Контекстуали́зм (англ. contextualism), подход в эпистемологии, в рамках которого утверждается, что достаточные условия для атрибуции пропозиционального знания варьируются вместе с контекстом, в котором эта атрибуция происходит.

К. ДеРоуз определяет контекстуализм как теорию, «согласно которой условия истинности предложений, приписывающих знание и отрицающих знание (предложения в форме "S знает, что p" и "S не знает, что p" и связанные с ними варианты таких предложений), изменяются определённым образом в соответствии с контекстом, в котором они произнесены. То, что меняется, – это эпистемический стандарт, которому S должен соответствовать (или, в случае отказа в знании, не соответствовать), чтобы такое утверждение было верным» (DeRose. 2009. P. 2–3). Из данного определения следует, что изучаемыми контекстами для аналитической традиции служат ситуации высказывания пропозиционального знания субъектом, а не социокультурные условия «производства» знания, являющиеся предметом изучения континентальной традиции (как, например, в археологии знания М. Фуко или анархической эпистемологии П. Фейерабенда).

Появление контекстуализма в рамках аналитической традиции было связано с попыткой преодолеть крайности двух радикальных подходов в анализе знания – скептицизма и релятивизма. С точки зрения контекстуализма обе программы в равной мере непродуктивны. Скептицизм устанавливает слишком высокие требования к обоснованию, что делает знание невозможным, тогда как релятивизм, напротив, снижает эпистемические стандарты, из-за чего обыденные утверждения могут считаться знанием в той же мере, что и научные высказывания. Философ И. Касавин, называя трёх исторических «отцов» указанных эпистемологических программ – Л. Витгентшейна (контекстуализм), Д. Юма (скептицизм), Дж. Мура (философия здравого смысла), – отмечает, что «современный эпистемологический контекстуализм возник, таким образом, как ответ на скептическое отрицание возможности знания мира вокруг нас и на упрощённое обоснование возможности такого знания» (Касавин. 2005. С. 10–11).

Понятие контекста

Наиболее общее определение «контекста» можно встретить у Д. Льюиса: «контекст есть местоположение – время, место и возможный мир – в котором предложение высказано. Он имеет бесчисленные признаки, определяемые характером местоположения» (Lewis. 1980. P. 79). В данном определении контекст является семантической характеристикой, способной изменить значение предложений, которые называют индексикальными. Для индексикальных предложений существенно, что они являются «контекстуально чувствительными» (англ. contextual sensitivity). К подобным выражениям относятся, например, такие, как «я гражданин России», «Ивану 18 лет», «здесь холодно». Истинность данных высказываний зависит от того, кто, когда и где их произносит.

Контекстуалисты трактуют «знает» в высказываниях «S знает, что p» как индексикал и указывают, что имеются определённые обстоятельства, которые могут смещать разговорный контекст высказываний типа «S знает, что p» так, что являющееся «знает» в одном разговорном контексте может не являться таковым в другом. Цель контекстуализма, исходя из этого, – определить обстоятельства, в результате которых происходит смещение контекста. Если таковые будут обнаружены и определены, то это позволит, как ожидается, избежать новых геттиеровских проблем и даст ответ как на скептические, так и на релятивистские вызовы в эпистемологии.

Примеры К. ДеРоуза

Философ К. ДеРоуз предложил ряд примеров, показывающих, как происходит смещение условий атрибуции знания в зависимости от контекста (DeRose. 2009. P. 1–3).

Пример «Банк» А. Мы с женой возвращаемся домой в пятницу вечером на автомобиле и планируем заехать в банк, чтобы погасить чек. Проезжая мимо банка, мы видим, что внутри длинная очередь. Обычно мы оплачиваем чеки сразу, но в данном случае нет необходимости оплатить чек сегодня, поэтому я предлагаю ехать домой и оплатить чек в субботу утром. Моя жена говорит: «Возможно, завтра банк будет закрыт. Многие банки не работают по субботам». Я отвечаю: «Я знаю точно, что он будет открыт. Я был там две недели назад. Они работают по субботам до обеда».

