«Ло́гико-филосо́фский тракта́т» (лат. «Tractatus logico-philosophicus», 1921), единственная монография Л. Витгенштейна, опубликованная при его жизни, определяющая взгляды «раннего» Витгенштейна.

Трактат переведён с немецкого на английский язык Ч. К. Огденом при участии Ф. Рамсея в 1922 г. Английское издание сопровождалось вступлением Б. Рассела, сильно повлиявшего на Витгенштейна в период подготовки и написания сочинения. Основная работа над текстом «Логико-философского трактата» велась в 1914–1918 гг. (сохранились и опубликованы подготовительные материалы и дневники); значительное влияние на Витгенштейна, кроме Рассела, оказали Г. Фреге, Дж. Э. Мур и А. Н. Уайтхед. «Логико-философский трактат» считается крупнейшим произведением в области математической логики и философии языка. После выхода сочинения Витгенштейн не оставил философию, но больше не опубликовал ни одной монографии; поэтому вплоть до конца 1950-х гг. научное сообщество воспринимало его только как автора «Логико-философского трактата». Монография состоит из пронумерованных положений, разбитых на семь разделов.

Философское содержание и значение

Ключевой вопрос, поднимаемый в «Трактате…», традиционен для многих философов после И. Канта: можно ли выделить сферу, в пределах которой нечто может определяться ясно и отчётливо? Согласно Л. Витгенштейну, если и существует нечто определённое, то его следует называть «факт». Это понятие оказывается для Витгенштейна необходимой аксиомой, которую следует положить в основание логической системы: «Мир есть совокупность фактов, а не вещей» (Витгенштейн. 1958. § 1.1). Факты, по Витгенштейну, существуют в мире, а не в сознании; вещи же выступают идеальной конструкцией фактов. Витгенштейн – реалист, признающий независимость фактов от сознания. «Атомарный факт есть соединение объектов» (Витгенштейн. 1958. § 2.01).

Из положения «Трактата…» «Образ есть модель действительности» (Витгенштейн. 1958. § 2.12) вытекает и другая причинно-следственная связь. Л. Витгенштейн полагал, что образы не просто соответствуют или не соответствуют объекту, но и «замещают» его. Тем самым проявляется противоречие, заключающееся, с одной стороны, в признании того, что истина – это соответствие образа с объектом вне нашего сознания, и, с другой – в утверждении возможности «замещения» объекта образом в познании. В первом отношении Витгенштейн следует неореализму; во втором – он повторяет положение логического позитивизма. Это противоречие внесло раскол, двойственность в понимание Витгенштейном реализма, роли философского анализа и языка.

Переходя к языку, он вводит понятие имени как атомарной величины, позволяющей заместить в предложении объект. На основании определения возможностей и правил этого замещения можно достичь точного символизма в языке, когда каждый образ будет иметь простой и однозначный смысл.

«Совокупность предложений есть язык» (Витгенштейн. 1958. § 4.001). Язык выступает универсальным средством для выражения любого смысла, даже если неизвестно значение каждого слова (что и происходит в разговорном языке). Для Витгенштейна язык «переодевает» мысли, причём это понимается им в смысле стремления к маскировке, к сокрытию смысла от логического анализа. Поэтому «молчаливые соглашения для понимания разговорного языка чрезмерно усложнены» (Витгенштейн. 1958. § 4.002). Задача логического анализа заключается в упрощении языковых правил, что будет осуществлено, когда будет проведена демаркация между бессмысленным и осмысленным. Только тогда человек будет способен понять «логику языка».

Итак, для идеального языка требуются следующие условия:

1. В нём существует одно имя для каждого атомарного факта и не может быть одного имени для двух атомарных фактов.

2. Имя – простой символ, т. е. никакая часть имени не является символом.

3. «Положения вещей могут быть описаны, но не названы» (Витгенштейн. 1958. § 3.144), т. е. смысл предложения не может заключаться только в самом предложении. Вопреки идеалистам, содержание языка определяется содержанием мира; поэтому «назвать» (т. е. формально определить понятие) недостаточно. Нельзя понять предложение без знания того, что оно обозначает, когда оно истинно.

4. «Язык не может изображать то, что само отражается в языке» (Витгенштейн. 1958. § 4.121), поэтому построение «чистого» языка невозможно. Логический язык только по видимости самодостаточен, на самом деле он базируется на языке «фактов», будучи «логической формой действительности».

