«Моноло́ги» (лат. Soliloquia) (осень 386), одно из ранних произведений Аврелия Августина, новаторское по форме и пороговое по содержанию, т. к. в нём на основе античного неоплатонизма была определена парадигмальная для философии Нового времени проблематика самодостоверности мыслящего субъекта и впервые в истории христианской мысли было предложено доказательство бессмертия души. 

История создания

«Монологи», как и три других ранних произведения Августина – «Против академиков», «О блаженной жизни», «О порядке», – были написаны в деревушке Кассициак в предместьях Милана, куда он уехал в конце августа 386 г. из города, оставив карьеру ритора и освободившись от «страстей этого мира» (Августин. Retractationes. I. 1, 1), дабы наслаждаться досугом духа (Монологи. I. 9, 16) и подготавливаться к принятию крещения (см. «Против академиков»). Хотя Августин создавал свои кассициакские труды в одно и то же время (осень 386 – зима 387), чередуя работу над разделами, относящимися к разным произведениям, следует считать, что самый поздний из них – именно «Монологи». Дело в том, что этот труд – единственный из четырёх – остался незаконченным, ибо наряду с двумя разделами, завершёнными в Кассициаке, он предполагал ещё и третий, замысел которого должно было осуществить сочинение «О бессмертии души», написанное после его возвращения в Милан (Августин. Retractationes. I. 5, 1). 

Диалогическая форма

Это произведение уникально хотя бы в силу «дерзкой литературной инновации» (Brown. 2000. P. 116) – оригинальной диалогической формы, идущей в комбинации с беспрецедентным (латинским) названием «Soliloquia». Его устоявшийся русский перевод – «Монологи» – не вполне адекватен, т. к. упускает смысловую напряжённость латинского выражения. Точнее же его можно передать как «Беседы наедине с собой». Августин образовал этот неологизм как антоним латинскому слову colloquium [(совместная) речь, беседа]. Тем самым он выразил в названии своего труда положение о внутренней различённости самосознательного мышления, ибо обоими участниками этого диалога является сам Августин, который, «удвоившись», беседует с самим собой как со своим собственным разумом (Августин. Retractationes. I. 4, 1). Такую экстраординарную диалогическую форму исследователи небезосновательно характеризовали как «аномальный диалог» (Conybeare. 2006. P. 5), «диалогический монолог» (McWilliam. 1999. P. 806) и «монологический диалог» (Fox. 2006. P. 177). Хотя истоки рождённого Августином жанра «солилоквия» можно отследить в предшествующей литературе Античности, в особенности в знаменитом «дневнике» Марка Аврелия «К самому себе» (Τὰ εἰς ἑαυτόν) (Stock. 2012), впервые именно в произведении Августина этот жанр получает своё полноценное осуществление. В нём форма внутреннего диалога (диалога субъекта с собой), составляющая идею «солилоквия», реализуется в его содержании как исходная противоположность единичного самосознания (Августина) и самосознания всеобщего (Разума). Характерно, что в отличие от других – «сценических» – кассициакских диалогов «Монологи» уже лишены исторической или сюжетной мизансцены (если только не относить к последней увещевательные реплики Разума помолиться Богу и следующие за ними молитвы Августина), а это означает, что в нём мыслитель избавляется от формы цицероновского диалога, которую он использовал в трёх более ранних произведениях и которая затрудняла свободное движение мысли философа, неоплатонической в своих основаниях. 

