«Бытие́ и собы́тие» («L'être et l’événement»), главная работа французского философа А. Бадью, вышедшая в 1988 г. Является первой частью трёхтомного труда, посвящённого концепциям бытия и события [т. 2 – «Логика миров» («Logiques des mondes», 2006), т. 3 – «Имманентность истин» («L'Immanence des vérités», 2018)]. Во всех трёх томах исследуются фундаментальные философские темы: субъект, истина, событие, бытие. В «Бытии и событии» Бадью пытается преодолеть ставший уже традиционным аналитико-континентальный водораздел в философии с помощью тезиса о математике как онтологии и связи субъекта с истиной и событием. Бадью стремится совместить посткартезианские теории субъекта с революцией Фреге – Кантора в математической логике. Бытие, согласно тексту книги, оказывается математическим множеством, т. е. репрезентируемым множеством, в рамках которого не может возникнуть ничего нового для бытия. Событие рассматривается как принципиальная возможность нового – того, что не существовало и что невозможно было бы представить и увидеть из перспективы бытия. В рамках события возникает субъект, который отмечен верностью (fidèle à) событию, и через него конструируется его субъектность. Именно в этом смысле субъект локален. Субъект не может являться постоянным целостным образованием, ибо он реализуется на некотором множестве, которое структурируется в некое событие-истину, а оно формирует субъекта. Событие формирует такого субъекта, который будет верен этому событию-истине.

Структура и основные идеи

Книга «Бытие и событие» состоит из 31 медитации (отсылка к «картезианским медитациям») и 8 частей, которые содержательно можно разделить на 2 группы. Такое деление соответствует двум основным темам, рассматриваемым в книге: бытие и событие. Первая группа состоит из трёх частей: «Бытие: множественность и пустота. Платон/Кантор» («L’être: multiple et vide. Platon/Cantor»), «Бытие: избыток, состояние ситуации. Единица/Множество, Целое/Части или Î/Ì?» («L’être: excès, état de la situation. Un/Multiple, Tout/Parties ou Î/Ì?»), «Бытие: природа и бесконечность. Хайдеггер/Галилей» («L’être: nature et infini. Heidegger/Galilée»). Вторая – из оставшихся пяти: «Событие: История и ультра-единица» («L’événement: Histoire et ultra-un»), «Событие: вмешательство и верность. Паскаль/Выбор, Гёрдерлин/Вычет» («L’événement: intervention et fidélité. Pascal/Choix; Hölderlin/Déduction»), «Количество и знание. Различимость (или конструтивное): Лейбниц/Гёдель» [«Quantité et savoir. Le discernable (ou constructible): Leibniz/Gödel»], «Родовое: неразличимость и истина. Событие – П.Д. Коэн» («Le générique: indiscernable et verité. L’événement – P.J. Cohen»), «Форсинг: истина и субъект. По ту сторону Лакана» («Le forçage: verité et sujet. Au-delà de Lacan»). В книге тематизируются и проблематизируются основные характеристики бытия и события, что достигается за счёт использования концептуального аппарата математической теории множеств, теорий Ж. Лакана, М. Хайдеггера и переосмысления концепта субъекта.

Бадью начинает книгу с описания состояния актуального ему философского поля. Это состояние маркируется и проблематизируется с помощью трёх «фигур»: Хайдеггер, посткартезианский субъект и математическая логика. Отталкиваясь от концептуальной рецепции этих фигур, Бадью приступает к выстраиванию своих концепций.

Бадью обозначает, что его интересует проблема субъекта в следующем виде: концепт субъекта оказывается связанным с осуществлением разнообразных практик. Субъект рассматривается одновременно как процесс и как результат некоторых осуществляемых практик, а не как уже готовое образование или продукт. Такой «пересобранный» и «расщеплённый» субъект оказывается не-субстанциальным и событийным.

