожую критику концепций Шурца и Уэбстера (Геннеп А. ван. 1999).

В 1912 г. в «Элементарных формах религиозной жизни» Дюркгейм возвращается к дискуссии об отношении тайны и религии, отстаивая примат коллективных религиозных культов над индивидуальными магическими. Поскольку религия в отличие от магии прежде всего публичный институт, он доказывает, что таинственность примитивных тотемических религиозных практик характеризует не секретность, но лишь их стремление закрепить границы между сакральным и профанным. Объектами этих практик чаще выступают вещи, а не люди. Поэтому в дюркгеймианской социологической традиции понятие «тайна» отсылает к нормам восприятия сакральных вещей или явлений. Такие нормы функционируют как гаранты солидарности и не служат цели разделения носителей знания и исключённых. В этом значении понятие «тайна» описывает такие ситуации, при которых все члены группы обладают соответствующим знанием, но не могут его артикулировать или кодифицировать.

Параллельно дискуссии, начатой в антропологии в начале 20 в., возникает социальная теория секретности немецкого социолога Г. Зиммеля, которая изложена в работе «Тайна и тайные общества» (Das Geheimnis und die geheime Gesellschaft, 1906). Зиммель начинает определение секрета с чистой абстракции, не привязанной к объекту. В самом широком смысле секретность рассматривается им как универсальная социологическая форма. Она сохраняет «возможность существования второго мира наряду с видимым миром» (Simmel. 1906. P. 462). Секретность может быть умышленной и неумышленной. Неумышленная секретность присуща любым социальным отношениям. Она придаёт им форму, но не влияет на содержание. В тех же случаях, когда секретность осознаётся сторонами взаимодействия, Зиммель говорит о ней как об особой технике и знаке отличия, позволяющем индивиду занять исключительную позицию. Сокрытие и раскрытие становятся в руках инсайдера инструментами стратегического контроля действий аутсайдера, с помощью которых он задаёт социальную дистанцию и очерчивает границы.

Зиммель разделяет секреты индивидов и секреты социальных групп. В последнем случае отношение между носителями общих секретов описывается противостоянием центробежных и центростремительных сил. Поэтому в тайных обществах царит полицейский контроль и жёсткая иерархия. Взаимное доверие и повышенное внимание членов друг к другу граничат с постоянным воспроизведением секретности не только по отношению к третьим лицам, но также внутри самого тайного общества. Члены тайных обществ вынуждены скрывать не только содержание своих собственных секретов, но и само их наличие. Позднее И. Гофман назовёт такие секреты «тёмными».

Зиммель также акцентирует внимание на техниках и практиках передачи секретного знания. Письмо, деньги, украшения и другие средства опосредования коммуникации упраздняют тайну непосредственного общения здесь и сейчас, однако содержат в себе возможность производить умышленную секретность.

Тайна и секретность в современных социологических исследованиях

Линия концептуализации, идущая от Дюркгейма, широко представлена в культурной антропологии, культурсоциологии, а также когнитивной социологии и исследованиях культуры. В данной традиции под тайной понимается своего рода мистический опыт, невыразимый в языке и отсылающий к сакральным событиям или явлениям, выступающим в качестве эмоциональных аттракторов. Таинственность религиозного опыта становится основанием солидарности и осью, вокруг которой происходит сборка сообщества.

Теория секретности Зиммеля значительно повлияла на становление символического интеракционизма. Поэтому Гофман внёс наибольший вклад в её развитие. Как и Зиммель, Гофман рассматривает функцию секретов как производную от ситуаций взаимодействия, в которых практики сокрытия задействованы в качестве стратегических ходов. Он также разделяет произвольное и непроизвольное самовыражение. Поэтому контроль над информацией является неотъемлемой чертой всякого взаимодействия. Кроме упоминаемых ранее «тёмных секретов», которые описывают ситуацию сокрытия содержания секрета и существования секрета, Гофман выделяет другие формы практик сокрытия. Сюда относятся, например, «стратегические секреты», которые не могут быть «тёмными», потому что их функция – дезориентация контрагента и влияние на его способность прогнозировать действия другой стороны. Функция «внутренних секретов» – воспроизводство социальной дистанции и различий, а «доверенных» – напротив, сокращение этой дистанции. Эти четыре типа секретов могут пересекаться, однако все они представляют собой примеры умышленного сокрытия. Последняя форма секретов – «свободные секреты», которые могут быть раскрыты неумышленно, не лишая своих владельцев роли.

Теория секретности Зиммеля используется в исследованиях по социологии права, экономической социологии и социальной психологии.

Две вышеупомянутые социологические традиции объединяет то, что они описывают секретность как элемент социальной действительности и признают её в качестве социального факта.

Существует также критическая традиция, которая рассматривает секретность в качестве эпистемического препятствия. Она берёт свои истоки у К. Маркса, который в работе «К критике гегелевской философии права» называет тайну «всеобщим духом бюрократии» (Маркс. 1955. С. 272), своего рода машиной мистификаций. Поэтому задача описания действительности невозможна без разоблачения этих мистификаций. Французский социолог П. Бурдье воспроизводит эту установку в своих лекциях о государстве 1989–1992 гг. Сходство социологии с работой детектива, раскрывающего тайны и срывающего покровы, также отмечается Л. Болтански. П. Бэр в своей работе о «разоблачающем стиле в социальной теории» суммирует некоторые общие для критической установки черты, главная из которых – представление о маске или иллюзии, которая скрывает подлинную социальную реальность.