Раси́стские пра́ктики, действия, которые создают или воспроизводят социальную структуру, основанную на абсолютизации расовых категорий и культивирующую расовое неравенство, либо естественными или исконными объявляются расовые идентичности или показатели, основанные на такого рода социальной структуре, или оба эти случая вместе. Определение расистских практик дал американский социолог Г. Уайнент (Winant. 1998. P. 760–761).

Среди практик расизма исследователи выделяют бытовые (поведение человека относительно «чужаков»), политические (программы движений и партий, направленные на притеснение меньшинств), правовые (дискриминирующие законы, например определение гражданства «по крови»), государственные (например, апартеид и др.) (Wodak. 1999. P. 178–179). Такие практики включают погромы по политическим, социальным или экономическим причинам. Расистские практики, как правило, сопровождаются определёнными ритуальными действиями и легитимируются расовыми мифами, причём огромную роль в пропаганде последних играют СМИ (Feagin. 2000. P. 19–24). Откровенно расистские политические режимы, включавшие все эти компоненты, существовали на юге США в 1890–1950-х гг., в Южной Африке в 1910–1980-х гг. и в нацистской Германии в 1933–1945 гг. Но, как подчёркивает Дж. Фредриксон, откровенно расистские режимы были в 20 в. скорее исключением из правила, чем закономерностью современного развития (Fredrickson. 2002. P. 99–101, 105).

В 20 в. широкое распространение получили следующие расистские практики: 1) дискриминационная практика трудоустройства (отказ под благовидным предлогом в приёме на работу, отказ работать рядом, предоставление лишь самой тяжёлой низкооплачиваемой работы, лишение права вступать в профсоюзы или организовывать свои профсоюзы); 2) предоставление «другим» статуса «неграждан» или «иностранцев» с соответствующим ограничением их гражданских прав; 3) требования депортации иммигрантов; 4) отказ в найме жилья или получении номера в гостинице; 5) отказ от равноправного общения с лицами иного цвета кожи или иммигрантами; 6) осуждение местных девушек, появляющихся в обществе «цветных» или иммигрантов; 7) отказ предоставлять необходимую медицинскую помощь; 8) отказ в ссудах и кредитах; 9) акты насилия против этнических меньшинств, «цветного населения» или иммигрантов (Королева. 1993. С. 149–156; Popple. 1997. P. 17–18; Осипов. 2012). Особой формой дискриминационной практики трудоустройства является предоставление престижной работы избранным представителям дискриминируемого меньшинства и систематический отказ в этом многим другим его членам, имеющим сходную квалификацию (Taylor. 2000. P. 188–194).

Правовые практики и институциональный расизм

Расистская правовая практика обозначается термином «институциональный расизм». Речь идёт о наличии определённых норм, обычаев, институтов и практик, навязывающих «белым» расистское поведение помимо их собственной воли.

В 19 – начале 20 вв. индейцы в США были лишены гражданских прав, т. к. считалось, что они неспособны к самоуправлению и к следованию конституционным нормам. Политический статус (гражданство) был тесным образом связан с собственностью, без которой было невозможно нормально участвовать в социальной жизни. В 1870–1890-х гг. закон, ограничивший гражданство только «белыми», был направлен и против китайцев. В 1924 г. в США был принят антииммигрантский закон, основанный на принципах евгеники и ставивший своей целью сохранение крови «белой (нордической) расы». А в 1942 г. местные расистские законы позволили депортацию японцев.

Очень ярко расистская правовая практика представлена бюрократическими расовыми классификациям, которые использовались не только для статистического учёта, но и для наделения людей различными привилегиями в соответствии с установленной расовой иерархией. В ЮАР людей делили на «белых», «чёрных», «цветных» и «азиатов». Эти различия фиксировались в местных удостоверениях личности и служили политическим, экономическим и социальным целям режима апартеида, хотя южноафриканские учёные отвергали какую-либо связь этой практики с расизмом (Breytenbach. 1978. P. 18–20). После падения режима апартеида расовые представления в ЮАР не только сохранились, но и создали почву для реконфигурации дискриминации. Если при прежнем режиме «цветные» занимали промежуточное место в социально-расовой иерархии, то в новых условиях привилегированное положение было отдано «чистым расам», а «цветные» неожиданно для себя оказались гражданами «второго сорта».