Следуя за Хайдеггером, Бадью переквалифицирует философский вопрос о бытии. Если Хайдеггер говорил о «забвении бытия» и ввёл концепт «онтологического различия», когда вся предшествующая ему философия говорила лишь о бытии сущего, а не о бытии как таковом, то Бадью полагает, что философия вообще не имеет возможности вопрошать о бытии. Онтологические вопросы перестают быть областью философии, они – область математики: «...наука о бытии как таковом существует со времён [древних] греков, потому что таков статус и смысл математики» (Badiou. 1988. P. 9). Следовательно, философия, в отличие от математики, не является знанием о бытии как таковом. Напротив, согласно Бадью, философия выступает некоторым связующим звеном между онтологией (математической), современными теориями субъекта и собственной историей.

Тезис о математике как единственно верной онтологии подталкивает автора к введению ещё одного базового допущения: математическая революция Кантора – Фреге привела к открытию новых концептуальных средств – именно их использует Бадью для построения концепций бытия и события.

Как следует из названия книги, основное напряжение прослеживается между двумя полюсами: полюсом бытия и полюсом события. Классическим философским разделом знания, занимающимся бытием как таковым, обычно предполагалась онтология. Бадью поддерживает этот тезис, однако он оспаривает отнесение онтологии к философии: «онтология может быть только теорией противоречивых множеств как таковых» (Badiou. 1988. P. 36). Такой теорией оказывается теория множеств Кантора в формулировке Цермело – Френкеля (ZF). Онтология оказывается мыслью о чистых множествах. Множество, в свою очередь, оказывается характеристикой всего, что есть. Поэтому бытие, поскольку оно связано с математикой и может быть посчитанным, оказывается нейтральным.

Бытие, утверждает Бадью, состоит из множеств, которые тем не менее оказываются не «посчитанными за один» (compte-pour-un), т. е. не представляют собой Единицу. Именно из единиц формируются события – когда то, что неявно присутствовало в ситуации, начинает являть себя. Событие состоит из неструктурированного многообразия. Бадью приводит пример французского общества в период до и во время Великой французской революции, когда историки описывают некоторую ситуацию разрозненных множеств. Эта ситуация оказывается ещё не собранной. Она не может быть посчитанной, потому что не состоит из единиц. Однако здесь присутствует «место» (site) для возможного события, которое тем не менее не может быть описано никакими бытийными инструментами, например историей или математикой.

Бадью называет такое положение не связанных между собой вещей ситуацией. Из ситуаций и состоит бытие. В ситуации присутствуют элементы, которые из само́й ситуации не очень заметны. Они являются неявными и нерепрезентируемыми элементами множества бытия. Эти элементы вроде бы присутствуют среди элементов ситуации, но оказываются никак не представлены в ней (например, «третье сословие» времён Великой французской революции практически не было представлено в политических институциях французского общества, однако в ходе событий революции появились утверждения, что третье сословие и есть французский народ), потому что у бытия нет необходимых ресурсов для её репрезентации – из бытия ситуация просто незаметна.

Бытие оказывается пустым, потому что в нём не представлено никакой единицы, а представлены некоторые возможности, которые могут, например, реализоваться в событии. Бытие, по мнению Бадью, в таком случае оказывается состоящим из различных репрезентаций и, в свою очередь, состоящим из пустоты: мы не можем посчитать ситуацию или, как пишет сам Бадью: «Теперь мы можем добавить, что единственным понятием, из которого сотканы беспонятийные композиции онтологии, обязательно является пустота. <...> Онтология, таким образом, обязана предложить теорию пустоты» (Badiou. 1988. P. 70). Можно утверждать, что бытие оказывается зоной знания, зоной науки: если бытие может быть каким-то образом репрезентировано, каким-то образом посчитано и представлено, то оно может быть и предсказано.

