«Чрезвычайно грубое письмо» Г. А. Потёмкина императрице Екатерине II – литературная мистификация В. С. Пикуля. Исследователи, порой излишне доверчиво относящиеся к таким трудным для анализа историческим источникам, как донесения иностранных дипломатических представителей, мемуары и записки внуков современников событий, нередко основанные на слухах и домыслах, иногда обращаются и к литературным мистификациям, искренне считая их аутентичными документами.

В конце 2000-х гг. историк М. А. Крючкова, изучая мемуарное наследие императрицы Екатерины II, анализировала «Чистосердечную исповедь» – «письмо», сочинённое от имени государыни во 2-й четверти 19 в. и «адресованное» Г. А. Потёмкину (с 1787 – Г. А. Потёмкин-Таврический) (впервые полностью издана в 1907). Для пояснения некоторых «фактов» из «Чистосердечной исповеди» историк привлекла фрагмент главы «Шестой – прямо с фронта!» из популярного романа-хроники советского писателя В. С. Пикуля «Фаворит» (первая отдельная публикация – 1984), опираясь на этот текст как на исторический документ (Крючкова. 2009. С. 342–343).

Зная о существовании многих документальных материалов, писатель нередко излишне вольно обращался с изложенными в них сведениями, следуя традиционному для советской историографии негативному взгляду на нравы членов Императорского двора и в целом на повседневную жизнь дворянства в Российской империи и, вероятно, рассчитывая на непритязательность широкой читательской аудитории эпохи «застоя».

Представляя, как же конкретно могли сблизиться Екатерина II и Г. А. Потёмкин в 1774 г., В. С. Пикуль нарисовал довольно яркую, отчасти сатирическую, но не соответствующую сохранившимся источникам картину с откровенными диалогами и противоречивыми эмоциями главных героев – неприязнью Потёмкина к императрице, выведенной из надуманного автором «Чистосердечной исповеди» нежелания Григория Александровича становиться фаворитом (на самом деле он беззаветно и много лет любил государыню), и её унизительными просьбами к нему о любви, в которых совершенно не было никакой нужды. До 1989 г. не все любовные письма императрицы Потёмкину были известны в оригинале, однако исследователи имели возможность пользоваться изданием «Lettres d'amour de Catherine II à Potemkine. Correspondance inédite» – переводом на французский язык, выпущенным писателем и журналистом Ж. Ударом в Париже в 1934 г. по рукописи Я. Л. Барскова (Catherine II. 1934).

В. С. Пикуль перенёс, в соответствии с одной из позднейших сплетен (Карабанов. 1872. С. 466), основное место действия из императорского Зимнего дворца в центре Санкт-Петербурга на окраину города на остров Мельгунова (ныне Елагин остров), в 1774 г. принадлежавший действительному тайному советнику А. П. Мельгунову и лишь несколько лет спустя купленный сначала Григорием Александровичем, а затем уже гофмейстером И. П. Елагиным, передатировал кульминацию событий с февраля/марта на середину апреля, растянув объяснения императрицы и Григория Александровича на 6 недель, и сделал будущего фаворита, вопреки пафосу «Чистосердечной исповеди», не 5-м, а 6-м мужчиной государыни.

Зная о «Чистосердечной исповеди» по публикации П. И. Бартенева (Русский архив. 1911. Кн. 2, вып. 5. С. 107–108), В. С. Пикуль, опираясь на фразу: «Изволите видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих», от имени Григория Александровича составил короткую записку Екатерине II, призванную высветить столкновение её излишней порочности в глазах света с его показной щепетильностью в сфере интимных отношений.

По сюжету, получив «записку» с отказом, императрица решилась исповедоваться несостоявшемуся монаху так же легко, как ранее на прошение о награде возвела его в свои генерал-адъютанты:

Екатерина отреагировала моментально: 1 марта в Сенате был заверен указ о назначении его в генерал-адъютанты. Новое звание позволяло Потёмкину входить во внутренние покои императрицы… <…> Но ещё долгие шесть недель длилась между ними мучительная и сложная борьба. Сдаваясь без боя, женщина однажды не вытерпела и, потупив глаза, как стыдливая девочка, сказала, что снова ночует на пустой елагинской даче:

– Навести меня, одинокую вдову…

Как бы не так! Потёмкин переслал ей через Елагина записку: у тебя, матушка, перебывало уже пятнадцать кобелей, а мне честь дороже, и шестнадцатым быть никак не желаю*. На этот дерзкий выпад Екатерина ответила «Чистосердечной исповедью». Она усиленно доказывала, что у неё было лишь пятеро мужчин (включая и неспособного мужа).

Помимо самой художественной мистификации писатель, чтобы придать своему рассказу бо́льшую достоверность, после слов «не желаю» сделал сноску (без ссылок на источники и упоминания имён конкретных лиц, с глухой, но очевидной для специалистов отсылкой на публикацию П. И. Бартенева):

Это чрезвычайно грубое письмо Потёмкина было известно его современникам и первым биографам фаворита. Ответ императрицы Потёмкину был впервые опубликован лишь в 1911 г.

Отметив, что «своеобразное (мягко говоря) письмо Потёмкина», «кажется», «в научной среде» воспринимается в качестве «апокрифа» и поэтому не было включено В. С. Лопатиным в корпус изданной им переписки императрицы с Г. А. Потёмкиным (Екатерина II и Г. А. Потемкин. 1997), М. А. Крючкова пришла к заключению о связи «Чистосердечной исповеди» и «чрезвычайно грубого письма», превращающегося таким образом из художественного приёма в чудом сохранившийся документ (Крючкова. 2009. С. 342, 343). Используя «чрезвычайно грубое письмо», Крючкова, в свою очередь, не только оценила «Чистосердечную исповедь» как «полемическое "туше" и довольно острое» и одновременно подшучивание Екатерины II «над известными "архиерейскими" замашками своего избранника» (Крючкова. 2009. С. 343), но и высказалась по мнимой проблеме степени сохранности самого текста.

Согласно точке зрения, ранее озвученной историком О. И. Елисеевой, Екатерина II должна была поведать Г. А. Потёмкину о своей жизни с 1744 г., т. е. со времени приезда в Российскую империю. Причину неожиданного начала «Чистосердечной исповеди» «с места в карьер» – с 1750-х гг. – исследовательница объяснила пропажей «первой страницы» или продолжением устного разговора императрицы в письменной форме (Елисеева. 2005. С. 126). Согласившись с очевидностью «утраты первого листа», М. А. Крючкова дополнила мысль коллеги, предположив: эту страницу могли изъять, поскольку там, «возможно», и содержалось «это слово» – кобель, «если Екатерина отчитывалась» перед Потёмкиным «в "кобелях"» (Крючкова. 2009. С. 342. Примеч. *; С. 343).

Выводы М. А. Крючковой, сделанные на основе литературной мистификации В. С. Пикуля, порождают недоумение и риторический вопрос: если таинственный радетель чести Екатерины II уничтожил начало «Чистосердечной исповеди» из-за одного непристойного слова, для чего он же оставил более опасное продолжение с фактическим признанием в рождении великого князя Павла Петровича (будущего императора Павла I) от камергера великокняжеского двора С. В. Салтыкова.