Тео́рия коммуника́ции в систе́мном подхо́де в психотерапи́и, совокупность методологических принципов и теоретических положений, представляющих коммуникацию как многоуровневый, «над-индивидуальный», циркулярный (нелинейный) процесс передачи и восприятия информации, реализующийся как взаимодействия и взаимовлияния субъектов, включённых в определённую систему отношений. Выступает методологическим и теоретическим основанием системной семейной психотерапии (прежде всего в её классическом варианте), определяя общую логику концептуализации проблемы (симптома) и путей её разрешения. Ключевыми теоретическими предпосылками стали идеи Г. Бейтсона. Основные положения представлены в книге П. Вацлавика, Дж. Бивин и Д. Джексона «Прагматика человеческой коммуникации» (Вацлавик. 2000).

Теоретические предпосылки

Появление системной теории коммуникаций было подготовлено радикальной трансформацией концептуальных научных схем и постановкой новаторских прикладных задач в 1-й половине 20 в. К ним можно отнести:

• включение в рациональную схему описания биологических, в том числе наделённых психикой и сознанием, объектов (Берталанфи. 1973); преодоление тем самым того разрыва, который возник между классической рациональностью как адекватной для операционализации простых механических систем и подходом, выводившим наделённые психикой объекты в сферу только «понимания» и описания (см. также Дильтей, Шпрангер, Понимающая психология);

• ряд психофизиологических исследований, преодолевших линейную схему учения об условных рефлексах и развивавших идею о «санкционирующей», или «обратной», афферентации; представление о функциональных системах (П. К. Анохин); о физиологии активности, сенсорных коррекциях и биомеханике (Н. А. Бернштейн);

• решение прикладных задач, поставленных 2-й мировой войной, например разработку Н. Винером системы наведения огня, потребовавшей введения понятия обратной связи (Винер. 1983), процесса построения и восстановления движения, также опирающегося на это понятие (Н. А. Бернштейн);

• разработку соответствующих математических моделей и технических изобретений (Н. Винер, Дж. фон Нейман, К. Шеннон) и др.

Мы можем назвать совокупность этих идей кибернетикой, теорией коммуникации, теорией информации или теорией систем. Идеи генерировались во многих местах. В Вене был Берталанфи, в Гарварде – Винер, в Принстоне – фон Нейман, в лабораториях «Белл Телефон» – Шеннон, в Кембридже – Крэйк и т. д. Все эти разрозненные исследования в различных интеллектуальных центрах касались проблем коммуникации, главным образом проблемы того, что же такое организованная система.

Проекцией этих идей в область психологии и в то же время существенным вкладом в общую теорию систем выступило исследование симптомов шизофрении в проекте Г. Бейтсона и его команды в 1952–1954 гг. в Пало-Альто. Развитие уже созревшей к тому времени идеи о значимости характера взаимодействия в семье больного шизофренией (повлиявшей на развитие семейной психотерапии) и представления о коммуникации как процессе, в котором не только осуществляется прямая передача информации (собственно коммуникативный уровень), но и выражается отношение людей друг к другу, к сообщаемому и к себе самим (командный уровень), позволили выдвинуть принципиально иную концепцию этой болезни. Наличие симптома связывалось в ней с особенностями коммуникации в семье страдающего шизофренией: в ней происходит обмен такими сообщениями, в которых передаваемое на уровне прямой коммуникации и на уровне трансляции отношения (командном уровне) противоречат друг другу в силу «двойственности» отношения матери к ребёнку (Бейтсон. К теории шизофрении. 2000). Тревога, возникающая у матери в ситуации близкого контакта с ребёнком и так или иначе проявляющаяся на уровне отношений, не может быть «вскрыта» или обсуждаться прямо на коммуникативном уровне в силу опасения матери оказаться «плохой». Напротив, тревога камуфлируется противоположными посланиями на уровне прямой коммуникации или даже «ложными» сигналами на командном уровне. Включённость ребёнка в тесные зависимые отношения с тем, кто передаёт двойные послания, необходимость точно определять их смысл (поскольку жизненно важно реагировать «правильно») приводит к тому, что в такой системе коммуникации он «выбирает» реагировать на информационный (коммуникативный) уровень и перестаёт реагировать на послания, определяющие отношения, т. е. на контекст передаваемых и получаемых им сообщений. Оказывается затруднено «различение коммуникативных модальностей как во внутриличностной, так и межличностной коммуникации» – передаваемых и получаемых сообщений, так же как и придание модальности «собственным мыслям, ощущениям и восприятиям» (Бейтсон. К теории шизофрении. 2000. С. 230). Наряду с дальнейшим уточнением понятия двойной ловушки как возникающей при упомянутых условиях и при отсутствии кого-либо, кто «вмешался в патогенные отношения и поддержал ребёнка, запутавшегося в противоречиях» (Бейтсон. К теории шизофрении. 2000. С. 238), шло осмысление ряда других идей. Например, представления о логических типах Б. Рассела и идеи принципиальной разрывности между логическим классом и его членами; о невозможности больного различать логический тип высказываний (Дж. Хейли); о родстве двойной ловушки со способами поддержания семейного гомеостаза (Д. Джексон); предложенной Дж. Уикландом и Дж. Хейли (на основе психотерапевтической техники М. Эриксона) аналогии между гипнозом и шизофренией (Бейтсон. К теории шизофрении. 2000. С. 227–254). Они позволили описать более богатую феноменологию взаимоотношений, чем собственно патология детско-родительской коммуникации (включаемая в современное представление об этиологии шизофрении только как один из факторов).