Британский социолог З. Бауман показал на примере холокоста, как логика работы бездушной бюрократической машины, лишённой каких-либо нравственных оснований и сделавшей расизм основой своих мотиваций, может приводить к величайшим человеческим трагедиям (Bauman. 2000).

Расизм стоит также за практикой сегрегации. Сегрегация в США привела к геттоизации афроамериканского населения, изолировавшей его от остальных жителей Америки. В гетто царили эндемическая бедность, безработица, низкий уровень образования, что мешало обитателям гетто разделять ценности доминировавшего большинства и успешно интегрироваться в американское общество. И это до сих пор сказывается на судьбе афроамериканского населения.

Во Франции структура дискриминации «иностранцев» имеет свои особенности. Там дети иммигрантов имеют гораздо меньше возможностей получить хорошее образование, а, следовательно, устроиться на высокооплачиваемую работу или получить работу вообще. Их жилищные условия на порядок хуже, чем у французов. В результате жилищной политики местных властей, они фактически оказываются в условиях гетто. Иммигрантская молодёжь испытывает пристрастное отношение со стороны правоохранительных органов. В то же время иммигранты и их дети периодически подвергаются нападениям расистов, причём последние редко обнаруживаются полицией и привлекаются к суду (Fysh. 2003. P. 157–163).

В современной России мигранты также подвергаются дискриминации, которая по своему характеру сходна с европейской. Прежде всего речь идёт о трудоустройстве и найме жилья. К этому добавляются иерархические отношения в самой мигрантской среде, где по социальному положению кавказцы (приезжие как с Северного, так и с Южного Кавказа) занимают более высокую ступень по отношению к выходцам из стран Центральной Азии.

«Институциональный расизм» заставляет российских полицейских применять этнически избирательный контроль, останавливая на улице или в метро приезжих с Кавказа или из Центральной Азии и с пристрастием проверяя их документы. Нередко законы, принимаемые с целью усиления безопасности, способствуют «этнорасовому профилированию» и дискриминации (Григорьева. 2019. С. 107–139). Европейский опыт показывает, что такие методы слабо помогают борьбе с преступностью.

Бытовой расизм и язык вражды

Во 2-й половине 20 – начале 21 вв. широкое распространение получил «бытовой расизм». Голландская исследовательница Ф. Эссед видит в нём «вид расизма, который этнические группы испытывают в ходе повседневных контактов с представителями доминирующей группы» (Essed. 1990. P. 31). Бытовой расизм охватывает мнения и предубеждения и основан на стереотипах, порождающих язык вражды (унижения, оскорбления, сомнительного рода шутки, анекдоты, оскорбительные клички, обвинения в нечестности или в преступлениях и пр.). Мигранты наделяются такими качествами, как «ленивый», «грязный», «вонючий», «необразованный», «уродливый», «наглый», «агрессивный», «склонный к преступности», «дикарь», «носитель неприемлемой системы ценностей, племенной морали», «религиозный фанатик» и др. Предполагается, что эти стереотипы описывают имманентные и потенциально опасные свойства чужой группы. Бытовой расизм основан на социальном отношении и поведении и включает системные, повторяющиеся практики. Его трудно доказать, но те, на кого он направлен, хорошо его чувствуют.

В европейской научной литературе 19 в. евреи иногда описывались как «чёрные». А в постсоветской России этот уничижительный термин принято в бытовой лексике использовать для мигрантов, причём он связан не с цветом кожи, а со статусом. Но в начале 21 в. всех мигрантов из Центральной Азии начали называть «таджиками», что также связано не с этничностью, а со статусом и видом трудовой деятельности. Зонтичным термином для трудовых мигрантов служит немецкий термин «гастарбайтеры». Но в Нидерландах от него отказались, т. к. «рабочий-гость» звучит цинично.