В рамках бытия всегда присутствует некоторый избыток или некоторый остаток. Здесь Бадью отсылает к лакановскому разделению между realité (реальность) и réel (реальное). Если мы говорим о realité, то речь идёт о законе мира, который оказывается для нас необходимым и которому мы должны подчиняться. К примеру, в одном из интервью Бадью говорит о реальности капитализма как о современном мировом законе, которому приходится подчиняться. Этот закон формирует то, что мы представляем возможным, исходя из законов бытия. Поэтому бытие и является связанным со знанием, например научным или экономическим. Réel, напротив, «является возможностью невозможного», того, что нельзя представить из наличного порядка мира. То, что выстреливает подобно неожиданному взрыву в рамках существующего порядка вещей. Попросту говоря, réel – это невозможное. То, что непредставимо (Les mots d’Alain Badiou. 2018).

Существование невозможного, возможность невозможного даёт основание для появления события. Событие принадлежит к совершенно иному измерению – измерению не-бытия, потому что оно никак не может быть считано или замечено из перспективы «возможного», т. е. из перспективы порядка бытия.

Событие – это новое начало, которое, с одной стороны, не принадлежит к бытию-до него, но, с другой стороны, и не принадлежит к бытию-после. Событие оказывается промежуточной трансгрессивной зоной. Например, революция кладёт конец миру, который существовал до её совершения, но она же и открывает новые возможности для мира будущего. Революция является точкой отсчёта. Здесь всегда возникает вопрос, нужны ли для будущего мира средства и инструменты революции, может ли будущий мир их принять. Событие выставляет (compte-pour-un) вместе вещи, которые никогда вместе не существовали. Одновременно Бадью отмечает, что не всякое событие актуализируется, не всякое событие сможет совершиться. Событие – это лишь возможность. Событие не предполагает автоматической реализации его событийности, оно может и не реализоваться. Для его будущей реализации могут существовать все условия, однако субъекта, верного событию, может не возникнуть.

Парадигмальным примером события для Бадью оказывается событие Пришествия Христа и событийного отношения к нему апостола Павла (Бадью. 1999). Павел, как истинный субъект, верный событию Пришествия, смог выработать третий путь между «научным» или «философским» подходом греков и иудейской традицией, для которых Воскресение не было настолько значимым и универсальным событием, насколько его пропагандировал Павел. Павел сумел вывести из отдельного события его универсальность и тем самым обратиться к каждому отдельному индивиду: неважно, является человек греком или иудеем, важна верность событию Пришествия.

Другой пример события – Великая французская революция. Никакой объём знания (исторического, социологического, математического и т. д.) не позволит предсказать или должным образом объяснить возникновение и последствия этого события. Событие служит изнанкой «официальной» ситуации – изнанкой, до которой не может добраться знание и которая постфактум локализуется в самом событии. Получается, что событие оказывается принципиальным разрывом порядка бытия, доказательством его принципиальной недостаточности.

Событие открывает новые возможности, которые не могут быть предсказаны из наличной ситуации. Соответственно, событие оказывается не чем-то дополнительным к ситуации, а тем, что полностью изменяет ситуацию, выводя её из состояния равновесия. Именно в контексте события Бадью говорит о субъекте: субъект выступает оператором события, а событие порождает субъект.

Субъект современной эпохи, по Бадью, больше не является «субъектом фундаментальным, центрированным и рефлексивным, каковым он являлся от Декарта до Гегеля, и остаётся ещё чётким вплоть до Маркса с Фрейдом (и Гуссерля с Сартром). Современный Субъект пуст, расколот, несубстанционален, нерефлексивен. Кроме того, он предполагается только в отношении частных процессов со строгими условиями» (Badiou. 1988. P. 9). Бадью уже во введении к своему исследованию уходит от классического концепта субъекта.

