«Из внутренних своих апартаментов в сей день выходить не соизволила»: что Екатерина II делала 21 февраля (4 марта) 1774? В 1997 г. В. С. Лопатин датировал «Чистосердечную исповедь», написанную от имени императрицы Екатерины II во 2-й четверти 19 в., 21 февраля (4 марта) 1774 г. (см. публикацию текста и комментарий к нему: Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 10. С. 9–10; С. 550). Письмо, адресованное Г. А. Потёмкину (с 1787 – Г. А. Потёмкин-Таврический), его автор приурочил к моменту зарождения любовных отношений государыни с её будущим тайным мужем. Фальсификатор давал понять читателю, что данный текст появился после откровенного разговора Екатерины II и Потёмкина о её личной жизни и о желании императрицы сделать Григория Александровича своим фаворитом, при этом беседа завершилась отказом государыне.

Считая, как и подавляющее большинство отечественных исследователей, «Чистосердечную исповедь» аутентичным документом, В. С. Лопатин попытался с помощью записей камер-фурьера Г. Т. Крашенинникова-Журавлёва за февраль 1774 г. найти момент, когда подобный разговор мог бы иметь место. В итоге исследователь закономерно остановился на 20 февраля (3 марта) [по альтернативной версии историка О. И. Елисеевой, это могло произойти значительно раньше – ещё 4(15) февраля в Царском Селе (ныне г. Пушкин в составе Санкт-Петербурга), во время первой же встречи императрицы и Григория Александровича после его приезда с фронта русско-турецкой войны 1768–1774; см.: Елисеева. 2005. С. 125–126].

Вечером 20 февраля (3 марта) в Эрмитаже близ Зимнего дворца состоялся маскарад, на котором была Екатерина II и должен был присутствовать Г. А. Потёмкин (днём он приглашался на обед – четвёртый раз за февраль). Свою догадку В. С. Лопатин подкреплял двумя источниками.

Во-первых, весь день 21 февраля (4 марта), согласно камер-фурьерскому журналу, государыня неожиданно провела в одиночестве в своих внутренних покоях в Зимнем дворце, где, по представлению исследователя, после тяжёлого и обидного разговора с Григорием Александровичем писала «Чистосердечную исповедь»:

21 числа, в Пятницу, ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, из внутренних своих апартаментов в сей день выходить не соизволила и кушала в оных Высочайшею своею особою.

Во-вторых, в соответствии с её письмом Г. А. Потёмкину, датированным В. С. Лопатиным 26 февраля (9 марта) (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 12. С. 10–11), государыня не спала предыдущие 5 ночей. По мнению исследователя, столь длительную бессонницу императрицы вызвали сильные душевные переживания, охватившие её из-за «сдержанности» Григория Александровича, несколько дней не отвечавшего на «Чистосердечную исповедь» (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. С. 553). Подобная трактовка этого письма в целом не вызвала возражений у историков; её поддержали, например, Е. А. Шляпникова [«Она с волнением ожидала его реакции: "по милости вашей пятую ночь провела без сна"» (Шляпникова. 1998. С. 79)] и Н. Ю. Болотина, посчитавшая, что после прочтения «Чистосердечной исповеди» Григорий Александрович повёл себя странно («Он капризничает, играет с Екатериной, не появляется во внутренних покоях, разжигая страсть императрицы и заставляя её страдать от непонимания»), поэтому Екатерина II «в очередном послании нерешительному фавориту» не только высказала своё «недовольство», но и показала, как «мучалась и страдала от непонимания, но всё равно была готова простить и принять» (Болотина. 2006. С. 128, 129).

Указанное письмо, по-видимому, одно из первых любовных посланий императрицы Григорию Александровичу, возникшее после записки-приглашения и записки от 25 февраля (8 марта) [впервые издано с небольшой купюрой, позволявшей догадаться о личности автора, М. И. Семевским, полностью – Н. Я. Эйдельманом по машинописной рукописи Я. Л. Барскова: Русская старина. 1881. Т. 31, июль. С. 500–501; Вопросы истории. 1989. № 10. С. 105. № 221; ошибочно датировано Барсковым 17(28) ноября 1774]. Оно было написано утром или днём 26 февраля (9 марта) 1774 г., о чём свидетельствует упоминание о намерении государыни посетить воспитательное общество при санкт-петербургском Смольном в честь Воскресения Христова женском монастыре (Смольный институт), чтобы побывать там на театральном представлении воспитанниц:

Я сегодня думаю ехать в Девичий монастырь, естьли не отменится комедия тамо.

…ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОЕ BEЛИЧЕСТВО соизволила иметь выход, в каретах, в Смольный Дворец, куда по прибытии проходила в залу, в которой с воспитывающимися там девицами имела несколько времени в разговорах. А потом благороднаго воспитания девицами представлена была на тамошнем театре Французская комедия…

В. С. Лопатин, однако, неверно интерпретировал фразу о бессоннице, начав отсчёт с ночи на 22 февраля (5 марта). Императрица же писала не о 5, а о 6 ночах, противопоставив ночь на 26 февраля (9 марта), когда неожиданно для неё Григорий Александрович не пришёл на свидание [накануне, выходя от государыни, он нечаянно столкнулся с великим князем Павлом Петровичем (будущим императором Павлом I)], пяти предшествовавшим, которые они провели вдвоём (здесь и ниже курсив наш. – М. З.):

…чтоб Вас дождаться, где в сквозном ветре простояла два часа; и не прежде как уже до одинна[д]цатого часа в исходе я пошла с печали лечь в постель, где по милости Вашей пятую ночь проводила без сна. А нынешнюю ломаю голову, чтоб узнать, что Вам подало причину к отмене Вашего намерения, к которому Вы казались безо всякого отвращения приступали.

Этот вывод (слово милость одновременно означает 'благосклонность' и отсылает ко фразеологизму 'по чьей-либо милости', в данном контексте – 'благодаря Вам') подкрепляется двумя признаниями императрицы, сделанными ею в том же письме:

Был у меня тот, которого Аптекарем назвал, и морчился много, но без успеха. Ни слеза не вышла. Хотел мне доказать неистовство моих с тобою поступков и, наконец, тем окончил, что станет тебя для славы моей уговаривать ехать в армию, в чем я с ним согласилась. <…> …многое множество имею тебе сказать, а наипаче похожего на то, что говорила между двена[д]цатого и второго часа вчера, но не знаю, во вчерашнем ли ты расположении и соответствуют ли часто твои слова так мало делу, как в сии последние сутки.

Неприятная беседа с известным Григорию Александровичу лицом, пытавшимся заплакать, у императрицы состоялась не с И. И. Бецким, как отчего-то полагал В. С. Лопатин, а, скорее всего, с камергером А. С. Васильчиковым (из рода Васильчиковых) (ср. письмо императрицы о разговоре с Васильчиковым: Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997. № 496. С. 114–115). Фаворит, официально ещё не получивший «отставку», должен был первым из близкого окружения Екатерины II догадаться о начале её нового романа (слово неистовство употреблено в значении 'неразумность') и попытаться сохранить своё положение при Императорском дворе, избавившись от соперника под предлогом защиты репутации государыни. Характерное прозвище Аптекарь, данное Григорием Александровичем одному из приближённых императрицы (Васильчиков в 1772 помог ей пережить сложное расставание с графом Г. Г. Орловым), само по себе свидетельствует о произошедшем ранее честном разговоре с ней на ряд интимных тем. Названный же Екатериной II временной промежуток «между двена[д]цатого и второго часа», т. е. между 11 часами и часом, относится к позднему вечеру 24 февраля (7 марта) и последующей ночи, а не к дню 25 февраля (8 марта), что подтверждает камер-фурьерский журнал, зафиксировавший, как после полудня государыня вышла из «внутренних апартаментов», после чего, поговорив сначала с несколькими неназванными дежурными кавалерами (камергерами и камер-юнкерами), а затем с великокняжеской четой, поехала к герцогу Курляндскому П. Бирону, 23 февраля (6 марта) в Зимнем дворце обвенчавшемуся с княжной Е. Б. Юсуповой (Камер-фурьерский церемониальный журнал 1774 года. 1864. С. 92).

Сопоставление письма Екатерины II от 26 февраля (9 марта) 1774 г. с камер-фурьерскими записями за февраль того же года позволяет иначе взглянуть на скрытое даже от придворных кругов развитие её взаимоотношений с Г. А. Потёмкиным. Начавшись внезапно и очень бурно, они первоначально не требовали никаких пространных письменных объяснений, тем более детальных экскурсов в прошлое, запечатлённых на бумаге. День 21 февраля (4 марта) 1774 г. императрица, очевидно, провела не одна за письменным столом с пером в руках, а с Потёмкиным. Тогда же или чуть позднее они, безусловно, обсудили А. С. Васильчикова, которому вскоре предстояло удалиться, и в связи с ним Г. Г. Орлова, сумевшего остаться другом Екатерины II и ранее являвшегося командиром и покровителем самого Потёмкина.