Выдвинутые Г. Бейтсоном и его коллегами идеи имели существенные методологические последствия. Рассмотрение симптома как стороны системы взаимоотношений, в которые включён человек, означало пересмотр «границ» объекта психологического исследования или психотерапевтического воздействия. Им оказывалась сама система взаимоотношений или коммуникации человека, а не изолированная история его индивидуального психического развития. Коммуникация стала рассматриваться как вся совокупность процессов обмена информацией в живой системе, которая находится во взаимообмене с окружающей средой, включена в бо́льшие, чем она, другие живые системы и, в свою очередь, включает в себя другие системы уже как подсистемы (иерархичность); активно встречает воздействие – поступающую информацию и преобразует её до того, как «извне» можно будет установить связь между начальным и конечным состоянием системы в силу непрослеживаемости, несуммируемости запускаемых этим воздействием «внутренних» процессов. Это приводит к невозможности с помощью только внешнего наблюдения линейно вывести результат развития системы из её начальных параметров: при равных – он может отличаться, при различных – результат может быть схожим (эквифинальность). При этом невозможно произвести воздействие только на часть системы (целостность). Также невозможно описать свойства системы, суммируя свойства её частей (нон-суммарность), а наблюдаемая активность системы проявляется в виде коррегирующей (поддерживающей, положительной) или нивелирующей воздействие (отрицательной) обратной связи.

Это системное понимание привело к формулированию ряда основных положений теории коммуникации. С их помощью описываются основные задачи, возникающие и решаемые в коммуникации людей, включённых в различные системы отношений (семейная система как одна из самых хронологически и функционально устойчивых выдвинулась на первый план).

Основные положения системной теории коммуникации

Коммуникация тотальна

Каждое проявление человека в силу его включённости в разнообразные системы отношений, даже не имея цели прямой передачи информации, является сообщением. Исходя из этого, шизофрения может рассматриваться в том числе и как стремление отрицать, что отказ от общения (сообщения чего-либо) также является сообщением. В этом смысле знакомая каждому человеку ситуация необходимости, но не желания поддерживать разговор с попутчиком при реальном или мнимом запрете на прямое информирование об этом нежелании (например, из вежливости) будет моделью коммуникации «не-общения». Ею выступят действия вербального и невербального характера, как намеренные, так и такие, степень контролируемости и осознанности которых оказывается под вопросом: прикрыть глаза, выражая желание поспать; вставить в уши наушники; сообщить о головной боли, или изобразить её симптомы, или, как отмечают авторы работы «Прагматика человеческих коммуникаций», даже в самом деле почувствовать её (Вацлавик. 2000. С. 76). Последнее важно для терапевтического понимания коммуникативной функции симптома в системе, где прямое предъявление проблемы, запроса на изменение существующих правил взаимодействия затруднено или по каким-либо причинам невозможно. Наиболее существенные следствия этого положения в том, что, во-первых, вовлечённость в различные системы отношений (границы которых могут проводиться по-разному) превращает каждое проявление человека в потенциально кем-то раскодируемое сообщение, а во-вторых, что передаваемое сообщение никогда не находится под «полным контролем» передающего.

