Кулжи́нский Ива́н Григо́рьевич [14(26).4.1803, Глухов, ныне Сумской области, Украина – 26.3(7.4).1884, Нежин, ныне Черниговской области, Украина], русский писатель, публицист, историк, педагог, коллежский советник (1846). Окончил Черниговскую духовную семинарию (1823).

Педагогическая деятельность

Преподавал в Черниговской семинарии (1823–1825) и гимназии высших наук князя Безбородко в Нежине (ныне – Нежинский государственный университет имени Н. В. Гоголя; 1825–1829). Преподавал латинский язык Н. В. Гоголю и Н. В. Кукольнику. Старший учитель латинского языка в Украинско-Слободской губернской гимназии, Институте благородных девиц и частных пансионатах Харькова (1829–1831). Преподавал русскую словесность в Харьковском университете (1831). Директор гимназии в Луцке (1832–1839, перемещена в Клевань, а затем в Ровно). Конфликты с местной польской интеллигенцией во многом повлияли на его политические взгляды: «Вынесши на своих плечах первую и самую трудную борьбу за право существования в Юго-западном крае школы на русских началах, Кулжинский сильно ожесточился против всего польского и сделался страстным и убежденным сторонником правительственной программы полного слития с коренной Россией возвращенных от Польши губерний и истребления в них отдельной польской народности путем ассимиляции с русской» (Левицкий. 1906. С. 80).

Директор Немировской мужской гимназии (1839–1841). Инспектор Нежинского юридического лицея (1841–1843). Директор Закавказских училищ и Тифлисской гимназии, инспектор Закавказского девичьего института (1843–1847).

В 1847 г. вышел в отставку и поселился в Нежине. В 1860 г. пытался издавать в Киеве консервативно-националистический альманах «Русская правда» (вышел только один выпуск). В 1883–1884 гг. совместно с сыном Григорием издавал в Харькове общественно-политический журнал «Благовест».

Литературная деятельность

Литературную деятельность начал в 1825 г. В ранних публикациях, вышедших в «Украинском журнале» А. В. Склабовского и «Дамском журнале» князя П. И. Шаликова, явственно проявлялась характерная для 1820-х гг. «местная этнографическая струя, окрашенная при том идиллически-любовным отношением к своей народности и старине» (Сперанский. 1906. С. 12).

В 1836 г. вышел роман «Эмерит», представлявший собой историю дружбы автора с воображаемым отставным профессором (настоящим лирическим героем романа). Произведение не имело выраженного сюжета и представляло собой подборку суждений на социально-политические темы, охватывавшую все аспекты тогдашней общественной дискуссии – религиозные вопросы, задачи литературного творчества, революционные потрясения на Западе, проблемы просвещения, внешней политики и русификации западных окраин, этики и психологии семейной жизни.

Продолжением «Эмерита» стала повесть «Уездный судья нашего уезда» – ещё одна попытка совместить художественный жанр с публицистическим, представлявшая собою «чтение для помещиков, о том, как управлять имением, как воспитывать детей в страхе Божьем, как жить в соседстве, – о помещичьих съездах, делах, спорах, пирушках и прочем» (Кулжинский. 1842. Т. 3. Кн. 6. С. 61). В этих текстах автор сформулировал основы этики и мировоззрения служилого интеллектуала николаевского царствования. Несколько десятилетий спустя, в «Прощальном слове старика-литератора» он перепечатал многие из них от собственного лица. В сущности, продолжением «Эмерита» были все последующие тексты Кулжинского – выходившие на страницах журналов «Маяк», «Москвитянин», «Русская беседа», «Вестник Западной России», относившихся к консервативно-националистическому направлению («старой русской партии»).

Главной задачей литературы Кулжинский провозглашал нравственную проповедь. Отвергая принцип «чистого искусства», критиковал литературный реализм: «есть многие предметы, о которых не должно даже думать, не только изображать их» (Кулжинский. 1836. С. 26–27). Литература, по его мнению, «должна быть не выражением, но наставницею и руководительницею общества, и обязанность литератора должна состоять не в том, чтоб он шёл рядом с своим веком, но чтобы шёл впереди, и данными ему от Бога средствами руководил своих современников к добру и истине» (Кулжинский. 1873. С. 2).

Активно критиковал представителей нарождавшейся разночинной литературы – прежде всего, В. Г. Белинского и Н. А. Полевого (Кулжинский. 2011. С. 240). Крайне враждебно относился к деятельности А. И. Герцена, чьи «ядовитые листки» считал крайне опасными: «зараза уже пущена им в русскую атмосферу. Это кажется, еще не холера, но какое-то странное, предхолерное время, располагающее к эпидемии» (Кулжинский. 1862. С. 228). Представителей «освободительного движения» характеризовал как «узурпаторов прогресса», по чьей вине «безвинно страждет имя прогресса, тогда как его у нас вовсе нет, а то, что вместо него выдаётся под его именем, есть самый жалкий регресс, разнузданность животных стремлений, мертвенность духа, отупение ума, настоящее язычество!..» (Кулжинский. 1881. С. 3).

