«…Je vais me coucher»: императрица Екатерина II и Г. А. Потёмкин 20 февраля (3 марта) 1774 г. на маскараде в Эрмитаже. В письме императрицы Екатерины II генерал-поручику Г. А. Потёмкину (с 1787 – Г. А. Потёмкин-Таврический), датируемом 10(21) апреля 1774 г., государыня фактически указала на 20–21 февраля (3–4 марта) того же года как на точку отсчёта их сближения, упомянув длительность любовных отношений (курсив наш. – М. З.):

Бога прошу, чтоб я умерла, кой час ты ко мне не будешь таков, как мне кажется, что недель семь изволишь быть.

В комментированном и наиболее полном научном издании переписки Екатерины II с Г. А. Потёмкиным публикатором В. С. Лопатиным не выделена записка, которой государыня могла пригласить будущего тайного мужа в свои внутренние покои в Зимнем дворце на первое свидание (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 4–9. С. 7–8; № 11. С. 10; № 12. С. 10–11; из представленных как самые первые любовные послания верно датирован только документ под № 12, остальные возникли позднее).

По мнению В. С. Лопатина, во многом основанному на сфальсифицированной во 2-й четверти 19 в. «Чистосердечной исповеди», Екатерина II дважды предлагала Г. А. Потёмкину стать её фаворитом: 20 февраля (3 марта) во время маскарада в Эрмитаже близ Зимнего дворца он отверг это предложение («Очевидно, попытка решительного объяснения с Потёмкиным закончилась неудачей. Он требует признаний в её прошлых увлечениях. Императрица затворяется в своих покоях, берёт перо и пишет "Чистосердечную исповедь"»), но вскоре, вечером 26 февраля (9 марта), согласился [«Екатерина назначает новое свидание, во время которого (очевидно, 26 февраля) и произошло решительное объяснение»] [ср. комментарии исследователя к «Чистосердечной исповеди» и письму императрицы от 26 февраля и обобщающую статью: Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. С. 550, 554; Лопатин. 1997. С. 507–508; точку зрения Лопатина на затянувшееся начало фавора Григория Александровича в целом разделяют, например, историки Е. А. Шляпникова, О. И. Елисеева и Н. Ю. Болотина (Шляпникова. 1998. С. 79; Елисеева. 2005. С. 125–131; Болотина. 2006. С. 119–129)].

В. С. Лопатин, однако, не уточнил, откуда Григорий Александрович, хотя и знакомый с общими законами придворной жизни, но явно отвыкший от неё во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. и первоначально стеснявшийся своего положения, узнал, как же именно он попадёт к государыне. Согласно камер-фурьерским журналам, в октябре – ноябре/декабре 1770 г. Григорий Александрович 13 раз приглашался на придворные мероприятия, при этом 12 раз обедал в Зимнем дворце (Церемониальный камер-фурьерский журнал 1770 года. С. 265, 273, 275, 288, 305, 309, 311, 318, 326, 329, 336, 356, 360), после же приезда в Санкт-Петербург в 1774 г. был на обедах, прошедших в Эрмитаже 15(26) февраля и 18 февраля (1 марта), а накануне маскарада, днём 20 февраля (3 марта), – в Зимнем дворце (Камер-фурьерский церемониальный журнал 1774 года. 1864. С. 73, 79, 82).

Из пространного письма Екатерины II, сочинённого ею 26 февраля (9 марта) 1774 г. в связи с неожиданно несостоявшейся встречей с возлюбленным, следует, что до переезда в Зимний дворец (произошёл в апреле того же года) Григорий Александрович входил к государыне через библиотеку, соединённую с кабинетом и далее с будуаром:

Лишь только что легла и люди вышли, то паки встала, оделась и пошла в вивлиофику к дверям, чтоб Вас дождаться, где в сквозном ветре простояла два часа; и не прежде как уже до одинна[д]цатого часа в исходе я пошла с печали лечь в постель…

В будуаре императрица встречалась с возлюбленным в марте 1774 г., во время Великого поста:

…прийму тебя в будуаре, посажу тебя возле стола, и тут Вам будет теплее и не простудитесь, ибо тут из подпола не несет. И станем читать книгу, и отпущу тебя в пол одиннадцатого.

Подойти к библиотеке скрытно было возможно, поднявшись по лестнице, выходящей на улицу Миллионная: однажды императрица упоминала именно о «la porte du petit escalier» – двери на маленькую лестницу [Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 588 (записка отнесена В. С. Лопатиным к весне 1780, но, по-видимому, написана на 6 лет раньше)]. Второй вариант – через переход, связывающий юго-восточный ризалит Зимнего дворца с современным Малым Эрмитажем, воспользоваться которым Григорий Александрович легко мог во время маскарада (план апартаментов императрицы см.: Комлева. 2000. С. 50).