Философское содержание

Трактат начинается с описания раздвоения сознания автора на два самосознания – Августина и Разума – и тем самым с утверждения формы внутреннего диалога, в котором Августин как момент конечного, «беглого» самосознания (души), являющегося игрушкой заблуждений (Монологи. I. 1, 5), ставится в отношение к моменту, выражающему субстанциальность самосознания (Разуму), каковой и удостоверяет постижимость непреходящей истины как условия достижения познающей душой (субъектом) своего бессмертия. В этой связи «Монологи» можно считать августиновским «мастер-классом», проведённым с самим собой (Fox. 2006. P. 177), ведь для его диалогов между участниками всегда характерно отношение «учитель – ученик» (Fuhrer. 2004. P. 67). Философски это объясняется тем, что действительная разумность самосознания реализуется как процесс (пре)образования единичного самосознания во всеобщее. Внутренняя диалогичность «Монологов» соответствует у Августина диалектической различённости предмета познания, ибо он заявляет, что желает познавать только Бога и душу (Августин. Монологи. I. 2, 7), т. е. ту предметность, которая в Новое время выкристаллизовывается в форму абсолютной противоположности мышления – субстанции и субъекта. Неудивительно, что Р. Декарт, определяя предметность философского знания, буквально воспроизводит этот тезис «Монологов» (Gilson. 1967. P. 199). Далее, следуя традиции античной метафизики, Августин показывает неудовлетворительность чувственности как формы познания и утверждает, что знать душу и Бога можно только умом (Августин. Монологи. I. 3, 8). Затем он развивает фундаментальные для философской логики положения: 1) о том, что истинность знания обеспечивается не особенностью познаваемого «объекта» (будь то душа, природа или Бог), а всеобщностью познавательной формы «субъекта», его «интеллигенцией»; 2) об обретаемом в умосозерцании единстве теоретического и практического, поскольку в качестве совершенной добродетели полагается достигающий своей цели разум, каковой и составляет определённость блаженной жизни (Августин. Монологи. I. 3, 8 – I. 6, 13). В завершение 1-го раздела Августин подводит к постановке центральной проблемы диалога – бессмертия души. Высказывается тезис о том, что поскольку бессмертная интеллигибельная истина с необходимостью есть и при этом её бытие реально, постольку же с необходимостью есть интеллектуальное истинно сущее (душа), чьё бытие состоит в том, чтобы осуществлять истину, постигая её, и каковое поэтому также бессмертно (Августин. Монологи. I. 15, 27–29). Философское размышление во 2-м разделе начинается с полагания принципа самодостоверности мыслящего субъекта (души), который выражается в непосредственном знании субъекта о себе как сущем и мыслящем (Августин. Монологи. II. 1, 1). Важно, что, хотя это положение имеет в произведениях Августина вариативную редакцию, впервые оно было сформулировано именно в «Монологах». Эта идея самодостоверности субъекта как «самого внутреннего знания» (intima scientia) (Августин. О Троице. XV. 12, 21) будет впоследствии утверждена в качестве краеугольного камня декартовского cogito и всей новоевропейской парадигмы мышления в противоположность субстанциализму премодернового мышления. Однако поскольку Августин как субъект (душа) знает себя конечным, смертным, для него также возникает вопрос о его бесконечности, бессмертии, причем само это бессмертие как всеобщее, непреходящее бытие должно быть лишь предпосылкой для постижения мудрости, ибо без последнего невозможно блаженство (Августин. Монологи. II. 1, 1). Первый способ доказательства бессмертия души, предложенный Августином от лица Разума, является совершенно оригинальным. Аргументация Августина вкратце такова. Различие истинного и ложного, предполагаемое как различие истинное, «объективное», есть различие непреходящее. А т. к. оно полагается таким в душе, в субъекте, и есть для него, а не для «объективности» в её непосредственности, то вечная «природа вещей» невозможна без субъекта, души, из чего и следует её бессмертие (Августин. Монологи. II. 3, 3 – II. 4, 5). Хотя это доказательство признаётся логически валидным, его достоверность для Августина недостаточно определённа, вероятно, потому, что противоположность истинного и ложного есть лишь особенная противоположность мышления в отличие от всеобщей противоположности субстанции и субъекта. Поэтому Августин предпочитает обратиться к тому способу доказательства, подводку к которому он сделал в конце 1-го раздела. Его аргументация следующая. Т. к. то, что есть в субъекте неотделимым (необходимым) образом, пребывает в нём вечно, и поскольку наука (как высшая форма истины) есть в душе как в субъекте неотделимым образом (в противном случае она не была бы интеллектуальной деятельностью), душа (субъект) также с необходимостью пребывает вечно, т. е. бессмертна. В этом доказательстве главное то, что, хотя оно и следует платонической традиции, в нём впервые в истории философии субъект (душа) исходно определён как необходимость самой истины и тем самым положен в качестве принципа субстанции. А это означает, что в августиновских «Монологах» история философии подошла к порогу новой эпохи.

Влияние

Несмотря на то, что «Монологи» неизвестны широкому читателю, их влияние в истории – прямое или косвенное – весьма велико. Можно утверждать, что, следуя «Монологам» как образцу, Боэций создал своё знаменитое «Утешение философией» («Consolatio philosophiae», около 524) (Rand. 1929. P. 257; Silk. 1939), вдохновляясь в особенности идеей августиновского Разума-утешителя. Как августиновские «солилоквии» были задуманы шедевры Ансельма Кентерберийского «Монологион» («Monologion», 1076) и «Прослогион» («Proslogion», 1077/1078) (Matthews. 2007. P. 301; Stock. 2011. P. 15) (тем более что в последнем он прямо отсылает к августиновскому термину). В своём сочинении «Моя тайна» («Secretum meum», 1342/1343) Ф. Петрарка также воспроизводит структуру августиновского «внутреннего диалога», причём в качестве своего собеседника на место Разума в «Монологах» он ставит самого Августина, выступающего от лица Истины. Не вызывает сомнения его влияние на мысль родоначальника Новой философии Декарта. Наконец, нельзя не отметить, что артикулированная в «Монологах» идея диалектики как абсолютной науки в известной мере предвосхищает концепцию наукоучения И. Г. Фихте и гегелевское понимание логики (Тащиан. 2018; 2020).