«Несколько крива на один глаз»: странные свидетельства барона Ф. А. Бюлера о Елизавете Григорьевне Калагеорги. В 20–21 вв. в научной и научно-популярной литературе прочно укоренилось мнение о кровной связи Елизаветы Григорьевны, в замужестве Калагеорги, и князя Священной Римской империи Г. А. Потёмкина-Таврического (например: Чеважевский. 1918. С. 50–51; Бакушинский. 1925. С. 8; Алексеева. 1975. С. 184; Лопатин. 1997. С. 522; Болотина. 2003. С. 179–188; Елисеева. 2005. С. 170–174; Бахарева. 2020. С. 10).

Потомки Елизаветы Григорьевны безоговорочно возводили своё происхождение к Г. А. Потёмкину. При этом они опирались на семейное предание, в основе которого, в свою очередь, лежало представление И. Х. Калагеорги, что он женился на «la fille naturelle du feu Prince Potemkin», т. е. «внебрачной дочери светлейшего князя Потёмкина» [письмо Калагеорги графу Священной Римской империи П. А. Зубову, написанное до свадьбы, скорее всего, в начале 1794, для ускорения процесса обеспечения Елизаветы Григорьевны приданым, ныне документ в Российском государственном архиве древних актов: Ф. 193. Оп. 1. Д. 522. Л. 1; ранее публиковавшийся перевод, выполненный историком Т. А. Лаптевой (1955–2018), не совсем точен (Болотина. 2003. С. 181–182)]. В частности, этой версии придерживались один из сыновей Елизаветы Григорьевны – генерал-лейтенант К. И. Калагеорги (1813–1889) и его сын Николай, в 1883–1884 гг. пытавшиеся продать портрет матери и бабушки кисти В. Л. Боровиковского коллекционеру П. М. Третьякову за 6 тыс. руб. (с 1925 картина находится в Третьяковской галерее, Москва) (Алексеева. 1975. С. 184. Примеч. 55; Маркина. 2001. С. 23; Болотина. 2003. С. 186–187). Однако, по сообщению графа А. И. Рибопьера, женатого на Е. М. Потёмкиной – внучатой племяннице Григория Александровича, князь «никогда не имел детей», хотя, возможно, и состоял «в тайном браке» (Рибопьер. 1877. С. 479).

В 2003 г. историк Н. Ю. Болотина, обосновывая версию отцовства Г. А. Потёмкина-Таврического в отношении Е. Г. Калагеорги, привела авторитетное, с её точки зрения, свидетельство одного из «современников» – дипломата, правоведа и историка, с 1873 г. директора Московского главного архива Министерства иностранных дел, появившегося на свет почти полвека спустя после рождения Елизаветы Григорьевны барона Ф. А. Бюлера (1821–1896). После публикации в газете «Московские ведомости» 19 июня (1 июля) 1872 г. приказа от 15(27) июня того же года о снятии генерал-майора Н. И. Калагеорги (младшего брата К. И. Калагеорги) с должности начальника Уланского полугоспиталя Бюллер вспомнил о своём знакомстве «в 1832 или 1834 г.» «с офицером гвардии Константином Калагеорги» и его сестрой (здесь и далее курсив наш. – М. З.):

Их мать была подлинная дочь князя Потёмкина. Отец мой знал это, и она походила на портреты князя, даже была несколько крива на один глаз. Кто была её мать? Не знаю.

Отец т. н. современника – барон А. Я. Бюлер (1763–1843), с июля 1789 г. служивший в канцелярии Григория Александровича под началом В. С. Попова (ср.: Гарновский. 1876. С. 405; Бюлер. 1875. С. 336).

