Иро́ния (греч. εἰρωνεία – притворное незнание, притворное самоуничижение, ирония), способ высказывания, при котором имеется в виду одно, а говорится другое, так чтобы был очевиден именно подразумеваемый смысл. Античная риторика трактовала иронию как троп, позволяющий оратору «притворно ругать, изображая хвалу, и восхвалять, изображая порицание»; при этом истинный замысел оратора «становится понятным благодаря либо тону высказывания, либо личности оратора, либо самой сути предмета» (Квинтилиан, «Воспитание оратора», 8:6:54). Ирония, заключённая в одном слове, античными теоретиками определялась термином «антифразис» («Откуда, умная, бредёшь ты, голова?» – И. А. Крылов). Как стилистический приём или как способ повествования ирония получила широкое распространение в мировой литературе.

Как философско-эстетическая категория ирония характеризует выявление смысла через нечто ему противоположное, иное. Будучи направлена на раскрытие противоречия между личиной и существом, между словами и делами и т. п., ирония предполагает определённую жизненную позицию, сопоставимую, например, с позицией греческого киника и русского юродивого. Такова «сократовская ирония», как её понимал Платон: самоуничижение Сократа, его «неведение» (он знает, что ничего не знает), переходит в свою противоположность, позволяя обнаружить чужое «незнание» как иронический момент и подойти к высшему, истинному знанию. Уже сократовская ирония в её платоновско-аристотелевском осмыслении соединяет в себе иронию как философско-этическую установку (давшую впоследствии иронию как эстетическую позицию), как риторическую фигуру (приём) и как момент самого́ человеческого бытия. Долговечная риторическая традиция (от 4 в. до н. э. до начала 19 в.) кодифицировала иронию только как приём. Новые подходы к иронии возникают в 17–18 вв. (в частности, у Дж. Вико и А. Шефтсбери) – в эпохи барокко и классицизма – в связи с интенсивным осмыслением принципов творчества, творческого дара и т. д. Немецкие романтики (Ф. Шлегель, А. Мюллер и др.) предчувствуют реальную иронию исторического становления. Уже у Шлегеля ирония выступает как принцип универсального перехода внутри целого: «Ирония есть ясное сознание вечной подвижности, бесконечно-полного хаоса», «настроение, которое даёт обзор целого и поднимается над всем условным». В иронии «негативность» берёт верх над «позитивностью», свобода – над необходимостью. Сущность романтической иронии состоит в абсолютизации движения, «отрицания», однако романтизм заключал в себе и тонкое понимание опосредствующей роли «отрицания» в сложении всякого живого, в том числе художественного целого: уже у Шлегеля, затем у К. В. Ф. Зольгера ирония опосредует противоположные творческие силы художника и порождает произведение искусства как совершенное равновесие крайностей. Г. В. Ф. Гегель охарактеризовал иронию у Зольгера как принцип «отрицания отрицания», близкий к диалектическому методу самого Гегеля. С. Кьеркегор в диссертации «О понятии иронии...» (дат. «Om begrebet ironi med sadigt hensyn til Socrates», 1841) впервые дал исторический анализ иронии – как сократовской, так и романтической; сам он при этом склонялся к своего рода ироническому экзистенциализму, утверждая, что «ирония бывает здоровьем, когда освобождает душу от пут всего относительного, и бывает болезнью, если способна выносить абсолютное лишь в облике ничто» (Kierkegaard S. Über den Begriff der Ironie... Frankfurt am Main, 1976. S. 83–84).

В философии и эстетике постмодернизма ирония предстаёт как выражение ничем не компенсируемой утраты смысла, когда «самосознание теряет контроль над самим собой» (П. М. де Ман). С антиметафизической установкой Р. Рорти связана его концепция иронии как универсального способа овладения «случайностью» (образ «либерального ироника», который постоянно не только заново интерпретирует мир, но и заново инициирует себя самого).