Субъект Бадью оказывается локальной процедурой, которая вводится с помощью cобытия. В результате констатируется временность и неуниверсальность субъекта. Субъект – это не результат и не источник. Это локальный статус процедуры, избыточная конфигурация ситуации. То есть субъект оказывается конечным и случайным произведением – избыточной конфигурацией наличной ситуации. Субъект возникает только вкупе с событием, поэтому он определяется тем, что он является верным (être fidèle à) событию. Без события субъекта бы не существовало, именно верность и ангажированность по отношению к случившемуся событию и является конститутивным моментом производства субъекта.

Таким образом, субъект производится, он не является начальной точкой отсчёта, он локализован и зависим от внешних факторов, поскольку зависим от события. Субъект является тем, кто опознаёт событие как событие-истину. Здесь Бадью говорит об «интерпретационном вмешательстве» (intervention interprétante), указывая на принципиальный разрыв между текущим «положением вещей» и событийной «ситуацией». В качестве вмешательства определяется, согласно Бадью, любая процедура, посредством которой множество признаётся событием. Путём введения специфического языка описания субъект из своей ангажированной позиции описывает хаотичные множества как принадлежащие событию. Французская революция состояла из множества хаотичных событий – опознать за ними «событие Великой французской революции» можно только посредством этой ангажированной позиции и посредством изобретения определённого языка описания, понятного для тех, кто включён в событие.

Рассуждения Бадью можно проиллюстрировать на примере с влюблённостью мужчины в женщину. Когда кто-то из друзей возлюбленного спрашивает: «За что ты её любишь? Что ты в ней такого нашёл?» – мужчина начинает перечислять какие-то характеристики своей возлюбленной, которые кажутся банальными спрашивающему. Дело в том, что он не включён в это событие-любовь, он не может в полной мере понять и осознать вовлечённость другого субъекта в отношения любви к данной конкретной женщине. Получается, язык бытия, язык знания и формальных описаний не может выразить полноту события. Его могут понять только субъекты, вовлечённые в процесс верности этому событию. Язык, который продуцирует субъект по отношению к событию, оказывается совершенно бессмысленным с точки зрения знания – он ничего не добавляет к бытию.

Ангажированная субъективность оказывается частью события. Событие возникает из ничего, его онтологический статус не является определённым, но субъект путём своей верности событию длит существование события. В этом смысле истина, которую производит событие, всегда связана с субъектом – субъект вместе с событием оказываются операторами истины. Эта истина является истиной только для участников события, оно не является чем-то, что можно постичь извне.

Бадью вводит четыре родовые процедуры (procedure génériques), в которых возможно порождение истины: любовь, политика, искусство и наука. В рамках родовых процедур путём верности событию порождается субъект. Субъект оказывается локализован в рамках свершающегося события-истины. В этом смысле истина тоже оказывается субъективной – она порождается не знанием, не научными процедурами, а процедурами верности событию. Субъекты в совокупности с событием порождают истину. Согласно Бадью, мы оказываемся свидетелями ситуации новой доктрины истины после разрушения её органической связи со знанием. Истина связана и с субъектом, и с математическими доктринами, и с теми философскими путями, которые открыл в начале 20 в. Хайдеггер.

Рецепция и критика

«Бытие и событие» называют главным философским трудом Бадью. Книга сложна для чтения и восприятия в связи со специфичностью математического инструментария. В 2005 г. вышел английский перевод книги, в предисловии к которому сам Бадью заявил: «В тот момент я вполне осознавал, что написал "великую" книгу по философии. Я чувствовал, что действительно достиг того, что намеревался сделать» (Badiou. 2005. P. XI).

Книга вызвала обширную полемику и собрала противоречивые отзывы. Бадью получил рецензии Ж. Рансьера, С. Жижека, Ф. Тарби. С критикой его идей, особенно идеи приравнивания математики к онтологии, выступили Р. Ниренберг и Д. Ниренберг. 10 и 17 декабря 1988 г. Международным философским колледжем был организован цикл публичных выступлений, посвящённых выходу книги «Бытие и событие». На русский язык переведены выступления Ф. Лаку-Лабарта, Ж. Рансьера и Ж.-Ф. Лиотара.