Несколько лет спустя, в 1875 г., Ф. А. Бюлер в историко-биографическом очерке «Черты из жизни князя Потемкина» первым в печати заявил о существовании у Григория Александровича дочери:

Была однакож одна связь, которая некоторое время чуть ли не обратилась в привычку и от этой связи (если не ошибаюсь, с гречанкой), родилась дочь. Я ее видел вдовою в 1834 г. в Петербурге. Ей было тогда под 50 лет, так что рождение ее можно было отнести к 1788 г. Она была несколько крива на один глаз и отец мой находил, что она, складом лица, очень напоминала Потемкина. Родилась она на юге, осталась там после его кончины при своей матери и была выдана за грека, служившего в России, генерала Калагеоргия. В 1834 году у нее был сын офицер гвардии и дочь замечательной красоты…

В этом рассказе допущено сразу несколько фактических ошибок, среди них: Елизавета Григорьевна вышла замуж в 1794 г., т. е. она родилась значительно ранее 1788 г., росла некоторое время действительно на Юге России, но в конце 1780-х гг. была привезена в Санкт-Петербург, где вступила в брак с греком – секунд-майором И. Х. Калагеорги. По сравнению в первым вариантом, использовавшимся Н. Ю. Болотиной, барон уточнил, исправил или добавил отдельные детали: вместо 1832 или 1834 г. появился точный 1834 г., мать Елизаветы Григорьевны из совершенно неизвестной особы стала со значительной долей уверенности безымянной гречанкой. Говоря же об отцовстве Григория Александровича, Бюлер в итоге убрал прямую ссылку на авторитет своего отца. Вместе с тем историк заменил личное впечатление (он явно сравнивал Елизавету Григорьевну с известными ему изображениями князя, известно, что у него хранился портрет Григория Александровича, возможно, эскиз кисти И. Б. Лампи Старшего) о портретном сходстве – «походила на портреты князя» – на замечание уже своего отца, будто бы непосредственно засвидетельствовавшего сыну внешнее сходство этих двух людей («складом лица очень напоминала»). При этом мысль о чуть заметном косоглазии Елизаветы Григорьевны – прилагательное кривой означает и 'слепой на один глаз', 'одноглазый', и 'косой' – осталась неизменной как, по-видимому, с точки зрения историка, наиболее весомый аргумент.

А. Я. Бюлер с умилением, что ясно из яркого описания его сына, любил вспоминать единственную мимолётную встречу с императрицей Екатериной II, которой смог представиться и даже поцеловать руку (Бюлер. 1875. С. 336). Якобы знавший со слов отца тайны личной жизни Г. А. Потёмкина, историк тем не менее не обладал точными сведениями, например, о происхождении весьма интересной семейной реликвии – кольце А. Я. Бюлера с надписью «К П Т 5 окт. 1791 г.» (т. е. «Князь Потёмкин-Таврический [скончался] 5 октября 1791 г.»): сами ли сотрудники покойного заказали себе такие памятные украшения или же это был подарок им племянницы Григория Александровича графини А. В. Браницкой, присутствовавшей при смерти дяди (Бюлер. 1875. С. 342). Вероятность существования кольца в единственном экземпляре историк даже не рассматривал.

Очевидно, т. н. свидетельства Ф. А. Бюлера не должны восприниматься исследователями в качестве верифицированного исторического источника, вне зависимости от того, видел ли барон, будучи 13-летним мальчиком, Елизавету Григорьевну воочию или сочинил эту историю. Физический недостаток Г. А. Потёмкина-Таврического, на который намекал Бюлер, – бельмо на правом глазу – носил приобретённый характер и поэтому не мог бы передаться по наследству (Самойлов. 1867. Стб. 598, 603). Более вероятно, что версия об отцовстве Потёмкина была почерпнута Бюлером из вышеназванного письма И. Х. Калагеорги, адресованного П. А. Зубову (иные документы с информацией о кровной связи Григория Александровича и Елизаветы Григорьевны, на которые мог бы опираться историк, не известны). В этом случае странный рассказ Бюлера следует считать оригинальным способом введения в научный оборот документа, по какой-то причине не могущего быть названным напрямую.