Сообщение должно рассматриваться как передаваемое на двух уровнях – коммуникативном (информационном) и метакоммуникативном (командном)

На первом уровне передаётся содержание, на втором – предлагается определение отношений, в контексте которых эта передача происходит. Специальная задача при этом – взаимодействовать так, чтобы названные уровни не влияли друг на друга в ситуации обмена информацией, не связанной с прямым обсуждением отношений, и, напротив, чтобы уровни были согласованы, когда именно отношения являются предметом обсуждения. Это связано с потребностью людей получать в коммуникации не только и даже не столько информацию, сколько прежде всего подтверждать своё определение отношений и себя самих.

В споре на отвлечённые темы требуются специальные усилия для того, чтобы сами отношения между спорящими сторонами автоматически не переопределялись как враждебные (так, правила ведения научной или парламентской дискуссии включают сигналы уважительного отношения сторонами друг к другу). В то же время совпадение мнений на уровне обмена информацией автоматически ведёт к переживанию и квалификации самих отношений как близких. С другой стороны, невозможность достижения соглашения или просто понимания сторон на уровне обмена даже отвлечённой информацией может сигнализировать о сложностях именно на уровне определения отношений. Трудности не разрешатся, пока сами отношения не станут предметом направленного обсуждения.

Ситуация же несовпадения между уровнями прямо сообщаемого и непрямо выражаемого при направленном обсуждении отношений (например, сделан комплимент с таким выражением лица, которое определяется другой стороной как ироничное) ставит задачи совладания. Несмотря на идеал конгруэнтности проявлений человека, избежать подобной рассогласованности бывает трудно, поэтому в знакомый каждому взрослому человеку репертуар ответов может входить, например, реакция только на уровень приемлемой информации, шутка, ответное двойное послание или вообще «выход» из подобного взаимодействия. Все эти коммуникативные реакции находятся в пределах условной функциональности, в то время как ситуация упоминавшейся двойной ловушки оказывается патогенной. Прояснение и приемлемое для обеих сторон устранение этого рассогласования (признание его и обсуждение стоящих за ним причин), т. е. буквально метакоммуникация, представляет собой особую задачу, часто весьма сложную, хотя и способствующую «оздоровлению» системы.

Сообщения передаются как «аналоговым», так и «цифровым» способом

Передача информации об окружающем мире осуществляется прежде всего универсальными для участников средствами – «цифровым языком» (Вацлавик. 2000. С. 97), в человеческом общении – прежде всего словами. Главным свойством т. н. цифрового способа передачи информации является условность, или конвенциональность, связи между словом (цифрой) и обозначаемым объектом или явлением.

Вместе с тем люди используют и т. н. аналоговый способ передачи информации – жесты, телодвижения, прикосновения, взгляды, интонации и т. п. Это передача информации «самообъясняющимся» сходством (Вацлавик. 2000. С. 58), поскольку в ней используется подобие, и в том, посредством чего сообщается нечто, есть фрагменты того, о чём собственно сообщается. Этот способ передачи информации роднит человека с животными (например, обнажение клыков как предупреждение о нападении указывает на зубы, которые будут задействованы при укусе). Основная сложность состоит в использовании в человеческой коммуникации обоих способов для выражения отношений и в ошибках «перевода» с одного языка (способа передачи информации) на другой. Используя аналоговый язык, нельзя сообщить об отсутствии намерений («Я не буду нападать»), выборе того или иного («Я предприму либо то, либо это»). Аналоговый язык далеко не так совершенен синтаксически, как цифровой, однако нагляден и конкретен, богат семантически. Вместе с тем именно конкретность аналогового языка лишает его универсальности в сложном мире человеческих отношений: то, как каждая из сторон расшифровывает наблюдаемые проявления друг друга, определяется прежним опытом, включённостью каждой из сторон в другие системы с иными кодами и может вести к ошибкам в раскодировании посланий, переданных другой стороной. Дёргать девочку за косичку (аналоговое сообщение) при анализе («оцифровке») этого действия может оказаться желанием убрать препятствие при взгляде на школьную доску, выразить неприязнь или скрытую (возможно, в некотором смысле и для самого действующего) симпатию к её обладательнице.