Вместе с тем попасть во внутренние покои императрицы помимо её желания и воли было нельзя. Об этом ярко свидетельствует ласковая записка Екатерины II с запретом Григорию Александровичу приходить к ней в один из весенних вечеров 1774 г., вероятно в самом начале Великого поста:

Миленький, я иду спать, и двери запрут. Но естьли приидешь паче чаяния, и оне заперты будут, то ей-ей плакать буду завтра. И так, всепокорно прошу остаться дома и быть уверен, что нельзя более любить, как я тебя, душечка, люблю.

Впоследствии Екатерина II не раз спрашивала у Григория Александровича, увидятся ли они (и если да, то у кого – у него или у неё), или сообщала ему о решении лечь спать (а значит, об отказе от встречи) (см.: Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 140. С. 48; № 179. С. 54; № 204. С. 57; № 220. С. 58; № 222. С. 58; № 249. С. 61; № 290. С. 67; № 362. С. 81; № 380. С. 84), но о дверях в свои внутренние апартаменты в указанных случаях умалчивала. Это объяснимо не только возникшей привычкой, но и бытовыми условиями: в покои императрицы, расположенные над комнатами Григория Александровича, из его спальни вела особая лестница, спрятанная от любопытных глаз в библиотечных шкафах.

Известно, впрочем, ещё одно (помимо названных выше) указание государыни на открытые двери. Записка с упоминанием о них затерялась в целой группе посланий (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 160–284. С. 52–65), условно датированных В. С. Лопатиным мартом – декабрём 1774 г. по умозрительному признаку – «музыке любви, звучавшей в каждой строчке» (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. С. 647).

Записка не содержит каких-либо обращений, что для императрицы нехарактерно, носит крайне осторожный характер. Знакомство с подлинником позволило отметить несколько важных деталей, показывающих спонтанность возникновения послания. Написать несколько строк во время маскарада государыне технически было совсем не трудно, поскольку в Эрмитаже были столики с письменными приборами, а на светских встречах проводились игры – шуточные ответы на различные вопросы давались на листочках бумаги.

Записка императрицы Екатерины II Григорию Потёмкину. 1774. РГАДА. Ф. 5. Д. 85. Ч. 1. Л. 330. Записка императрицы Екатерины II Григорию Потёмкину. 1774. РГАДА. Ф. 5. Д. 85. Ч. 1. Л. 330. Текст написан чернилами на любимой императрицей узкой бумажной полоске. Почерк узнаваемый, безусловно принадлежащий Екатерине II, но весьма нечёткий – заметна дрожь писавшей руки (это, например, привело В. С. Лопатина к некорректной передаче текста – dependra напечатано в инфинитиве как dépendre). Пропущенные буквы [s (в окончании двух слов, показывающая множественное число) и p (одна согласная вместо геминат)], а также акут (в dépendra, хотя такое же ударение есть в possibilité) подтверждают крайнее волнение Екатерины II и, скорее всего, её торопливость:

Les porte[s] seront ouverte[s][,] et il d[é]pendra du vouloir et de la possibilité de qui il ap[p]artient. Pour moi je vais me coucher.

В переводе Я. Л. Барскова, заимствованном В. С. Лопатиным, текст звучит так:

Двери будут открыты, и всё будет зависеть от желания и возможности того, к кому это относится. Что до меня, то я иду спать.

В данном случае очевидно несоответствие начала и конца послания: с одной стороны, явный намёк – приглашение на любовное свидание, с другой – утверждение об отходе ко сну. Вместе с тем глагол coucher означает не только 'спать' (в значении укладываться), но и 'ложиться' (в том числе и спать). Как представляется, текст Екатерины II следовало бы перевести иначе:

Двери будут открыты, и это будет зависеть от желания и возможности того, кому они принадлежат. Что касается меня, я иду ложиться.

В этой редакции противоречие неточного перевода Я. Л. Барскова исчезнет, поскольку текст приобретёт двусмысленность – в условиях сохранения приличий и обеспокоенности за свою репутацию, столь необходимую Екатерине II в момент приглашения на первую тайную встречу.

Палеографический и текстологический анализ записки позволяет заключить, что на маскараде вечером 20 февраля (3 марта) 1774 г. Г. А. Потёмкин получил от императрицы приглашение на встречу в письменной, а не в устной форме и, следовательно, на балу в Эрмитаже между ними не произошло никакого значимого объяснения с проявлением ревности, выплеск которой теоретически мог бы вызвать появление текста, подобного «Чистосердечной исповеди».