Пример «Банк» Б. Мы с женой возвращаемся домой в пятницу вечером на автомобиле и планируем заехать в банк, чтобы оплатить чек. Так же как и в случае А, проезжая мимо банка, мы видим, что внутри длинная очередь. Я предлагаю оплатить чек в субботу, мотивируя это тем, что я был в этом банке две недели назад в субботу, и он был открыт до обеда. Но в данном случае мы только что выписали важный чек на очень большую сумму. Если не положить деньги на счёт до понедельника, то предъявителю чека будет отказано в выплате, и мы окажемся в очень неприятной ситуации. И, конечно, банк не работает по воскресеньям. Жена напоминает мне обо всем этом. Она также говорит: «Банки меняют часы работы. Откуда ты знаешь, что банк будет открыт завтра?». Имея ту же степень уверенности, что банк будет работать в субботу, как и в случае А, я тем не менее отвечаю: «Нет, я не знаю. Пойду уточню».

ДеРоуз отмечает: когда я утверждаю в случае А, что «я знаю, что банк будет открыт в субботу», и в случае Б – что «я не знаю, что банк будет открыт в субботу», то в обоих случаях, по-видимому, я утверждаю истинное суждение. Почему же я склонен приписывать себе знание в случае А и отрицать его в случае Б? В обоих случаях я опираюсь на один тот же факт. Нельзя сказать, что в случае А моё знание является более обоснованным, чем в случае Б. Между случаями А и Б существует разница лишь в эпистемическом контексте:

1. В случае Б для меня небезразлично, окажусь я правым или нет. От того, будет ли открыт банк в субботу, многое для меня зависит, тогда как в случае А оказаться правым для меня не так уж важно.

2. В случае Б предполагается некоторая возможность, а именно – что банк мог поменять часы работы. Поскольку я не могу знать, что за последние две недели банк не поменял часы работы, то я не могу отклонить такую возможность.

3. В случае Б рассмотрение возможности, описанной в пункте 2, вкупе с ситуацией, описанной в пункте 1, приводит меня к утверждению о том, что я не знаю, будет ли банк открыт в субботу.

4. В случае А возможность, описанная в пункте 2, не рассматривается, поскольку в ситуации, описанной в пункте 1, нет необходимости непременно отклонить такую возможность.

Таким образом, эпистемический контекстуалист, анализируя эти примеры, основываясь на рассуждениях, данных в пунктах 1–4, будет утверждать, что в обоих случаях субъект оказывается правым, поскольку истинность утверждений «Я знаю, что банк будет открыт в субботу» в случае А и «Я не знаю, что банк будет открыт в субботу» в случае Б зависит от разных эпистемических стандартов. В случае Б я требую соответствия моего знания более сильному стандарту. Эпистемический инвариантист (т. е. тот, кто считает, что «знает» не является индексикалом), напротив, будет отрицать значимость эпистемического контекста и утверждать, что субъект прав только в одном случае – А либо Б, – но не в обоих сразу.

Преимущества контекстуализма

Основным преимуществом контекстуализма является то, что он согласуется с представлением о многообразии знания. В повседневной коммуникации мы привыкли выделять различные виды эпистемических стандартов: обыденный, научный, философский. Внутри научных стандартов можно выделить стандарты математических наук (логическая непротиворечивость, дедуктивная выводимость), естественных наук (экспериментальная подтверждаемость), социальных наук (статистическое обобщение), гуманитарных наук (опора на текстовые источники, сравнительный анализ и т. д.).

Контекстуализм совместим с определением знания как обоснованного убеждения. Он позволяет сохранить критерий обоснованности знания, но релятивизирует его относительно определённого эпистемического стандарта. Контекстуализм совместим с когерентизмом. В этом случае эпистемические стандарты будут определять степень необходимой согласованности совокупности знаний.

Кроме этого, контекстуализм предлагает альтернативный подход к критике скептицизма. Контекстуалист может утверждать, что скептицизм молчаливо подменяет эпистемические стандарты по ходу рассуждения. Так возникает классическая ошибка «предвосхищения основания», поскольку термин «знать» молчаливо навязывается в смысле «знать согласно скептическому стандарту знания». Однако здесь возникает вопрос о том, почему всякое знание должно отвечать критериям, предлагаемым скептиком. Проблема скептика в том, что он принимает теорию познания, которая сильно сужает то, что может быть знанием. В этом смысле контекстуализм сближается с теорией значимых альтернатив.