Различия в переводческой технике книг Септуагинты. Предполагают, что переводчики Пятикнижия Моисеева ориентировались на то, как в многоязычном мире эллинистического Египта переводились с языка на язык письма и документы. Такая переводческая техника подразумевала некоторый баланс между, с одной стороны, буквализмом, а с другой – стремлением к понятности и естественности текста (хотя с точки зрения современных принципов перевода греческое Пятикнижие тоже, пожалуй, должно быть классифицировано как слишком дословное). Поскольку же законы требуют большей строгости в формулировках, законодательные тексты книг Исхода и Второзакония переданы более дословно, чем нарративы книги Бытия и 1-й части Исхода.

Переводческая техника последующих переводов (прежде всего исторических книг еврейской Библии, книг Иеремии, Иезекииля, 12 малых пророков и Псалтири) становится всё более буквалистичной. Кажется, переводчики чувствуют тяжкий груз ответственности за перевод Священного Писания – и это сдвигает перевод в сторону всё большей дословности, зачастую в ущерб понятности и естественности.

Надо, впрочем, сказать, что категории «буквальный перевод» и «свободный перевод» применимы к Септуагинте лишь с очень большой степенью приблизительности. Во-первых, переводчики идут наощупь, без всякой устоявшейся теории перевода, поэтому фрагменты, переданные крайне буквально, могут соседствовать с фрагментами, переданными крайне свободно, в одной и той же книге. Во-вторых, как показал Дж. Барр (Barr J. The typology of literalism in ancient biblical translations. Göttingen, 1979), даже один и тот же фрагмент может быть одновременно и очень «свободным переводом» и очень «буквальным» – например, очень буквальным в плане синтаксиса и очень свободным в плане выбора лексики. Теории перевода, разработанные на основе новоевропейских (или даже средневековых) переводов, оказываются тут неадекватны.

Такое парадоксальное сочетание буквализма и «свободы», переходящей в парафраз, в высшей степени характерно для книги пророка Исайи.

Особняком стоят книги Притчей Соломоновых и Иова. Переводчики явно относились к ним с меньшим трепетом, чем к корпусу пророческих книг, поэтому они переводили эти книги достаточно вольно, вводили новые мотивы, добавляли или, напротив, убирали довольно большие фрагменты. По едкому замечанию Г. Б. Суита, «переводчик Иова, похоже, был лучше знаком с греческой языческой литературой, чем с семитской поэзией» (Swete H. B. An introduction to the Old Testament in Greek. Cambridge, 1900. P. 316). Суит ссылается, в частности, на стих из книги Иова (Иов 42:14), где Иов называет свою младшую дочь «Рог Амалфеи», что соответствует еврейскому קֶרֶן הַפּוּךְ – рожок с краской для макияжа.

Принципы перевода наиболее поздних книг Септуагинты (Руфи, Песни песней Соломона, Плача Иеремии и Екклесиаста) приближаются к тем, которыми руководствовались редакторы, приступившие ещё до нашей эры к переработке «первоначального перевода». «Сегодня мы знаем, что ревизия текстов греческой Библии началась, можно сказать, на следующий день после того, как был завершён перевод Пятикнижия», – пишет Ф. Маркос (Marcos N. F. The Septuagint in context : introduction to the Greek version of the Bible. Boston, 2001. P. 247). Иными словами, ревизия одних книг греческой Библии могла происходить одновременно с «первоначальным переводом» других.