Ритуалы выступают как аналоговые действия большей универсальности, значение которых разделяется какой-либо группой (пара, семья, этнос, культура), и не требуют специальной расшифровки, но могут требовать специального объяснения за её пределами.

Цифровой язык имеет преимущество универсальности для сторон общения. Он совершенен синтаксически, однако неконкретен и может нуждаться в аналоговом подтверждении или иллюстрации высказываемых утверждений. Так, определение отношений как дружбы может оставлять стороны с разным представлением о том, как именно она должна проявляться. В отношениях может возникать задача договориться о том, что должно выступать наполнением принятого на цифровом уровне определения отношений. Однако её решение может становиться своеобразной психологической ловушкой, хорошо известной психотерапевтам, поскольку ставит перед сторонами вопрос об «искренности» как раз в силу того, что прояснение и договорённости делают контролируемым то, что кажется подлинным, только проявляясь спонтанно: «Ты это сделал не потому, что хотел, а потому, что мы договорились». Неотъемлемой стороной конструктивных отношений становится принятие сторонами недостижимости «точного перевода» с одного языка на другой, собственной ответственности и риска в их определении и доверие к другому.

Коммуникация определяется упорядочиванием последовательности событий её участниками

Поскольку в системе взаимоотношений даже двоих участников разворачивается в пределе бесконечная цепочка взаимодействий (интеракций), то для внешнего наблюдателя, и прежде всего для участников, необходима «пунктуация» последовательности событий (Вацлавик. 2000. С. 91), т. е. их упорядочивание. События описываются и получают объяснение в зависимости от того, что будет принято за точку отсчёта и точку завершения интеракции и что, соответственно, выступит её причиной и следствием. Способ упорядочивания событий важен, поскольку он ведёт к определению того, кому принадлежит инициатива, характеристик участников, ответственности, санкций, поощрений и т. п. При несовпадении (конфликтности) пунктуации событий взаимодействующими сторонами возникает проблемная коммуникация. Например, то, что для жены в супружеской паре выступает причиной её настойчивости и претензий к мужу (его «бездействие» или «пассивность»), для него выступает следствием её настойчивости (определяемой им, например, как «давление», «дискредитация» и т. п.). Несогласованность в пунктуации событий в бытовых ситуациях иногда преодолевается простым внесением недостающей информации, но чаще всего – развитием более широкого взгляда участников коммуникации на ситуацию. Такой взгляд предполагает отказ от приверженности каждой из сторон собственному варианту пунктуации, а также готовность каждой из сторон признать себя не только реагирующей, отвечающей (что чаще свойственно участникам взаимодействия), но и определяющей события. Признание этой взаимозависимости и становится предметом терапевтической работы. Отдельными случаями обратного «упорядочивания» является отказ терапевта от рассмотрения сторон как в равной степени определяющих взаимодействие, например в ситуации иерархических отношений или при применении одной из сторон физического насилия.

Симметричность либо комплементарность реакций во взаимоотношениях людей выступают основными единицами коммуникативных взаимообменов

На каждое полученное сообщение ответ может даваться либо по принципу сходства (на подобное – подобным), например «ты настаиваешь – я настаиваю» (минимизация различия), либо по принципу отличия (взаимодополнительности): «ты настаиваешь – я отступаю» (максимизация различия). Существенна готовность обеих сторон сохранять принятый характер отношений. Так, взаимоотношения между родителем и ребёнком, строящиеся преимущественно по принципу комплементарности, функциональны, пока обеими сторонами принимаются как естественным образом подкрепляемые. Однако взросление ребёнка предполагает появление всё более симметричных взаимообменов. Патология (дисфункция) в коммуникации проявляется, таким образом, в чрезмерной продолжительности взаимообменов одного типа, связанной, например, со стремлением навязать этот тип и/или невозможностью отказаться от взаимообменов. Г. Бейтсон определял закрепление этих паттернов в коммуникации как симметричный или комплементарный схизмогенез (Бейтсон. Контакт культур и схизмогенез. 2000. С. 93–105). Симметричный схизмогенез связывается с нарастанием (усилением) «амплитуды» ответов, т. е. с их эскалацией, в то время как комплементарный – с закреплением «типа» ответов (закреплением функций, или ролей, во взаимоотношениях). При этом симметричная эскалация связана скорее с открытым отрицанием одной стороной предлагаемого другой стороной определения себя и отношений, а паталогическая комплементарность – скорее с их непризнанием. Преодоление схизмогенеза связано с обретением в коммуникации способности к гибкости, предполагающей принятие каждой стороной своей части ответственности за своевременное переопределение отношений, другого и себя в них.

