«Звуча́щая ра́ковина», поэтическое объединение, состоящее из слушателей студии Н. С. Гумилёва. Существовало в Петрограде (ныне Санкт-Петербург) в 1921–1925 гг.

Собрания проходили в Доме искусств; после гибели Н. С. Гумилёва – в ателье фотографа М. С. Наппельбаума (до 1925). В состав вошли «младшие» (по сравнению с участниками «Цеха поэтов») студийцы: И. М. Наппельбаум, Ф. М. Наппельбаум, Н. П. Сурина, А. И. Фёдорова (в замужестве Вагинова), В. И. Лурье, О. М. Зив (Вихман), К. К. Вагинов, П. Н. Волков, Анатолий Столяров, Т. Г. Рагинский-Карейво, В. Ф. Миллер и Н. К. Чуковский. На встречах читали стихи по кругу, разбирали и критиковали работы друг друга, играли в литературные игры (чаще всего – буриме), импровизировали.

В 1922 г. «Звучащая раковина» выпустила одноимённый альманах (дата на обложке – 1921; оформление – Е. Г. Дорфман) с посвящением «Памяти нашего друга и учителя Н. С. Гумилёва». В предисловии отмечалось, что «у кружка нет никакой поэтической платформы, нет общего credo <…> "Звучащая раковина" очень легко и радостно объединяет и символистов, и акмеистов, и романтиков» (Звучащая раковина. Петербург, 1922. С. 5).

В произведениях участники сборника воспроизводили и переосмысливали некоторые сюжеты Серебряного века, обращались к античным и библейским образам (например, К. К. Вагинов, «Палец мой сияет звездой Вифлеема»). И. М. Наппельбаум в стихотворении «За облаками реет авиатор», отталкиваясь от стихотворения А. А. Блока «Авиатор» (1912), предложила новый «жертвенно-эротичный взгляд на мужскую профессию авиатора и – шире – поэта, человека роковой судьбы» (Жолковский. 2020. С. 451), сопоставив образ гибнущего лётчика – современного Икара – с участью влюблённой женщины.

Одна из ведущих тем сборника – образ города («Я открою окна и двери» Ф. М. Наппельбаум, «Нынче ветер холодный с моря» О. М. Зив, «Узоры ломаных и чётких линий» Н. П. Суриной и др.), причём города определённого: вода и гранит, белые ночи и тусклые дни, названия улиц и проспектов создают «конкретику петербургской ауры» (Тимина. 2020. С. 41). В стихотворении «У милых ног венецианских статуй» К. К. Вагинов оплакивает судьбу «тихого Петербурга» своего детства, обречённого на исчезновение:

У милых ног венецианских статуй

Проплакать ночь, проплакать до утра

И выйти на Неву в туман, туман косматый,

Где ветер ржёт, и бьёт, и скачет у костра.

Табун, табун ветров копытами затопчет

Мой милый дом, мой тихий Петербург,

И Летний сад, и липовые почки,

И залетевшую со Стрелки стрекозу.

«Мотив оплаканных потерь» (Тимина. 2020. С. 42), в том числе и горечь от утраты любимого наставника, проступает в поэтике многих студийцев. Так, в стихотворении И. М. Наппельбаум «Я знаю, это тот мне напророчил…» любовная лирика переплетается с жанром эпитафии Н. С. Гумилёву:

Я знаю, это тот мне напророчил
Мою любовь жестокую к тебе,
Чьё имя стало тайной тёмной ночи,
Чьи песнопенья неба голубей.

Он завещал мне, сильный, умирая,
И нежность, и томление, и страсть,
А я стою, упрямая и злая,
И не хочу к тебе, любя, припасть.

Но вот уж близки колкие ресницы,
И поцелуями пропитаны уста.
И наша радость дерзкой птицей
Слетит к нему в могилу без креста.

Участник объединения Н. К. Чуковский дал негативную оценку сборнику («поражает своей бледностью, бесталанностью, убогой подражательностью» // Чуковский. 1989. С. 105), отметив лишь дарование К. К. Вагинова; однако высоко оценил следующий сборник – «Город» (1923, оформление обложки – А. Н. Самохвалов), в котором наряду с произведениями участников «Звучащей раковины» были напечатаны пьеса Л. Н. Лунца «Бертран де Борн» и его рецензия на роман И. Г. Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922), стихотворение Н. С. Тихонова «Арены чисты, вымыты решётки», статья И. А. Груздева о М. О. Гершензоне и др.

Н. С. Тихонов в «Устной книге» изобразил «Звучащую раковину» исключительно как прихоть дочерей преуспевающего фотографа и критически оценил деятельность Гумилёва: «Очень известный в то время фотограф Наппельбаум, он снимал даже Ленина, покровительствовал поэтам. Его дочери Фрида и Ида писали стихи и были в студии Гумилёва. Наппельбаум приглашал к себе поэтов и устраивал вечера. <…> …появлялся и умильно смотрел на своих читающих дочек. Он дал деньги на выпуск сборника "Звучащая раковина". Мало того, на его деньги был выпущен альманах "Город" <…> Когда я пробыл одно занятие на семинаре Гумилёва, мне там не понравилось. Мне не понравились их стихи, потому что это были уже совсем какие-то комнатные стихи ради стихов. И, кроме того, мне не понравился там и Гумилёв. Он являлся, в руках у него были один или два томика обязательно французских поэтов, которые он картинно клал на столик. Затем он начинал выспреннюю лекцию, разбирая стихи в духе чисто формальном именно в тех самых рамках, которые были разгромлены Блоком» (Тихонов. 1980. С. 123).

Угасание объединения после гибели Н. С. Гумилёва описал Н. К. Чуковский: «Салон Наппельбаумов начал вырождаться и хиреть уже со второго сезона. В течение 1922 года Георгий Иванов, Одоевцева, Адамович, Оцуп уехали за границу. Поздней осенью за ними последовал и Ходасевич, удиравший со своей новой женой от старой. Колбасьев нарисовал и всем показывал карикатуру, на которой "Звучащая раковина" была изображена в виде унитаза; это оскорбило хозяев, и они перестали принимать его. Тогда и Тихонов, друг Колбасьева, стал приходить далеко не каждый понедельник. Сборища всё более принимали домашний обывательский характер, стали напоминать деревенские посиделки <…> Последнее собрание у Наппельбаумов, которое я запомнил, – юбилей Кузмина в 1925 году» (Чуковский. 1989. С. 106–107, 110–111).