5. Язык должен быть однозначным во всех своих частях, а это возможно только при соблюдении правил. Логика устанавливает правила употребления языка, понятные каждому субъекту.

6. Идеальный язык логики может описывать все частные языки, но ни один из частных языков не обладает той степенью всеобщности, которой обладает логический язык.

7. Всё, что человек может знать, может быть высказано в языке.

И. Кант доказал, что сфера достоверного познания ограничивается сферой возможного опыта. Л. Витгенштейн разделяет это положение, но для него сфера правильного употребления языка ограничивает сферу достоверного познания: «Границы моего языка означают границы моего мира» (Витгенштейн. 1958. § 5.6). Это не значит, что язык ограничивает «мой мир» (тогда Витгенштейн был бы берклианцем); он хочет сказать, что мир, рассмотренный через призму логики, оказывается систематизированным, «заполненным». В итоге Витгенштейн приходит к эпистемологической точке зрения, названной им «солипсизмом»: «Строго проведённый солипсизм совпадает с чистым реализмом. Я солипсизма сокращается до непротяжённой точки, и остаётся соотнесённая с ним реальность» (Витгенштейн. 1958. § 5.64).

Л. Витгенштейн доказывает, что все ценности лежат за пределами сферы «осмысленного»: «Смысл мира должен лежать вне его <…> В нём нет никакой ценности» (Витгенштейн. 1958. § 6.41). В мире не существует таких сущностей, как религиозные, этические или эстетические ценности. Этика не может быть высказана определённым образом, точно так же как нельзя осмысленно высказываться о своём религиозном опыте. Эти предметы лежат за пределами реальности, в области «мистического». Мистическое можно переживать, но его нельзя высказать, т. к. высказать можно только о факте, а такого факта, как «справедливость», нет: «Мистическое не то, как мир есть, но то, что он есть» (Витгенштейн. 1958. § 6.44). То, «как» мир есть, мы постигаем через язык, логически анализируя факты. Но мы не можем знать что-либо за пределами языка; поэтому человеку не дано знать бытие мира. Все попытки проникнуть в область бытия оказываются «метафизическими» и должны быть отброшены.

Л. Витгенштейн показывает «трансцендентальную историю» языка, определяя его генезис и отграничивая то, что может быть правильно высказано, от того, что не может быть правильно высказано. Формирование идеального языка в «Трактате…» можно представить в виде следующей схемы (в которой стрелки означают логическое следование):

Мир → (факт → объект) → (образ → имя) → (предложение → язык) → знание

По Л. Витгенштейну, только «мыслимое» (т. е. анализируемое) может быть предметом анализа. Несмотря на то что проблема отделения «мыслимого» от «немыслимого», точного знания от метафизического знания является по своей сути позитивистской, Витгенштейн отказывается интерпретировать её в духе субъективного идеализма: «Смысл предложения есть его согласование или несогласование с возможностями существования или несуществования атомарных фактов» (Витгенштейн. 1958. § 4.2). В причудливом сочетании заимствований из двух направлений в философии – логического позитивизма и неореализма – реалистические основы у Витгенштейна всё же доминируют.

Трактат завершается постулатом: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать» (Витгенштейн. 1958. § 7). Его можно интерпретировать следующим образом:

1. «О чём невозможно говорить». Имеется в виду нечто, что не может быть предметом языка. Говорить можно только о фактах. Следовательно, то, о чём невозможно говорить, находится за пределами сферы фактов, т. е. реальности.

2. «Следует молчать». Мы обладаем «немотой» и неспособностью высказать о «мистическом» что-либо кроме не имеющего отношения к мистическому.

3. То, что находится за пределами реальности, т. е. мира фактов, не может быть предметом языка и логического анализа.

Однако впоследствии Л. Витгенштейн отмечал, что не до конца исследовал этот вопрос и что «молчанием» часто можно сказать гораздо больше, чем говорением. В этой связи Витгенштейн в 1923 г. написал своему другу Л. фон Фикеру о том, что цель «Трактата…» – этическая и что вторая часть сочинения ещё не написана. После публикации сочинения на немецком и английском языках Витгенштейн принял решение больше ничего не публиковать; все последующие философские сочинения были изданы посмертно.