Прагматические парадоксы в системной теории коммуникации

Отдельное место в теории коммуникации занимает рассмотрение т. н. прагматических парадоксов – парадоксальных предсказаний и предписаний наряду с логико-математическими и семантическими антиномиями (все 3 вида парадоксов видятся как соответствующие уровню синтаксиса, семантики и прагматики). Прагматический парадокс предполагает коммуникацию по таким правилам, которыми предписывается или предсказывается нечто взаимоисключающее, однако контекст взаимоотношений не предполагает возможность прояснить это обстоятельство. В этот класс, наряду с упоминавшейся двойной ловушкой, попадает целый ряд коммуникативных взаимообменов людей, порождая особую симптоматику как следствие неразрешимости «изнутри» того парадокса, которым «захвачены» коммуницирующие.

Это ставит задачу преодоления таких парадоксов в терапевтическом взаимодействии. Так, послание клиентов терапевту «помогите нам, но только ничего не меняйте в нашей жизни» очевидно парадоксально, поскольку наряду с запросом на изменение (преодоление симптома, проблемы) запрашивает сохранение статус-кво в существующей системе их взаимоотношений. Этот парадокс в некоторых случаях не преодолевается ни предписанием терапевтом способов поведения, направленных на изменение взаимодействия клиентов между собой (предписания не исполняются, поскольку воспринимаются как угрожающие привычному, т. е. статус-кво системы), ни открытым обсуждением с клиентами противоречивости предъявляемой ими позиции (эта интерпретация отрицается клиентами, настаивающими, например, на важности терапии и обеспечиваемых ею изменениях, несмотря на неисполнение ими предписаний терапевта). Парадокс в этом случае может быть преодолён только встречным терапевтическим «двойным посланием». Предписание передается терапевтом (тем самым сохраняется терапевтический контекст взаимодействия), однако оно парадоксально предписывает клиентам неизменение (т. е. сохранение или даже усиление симптома). Таким образом достигается сопротивление неизменению и, соответственно, обеспечивается необходимое изменение. Это положение получило творческое воплощение в конкретных техниках и приёмах стратегической семейной терапии и наиболее ярко в Миланском подходе.

Третий и четвёртый уровень коммуникации. Ограничения и пути развития теории

Третий уровень коммуникации обеспечивает возможность рефлексии того, что происходит на первых двух (уровне передачи информации и уровне трансляции отношения): выявления природы происходящих на них «сбоев», их преодоления и нахождения содержательных оснований для их коррекции. Именно на 3-м уровне действует внешний наблюдатель (исследователь, психотерапевт), способный, в силу своей позиции за рамками наблюдаемой им системы отношений, производить анализ взаимодействия и обеспечивать корректирующие его воздействия. Выход на этот рефлексивный 3-й уровень осуществляется и при решении людьми задач саморегуляции как участниками разнообразных систем взаимодействий.

Однако возникает вопрос о том, чем определяются смысловые содержания этого 3-го уровня, делающие возможной рефлексию предыдущих уровней. Как показывают авторы теории коммуникации, обнаружение (существование) этих смысловых содержаний имеет для людей не только семантическое, но и экзистенциальное значение. Чтобы ответить на вопрос, касающийся двух первых уровней, необходимо иметь какой-либо устраивающий спрашивающего ответ на вопрос «зачем?». Вся система интеракций живого организма с миром, тем более человека как социального существа, не ограничивается энергетическим и информационным обменом с окружающими объектами (другими субъектами). Она включает умение «считывать», знать значение этих объектов для своего выживания и жизни, устанавливать сложные и опосредованные цепочки причинно-следственных связей, описывающих реальность. Даже у собаки в экспериментах по обусловливанию может возникать 3-й уровень обобщения её знаний о мире. Так, в эксперименте Павлова собака способна не просто непосредственно «чувственно» различать фигуры эллипса и круга (1-й уровень), не только усваивать последствия предъявления их ей в эксперименте (2-й уровень). Она ведёт себя так, «как будто она для себя решила: "Это мир, в котором я в безопасности до тех пор, пока отличаю круг от эллипса"» (Вацлавик. 2000. С. 275). Для человека и человечества дело обстоит так, как будто он (она, они) вынужден выйти на этот условно 3-й уровень взаимодействия со смысловым измерением бытия в целом. Авторы теории коммуникации описывают это как психологическую необходимость строить убедительные гипотезы относительно реальности в целом, например интерпретировать её как дружескую или враждебную, устроенную правильно или неправильно и т. п. В используемой ими компьютерной метафоре это видение окружающей среды как программы, в которой смысл перечня предоставляемых ею инструкций существенен для выживания, но не самоочевиден, а ещё только должен быть установлен и оказаться убедительным.

