«…За мои согрешения страдать от неблагодарного сына»: письмо архитектора В. И. Неелова иерею А. А. Самборскому. Крупнейший зарубежный современный специалист по истории российско-британских культурных связей Э. Г. Кросс (род. 1936) в своём монументальном исследовании «У Темзских берегов. Россияне в Британии в XVIII веке» (Кросс. 1996. С. 246; С. 336. Примеч. 61; 1-е издание на английском языке – 1980) упомянул о найденном им в архиве письме российского архитектора В. И. Неелова от 10(21) марта 1773 г. Письмо было адресовано настоятелю церкви в честь Успения Божией Матери при российском посольстве в Лондоне иерею А. А. Самборскому. Под наблюдением этого священника около полутора лет находился 22-летний сын Василия Ивановича – П. В. Неелов, направленный в Великобританию императрицей Екатериной II для изучения садово-паркового искусства. Исследователь оценил это письмо как «сплошной плач» отца, «исполненный жалости к себе и сокрушения о том, что скажет» государыня о «поведении его недостойного и порочного сына» Петра, во время пребывания в Великобритании полюбившего «девицу-англичанку» и поэтому «явно» не собиравшегося «возвращаться в Россию». Кросс полагал, что хотя Пётр должен был, «проведя в Англии четыре года», вернуться на родину, этого, очевидно, не произошло, поскольку «лишь в 1794 г. его имя вдруг опять появляется в документах». Так П. В. Неелов под пером британского историка едва ли не стал эмигрантом.

Российский искусствовед В. М. Чекмарёв, знавший, в отличие от Э. Г. Кросса, о том, что в 1775 г. П. В. Неелов вернулся в Россию, тем не менее в своей докторской диссертации «Влияние английской художественной культуры на становление и развитие русского садово-паркового искусства (до середины XIX в.)» повторил оценку британского коллеги со ссылкой на него: «Сын его влюбился в английскую девушку и в ближайшее время не намеревается возвращаться на родину» (Чекмарёв. 2015. Т. 1. С. 233).

Письмо В. И. Неелова от 10(21) марта 1773 г. хранится в Отделе рукописей Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, в фонде А. А. Самборского. Приведём текст письма полностью (расшифровка выполнена нами; одна из фраз взята в квадратные скобки В. И. Нееловым, несколько слов подчёркнуты карандашом, возможно, А. А. Самборским. – М. З.):

+

Милостивы[й] государь мой, батюшка, Андрей Афанасьевич, да умъножит Вам Бог здравия и благополучия, чего я сердечно желаю и с Вашею любезною фамилиею.

Пис[ь]мо Ваше, писанное от генваря 21, я получил марта 6-го числа изправно, и много оным по милости Вашей утешался и плакал, за что и приношу мою всенижайшую благодарность. И о чем изволили писать, я уже известен по нещастию моему, и Вам, защитнику и благодетелю моему, писал, кое, уповаю, уже и получили. И крайне сожалею не о себе самом, мне, знать, судьба так определила за мои согрешени[я] страдать от неблагодарного сына, но о Вас, моем государе, батюшке, что навел такие хлопоты и безпокойство и сделал участником Вас в моих горесных печалех. А Вы только по своей добродетели и по любви к блишнему, а паче по долгу христианскому и пастырскому приемлите на себя, и за то участие и за обращение грешника можите несумненно получить милость Божию. Поверьте, батюшка, я никогда не воображал себе, чтоб он мох в такую слабость и безпудство впасть, и когда он ко мне отписал, то свидетельствую самим Богом, что я пришел в ужас и весь свой разум помрачил. Не знал, что мне делать, и столько навел мне печали и тоски, что я и теперь имею стесненной дух и трепетное серце. Вы можите великодушно рассудить, сколько мне ево жаль, а при том и как могу я избавитца от градущего гнева моей милостивейшей государыни и какое оправдание принесу. И что надеелся получить из милости, как ему, так и себе, теперь чрес ево безпудство всего лишуся, и так от страха, стыда и безъславия нахожусь вне себя и только утешаю себя. И надеюсь на милость Божию, // а при том и на Вас, милостиваго ко мне государя-батюшки. Помилуй, избавь ево от напасти, а меня, бедного старика, от несносной печали. Елико Вам поможет Господь Бох, не попусти ему, бедному и глупому мальчику, пропасть навеки, я на Вас, моего отца, и на Вашу известную мне добродетель во всем несумненно полагаюсь, буть ему спутник и предводитель, охраняя от всего [я не желаю, чтоб он в том месте, где ему совсем непристойно, имел хотя б красавицу разумну или богату, он не за тем послан, а может получить и найтить и здесь, когда Господь благоволит], за что неино что и сам Господь Вам восдаст всяблагая в здешнем и будущем веке, а меня обяжите по жизнь мою, вечном себе рабом ко услугам Вашим. И ежели сверьх моего чаяния Ваших сил к тому не достанет, попросите от меня Алексея Семеновича, чтоб он приложил свое милостивое старание и не допустил до погибели. Я знаю, что он без помощи Вашей пропадет, и я хотел было писать, только удержался от стыда, и требую Вашего на то совета. А к сыну писал и теперь пишу, которое прочтя, благоволите ему отдать, и ежели ево не убедит моя просьба и слезы, то не снаю, что и делать. От како прошу Вас, батюшка, принутьте ево ко мне отписать справедливое свое приснание и намерение его. Я нетерпеливо ожидаю решительной моей судьбины, и Вас прошу усердно, утежте мою печаль и порадуйте своим ласковым ответом, которой милости и ожидать ежечастно от Вас буду. Я ж препоручаю себя в Ваше благоволение, остаюсь, милостивый государь мой, батюшка, всегда Вам покорнейший слуга Василей Неелов:

Марта 10 числа 1773 года Село Царское

Письмо написано нехарактерным для конца 3-й четверти 18 в. почерком: Василий Иванович использовал большое количество скорописных делопроизводственных приёмов, выдающих в нём человека, научившегося скорописи 17 в. у лица, принадлежавшего к старой, раннепетровской формации. Это обстоятельство позволяет с определённой долей доверия отнестись к сведениям о возрасте (76 лет в начале 1782), указанным в обнаруженной нами метрической записи о смерти архитектора [Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 19. Оп. 111. Д. 576. Л. 20]. Согласно этой записи он должен был родиться не в 1721/1722 г., как принято считать, опираясь на запись о его службе (Российский государственный исторический архив. Ф. 487. Оп. 13. 1769 г. Д. 74. Л. 12, 35 об.), а на 16 лет раньше – в 1705/1706 г. [Исповедные росписи, к сожалению, не позволяют подтвердить ни одну из этих версий, поскольку приводят возраст Василия Ивановича с большими колебаниями в обе стороны; так, в 1751 ему якобы было 28 лет (что отсылает нас к 1722/1723), в 1760 – 39 (к 1720/1721), в 1764 – 56 лет (к 1707/1708), в 1776 – 54 года (к 1721/1722), в 1781 – 68 лет (к 1712/1713) (см.: ЦГИА СПб. Ф. 19. Оп. 112. Д. 98. Л. 201; Д. 151. Л. 576 об.; Д. 181. Л. 154 об.; Д. 256. Л. 571; Д. 298. Л. 4).]

Установление даты рождения Петра Васильевича – 5 октября ст. ст. – позволило определить, что он был назван в честь святителя Московского Петра, чья память празднуется Русской Церковью в этот день. Жёсткая привязка даты рождения к дню памяти святого, в свою очередь, позволяет говорить о довольно высокой степени религиозности семьи Нееловых. Тон письма Василия Ивановича, подтверждая это, ярко свидетельствует о твёрдом следовании Нееловым-отцом православным поведенческим установкам.

Как можно понять, настоящей трагедией для отца стало не романтическое увлечение сына англичанкой, а лёгкость в любовных отношениях – «слабость и безпудство», т. е. малодушие и блуд – явная отсылка к желанию сожительства без вступления в законный брак. Сам Василий Иванович женат был дважды: после кончины первой супруги Улиты (Иулитты; второе имя – Александра) Терентьевны [21.4(2.5).1762] спустя всего лишь 8 с половиной месяцев, вероятно, из-за детей он вступил в новый брак, 9(20) января 1763 г. обвенчавшись с жившей по соседству юной (была моложе жениха на 15 или более лет) Марией Васильевной, по-видимому, падчерицей (а не дочерью, как сказано в метрической книге) архитектора А. А. Мыльникова (ЦГИА СПб. Оп. 124. Д. 379. Л. 17 об.; Оп. 125. Д. 570. Л. 12).

Василий Иванович подчёркивал, что красота, разум или богатство возлюбленной сына ему неважны, а достойную девушку он может найти и в России, если на то только будет воля Божия. Очевидно, что национальность будущей невестки не могла стать причиной ужаса, стыда и печали Неелова-отца: браки российских подданных с иностранцами к 1770-м гг. перестали быть редкостью, российская государыня была немкой, и даже сам респондент архитектора – священнослужитель – иерей Андрей был женат на англичанке, перешедшей ради замужества из англиканства в православие. Василий Иванович мог быть опечален возможной женитьбой сына на англичанке, но противиться такому браку не смог бы, поскольку Синод ещё в 1721 г. разрешил православным венчаться с лицами, принадлежавшим к иным христианским конфессиям, при условии воспитания детей, рождённых в межконфессиональном браке, в православии [решение от 23 июня (4 июля) и послание пастве с разъяснением от 18(29) августа].

Значимо и признание архитектора в том, с какой целью он согласился отправить сына в Великобританию: ею стала надежда заслужить особую милость Екатерины II, не только поощрявшей подобные поездки, но и бесконечно влюблённой в пейзажные парки – созданные по английской моде. Поэтому Василия Ивановича обуял страх, что сын оставит обучение, а не переживания относительно его предполагаемого отказа вернуться домой.

Пётр сам рассказал отцу о своём прегрешении, по-видимому, признавая над собой его власть, вслед за чем Василий Иванович получил сообщение от иерея Андрея. Узнав о случившемся, Неелов-старший не только ответил сыну, но и написал священнику. Отвечая иерею, он вторично обратился к Петру, однако не просто решил передать письмо через священника, но и попросил того прежде вручения адресату самому прочитать послание. Таким образом иерей становился посредником между отцом и сыном. Упомянутый в письме Алексей Семёнович, которому Василий Иванович хотел, но постыдился написать и которого всё-таки просил иерея привлечь в крайнем случае, – это российский полномочный министр в Лондоне граф А. С. Мусин-Пушкин. Уверенность отца в помощи главы российской дипломатической миссии по его просьбе в этом деликатном семейном деле – безусловный показатель достаточно высокого положения архитектора при Императорском дворе.

Через два года после описанных событий Пётр Васильевич вернулся в Царское Село (ныне г. Пушкин в составе Санкт-Петербурга), а затем, спустя не менее 10 лет, уже после смерти Василия Ивановича [ум. 8(19).1.1782], женился на русской девушке, его отцу, несомненно, понравившейся бы, – дочери известного искусством проповеди протоиерея Евфимия Тимофеевича Савурского, и прожил с ней более полувека.