При этом революционное движение он критиковал с позиций не сословного консерватизма, а национализма: в европейских революциях «много был виноват и венский конгресс, который, установляя систему государств, имел в виду только равновесие, а не обратил никакого внимания на родство и национальность народов» (Кулжинский. Сорокалетие Европы ... 1864. С. 2). Не верил в главную цель революционных устремлений – республиканскую форму правления – которой «собственно нет и не было в природе вещей»: «Всякое множество спешит сокращаться в единстве: из огромной аристократии составляются триумвиратства и отдельные конфедерации. Во всяком подобном союзе уже скрывается один – душа союза: это необходимо, как закон природы! Еще смешнее смотреть на овец, которыя, не желая иметь над собою пастыря, думают управляться сами собою – целым стадом. Того и смотри, что какой-нибудь Перикл, Алкивиад, или Бонапарте, длинною хворостиной погонит это стадо к водопою» (Кулжинский. 1836. С. 44–45).

К наиболее ярким антиреволюционным произведениям 1-й половины 1860-х гг. следует отнести его «Современные басни» – которые начали появляться на страницах журнала «Вестник Западной России» К. А. Говорского, а затем вышли тремя отдельными брошюрами. В них хлёстко, хоть временами и грубовато, высмеивались либеральные тенденции своего времени. В 1860-е гг. присоединился к полемике против украинофильства, в котором видел «незаконнорожденное дитя руссизма и польщизны, родившееся в кухне и выросшее на заднем дворе человеческой мысли и слова» (Кулжинский. О зарождающейся ... 1863. С. 28). В своих исторических текстах следовал концепциям Погодина и Н. Г. Устрялова, характеризуя Украину, Белоруссию и Литву как исконно русские земли. Как следствие, «Литовская Русь, по естественному взаимному друг к другу влечению однородных частей, рано или поздно должна была возвратиться к первобытному соединению с московскою Русью». Та же судьба ждала и слившуюся с «Литовской Русью» Польшу, и «вопиять теперь против этого события, значит – вопиять против законов природы и истории» (Кулжинский. О соединении Польши с Россией. 1863. С. 32).

Был последовательным монархистом, приветствовал появление т. н. уваровской триады («Православие. Самодержавие. Народность»). Считал, что при императоре Николае I Россия стала главным оплотом самодержавия: «Когда некоторые из старших сестер России потеряли от старости вкус ко всякому благоустроенному правлению, тогда Россия своим благодатным примером возобновляет в Европе понятие о монархическом самодержавном правлении, ведущем свое начало от Самого Бога» (Кулжинский. 1840. C. 23–24).

Тема национальной самобытности – один из рефренов публицистики И. Г. Кулжинского. Антизападные мотивы звучали ещё в «Эмерите», и время лишь усиливало их пафос. Со страниц «Маяка» герои «Уездного судьи нашего уезда» провозглашали необходимость возвращения к национальным корням (Кулжинский. 1842. Т. 6. Кн. 11. С. 45–46). Однако, в отличие от славянофилов, Кулжинский никогда не критиковал петровских реформ – называя все упрёки царю-реформатору «круглой неправдой». По его мнению, Пётр I сохранил в целости два главных национальных палладиума – Церковь и самодержавие, и только русскую речь «объиноземил было маленько: но время все почитай сдуло и сгладило». Не изменили русских и прочие культурные преобразования: «одежу ли, бороду ли русскую окатистую заменил он иноземным голобородком? – Но стоит ли горя борода молодецкая и русский кафтан? Так или не так, за этим не постоим» (Кулжинский. 1843. С. 3).

После Крымской войны 1853–1856 гг. Россия представала в текстах Кулжинского прежде всего носительницей восточного православия, против которого объединились мусульмане, католики и протестанты. Религиозные различия порождали и культурные: «Недаром Русь называется святою, так как Франция называется – прекрасною (la belle France), Германия – ученою, а Англия – промышленной. Святость – вот цель русской образованности, цель высокая и прекрасная!» (Кулжинский. Святая Русь. 1863. С. 10).

Теме образования было посвящено немало страниц «Эмерита», а своеобразной квинтэссенцией стал лозунг: «Пусть русских воспитывают русские! – Пусть русские воспитывают даже иноплеменцев, принадлежащих к Российской монархии!» (Кулжинский. 1836. С. 42). Отдельно подчёркивал значимость женского образования – которое увязывал с образованием национальным: «Мне хочется осуществить идеал русской девицы, православной, благовоспитанной, образованной и даже немножко ученой, которая не знала бы ни одного слова по-французски» (Кулжинский. 1842. Т. 6. Кн. 11. С. 46–47). В пореформенные годы выступал последовательным защитником церковно-приходских школ, требовал распространения этого типа на всё начальное образование (Кулжинский. 1895. С. 7–9).

Награждён орденом Святой Анны 2-й степени (1847) и др.

Похоронен в Благовещенском мужском монастыре в Нежине.