На Западе и в России мигрантов обвиняют в посягательстве на рабочие места и росте безработицы среди местного населения, в уклонении от уплаты налогов, беззаконном пользовании социальными льготами и пенсиями, а также криминальном поведении (мошенничестве, наркоторговле, убийствах, терроризме). Популярным является термин «этническая преступность», мало соответствующий реальности (Шнирельман. 2007. С. 107–149). Некоторые российские политики и журналисты упрекали мигрантов в вывозе колоссальной денежной массы и даже доходили до обвинения их в «краже» у России миллиардов долларов. До сих пор мигрантам предъявляют обвинение в том, что они не интегрируются и не хотят жить по местным законам и обычаям. Популярностью также пользуется обвинение в «нарушении этнодемографического баланса» и «демографической экспансии». Иногда говорится о «вымирании белой расы» и её целенаправленном замещении иммигрантами как об осуществлении некоего заговора. В этом контексте звучат призывы к государству взять на себя защиту большинства от якобы «безответственных меньшинств». Всё это типично для риторики «нового (культурного) расизма». К бытовому расизму относятся выступления против смешанных браков на том основании, что они «портят белую расу».

В США чернокожих наделяли дьявольской сущностью и чрезмерной сексуальностью. А в Европе в 19 в. евреям приписывали болезненную сексуальность и патологическую страсть к деньгам, а также якобы прирождённую неврастению. Иногда чужаков отождествляют с животными, насекомыми или с гибельными вирусами. Причём одно и то же поведение представителя своей и чужой группы нередко оценивается диаметрально противоположным образом – позитивно в первом случае и негативно – во втором.

В расистском обществе мораль и принятые нормы могут отвергать расизм. Но чувство «белого превосходства» сохраняется и воспринимается как норма, и «белые» иной раз даже не осознают своего расизма. Исключив из своего лексикона термин «раса», они заменяют его «культурой», «менталитетом», «религией» и «цивилизацией», что придаёт дискурсу расистский характер, хотя и в скрытом виде.

Бытовой расизм демонстрируют некоторые журналисты, особенно когда они изображают чужаков проблемными группами, от которых следует ожидать неприятностей, или пугают читателя «нашествием варваров», покушающихся на местную культуру. Либо когда они указывают этническую принадлежность преступника, в случае если речь идёт о «чужаке», и скрывают, если преступник оказывается местным уроженцем. Либо упрекают иммигрантов в том, что те «не хотят интегрироваться». В последние 20 лет новой формой расизма стала исламофобия, толчок которой в США дал теракт 11 сентября 2001 г.

К расистским практиками относятся антииммигрантские митинги и демонстрации, а также нападения молодёжных банд на иммигрантов. Крайние формы расистских практик представлены погромами, депортацией и геноцидом.

Следует различать вербальную агрессию и реальное физическое насилие. Первая далеко не всегда вызывает второе. Но предубеждения могут спровоцировать дискриминационное поведение. Например, если учитель верит, что дети иммигрантов глупы, он будет обращать на них меньше внимания.

Расистской практикой также можно назвать расиализацию. 

Иммигранты и расизм в США и Европе

Если в Европе на рубеже 19–20 вв. расизм объединился с национализмом, то в США он сохранил свой прежний социально-классовый облик и по-прежнему был направлен против новых иммигрантов. В середине 20 в. Р. Бенедикт метко определила эти представления как выступление иммигрантов одного десятилетия, приговаривающих иммигрантов более позднего десятилетия к вечно приниженному положению (Benedict. 1942. P. 122). Спустя более полувека американский исследователь М. Суарес-Ороско снова констатировал, что «новые иммигранты постоянно не выдерживают сравнения, не отвечая мифоисторическим стандартам, установленным более ранними иммигрантами». Отсюда следует главное правило, определяющее общественное отношение к иммиграции: «мы любим иммигрантов на безопасном историческом расстоянии, но испытываем смешанные чувства к тем из них, кто к нам сегодня присоединяется» (Suarez-Orozco. 2004. P. 49). Социологи обнаруживают в США гораздо более тесную связь между «новыми» и «старыми» формами расизма, чем в Европе (Kleinpenning. 1993. P. 24).