Однако в принятой логике обоснование и «взвешивание» возникающих на 3-м уровне интерпретаций смысла бытия в целом сталкивается с необходимостью ввести ещё более высокий уровень – четвёртый. Но это такой уровень абстракции, который не только малодоступен человеку в силу сложности необходимых для этого операций, но оперирование с которым наталкивается на неминуемые логические противоречия. Эта неразрешимость фиксируется как: 1) неразрешимость противоречия, состоящего в том, что человек в исследовании смыслового измерения бытия неминуемо оказывается одновременно и объектом, и субъектом этого исследования (попытка человека понять собственное место в мире), 2) невозможность размышления о «бытии в целом», поскольку это означало бы выход за границы бытия, т. е. за границы применимости принципов нашего бытия. «Витгенштейн показывает, что мы могли бы узнать что-то о мире в целом, только если сможем выйти за его пределы, но если бы это было возможно, то этот мир никогда бы не был бы больше целым миром» (Вацлавик. 2000. С. 287). Человек не может быть разьят с исследуемым им миром, и знать его как что-то, что может иметь смысл помимо него. «Субъект не принадлежит миру, чей смысл требуется установить, но это – граница мира» (Витгенштейн. 1951; цит. по: Вацлавик. 2000. С. 288).

Теория коммуникации и развитие системной семейной психотерапии во второй половине 20 – начале 21 вв.

В становлении методологии системной семейной психотерапии во 2-й половине 20 – начале 21 вв., основывающейся на теории коммуникации (The invented reality ... 1984; Milan systemic family therapy ... 1987; Shazer. 1994; Waite. 1992; 1995; Будинайте. 2001; Будинайте. 2006), прослеживаются следующие тенденции:

• признаётся непреодолимым эффект взаимодействия одной живой системы с другой (в противовес идее воздействия независимого исследователя, наблюдателя, терапевта на изучаемую им систему). В силу этого терапевтический процесс стал описываться как процесс коммуникации, разворачивающийся между терапевтом(ами) и клиентом(ами), в организации которого должны учитываться эффекты этого взаимодействия и взаимовлияния (Hoffman. 1988; 2001; Shazer. 1994);

• развивается представление о взаимодействии людей как о социально-культурном процессе со-производства и со-конструирования смыслов (Вацлавик. 2000; White. 1992; White. 1995; Shazer. 1994), в терапии – их направленного конструирования. Это не предполагает наращивание смысловых уровней для рефлексии нижележащих уровней (в отличие от структуралистского взгляда на процесс обретения человеком смысла как направленного на его «вскрытие» в окружающем мире);

• сформировано понимание, что взаимодействие с живой системой (исследование, терапевтическое взаимодействие) должно не только способствовать её эффективной саморегуляции, но строиться так, чтобы вместить её возможное развитие (Степин. 2015; Shazer. 1994; De Jong. 2013; Будинайте. 2006; 2016);

• признаётся, что смысловые основания взаимодействия людей между собой и с миром и обеспечиваемые в нём изменения (развитие) неотъемлемы от этического аспекта. Для терапевтической коммуникации это вопросы о том, как должна распределяться ответственность за определение содержательной направленности осуществляемого изменения – решаемых в терапии задач и достигаемых в ней целей; о соотношении экспертности и сотрудничества, норм и правил организации коммуникации; об уважении к клиентам, их возможностям и ресурсам, способам актуализации и развития последних (Степин. 2015; Andersen. 1991; Hoffman. 2001; White. 1995; Фридман. 2001; Василюк. 2007; Будинайте. 2016).