Эпидемия чумы в 1654–1655 гг. в Русском государстве. Летом 1654 г. в Русском государстве разразилась эпидемия чумы, продлившаяся до зимы 1654/1655 гг. Она затронула Москву, Замосковный край [Верею, Вологду, Городецко (ныне Бежецк), Звенигород, Кашин, Кострому, Малый Ярославец, Мологу (ныне не существует), Переславль-Залесский, Ржеву Володимерову (ныне Ржев), Рузу, Соль-Галицкую (ныне Солигалич), Суздаль, Старицу, Тверь, Торжок, Углич, Шую, Юрьев-Польский, Ярославль], часть Новгородской земли, Старую Руссу, южные города [Алексин, Белёв, Болхов, Венёв, Воротынск (ныне село Перемышльского района Калужской области), Дедилов (ныне село Дедилово Киреевского района Тульской области), Епифань (ныне сельский посёлок Кимовского района Тульской области), Ефремов, Зарайск, Калугу, Карачев, Михайлов, Мосальск, Мценск, Новосиль, Переяславль-Рязанский (ныне Рязань), Путивль, Рыльск, Тулу, Шацк].

Комплекс сохранившихся документов, которые раскрывают историю этого события, включает в себя свыше 80 царских грамот городовым воеводам и дьякам, челобитных, отписок с мест, росписей количества умерших и их сословно-чиновных групп [Дополнения к Актам историческим (ДАИ). Т. 3. № 119. С. 442–521].

Ситуация осложнилась из-за отсутствия в Москве царя Алексея Михайловича: в связи с начавшейся весной 1654 г. русско-польской войной государь пребывал в действующей армии под Смоленском. Обеспечивая безопасность царской семьи, патриарх Московский и всея Руси Никон организовал её отъезд: 24 июля (3 августа) находившаяся на 3-м месяце беременности царица Мария Ильинична с дочерьми – царевнами Евдокией и Марфой, 5-месячным царевичем Алексеем Алексеевичем и двумя царскими сёстрами, царевнами Ириной Михайловной и Татьяной Михайловной, покинула столицу. Сначала царская семья остановилась в селе Танинское (с 19 в. Тайнинское; с 1961 в составе г. Мытищи), затем некоторое время пребывала в станах близ Троице-Сергиева монастыря и неподалёку от реки Нерль (Большая, Волжская) и окончательно 11(21) сентября 1654 г. обосновалась в Калязинском во имя Святой Троицы и преподобного Макария Калязинского мужском монастыре. В Троице-Сергиевом монастыре остались приближённые Марии Ильиничны – казначеи И. Пальчикова и Е. (А.) Епишева, кормилицы, карлицы и прачки, которые в связи с ростом смертности в обители вернулись в столицу 14(24) ноября [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXVII). С. 497].

Государственными делами в Калязине монастыре ведали окольничий И. А. Милославский (из рода Милославских) и дьяк Царицыной мастерской палаты И. Взимков. От имени царицы и наследника русского престола они принимали отписки от приказных людей и посылали грамоты в Москву и многие другие города, требовали от воевод присылать в обитель денежные средства («таможенныя и кружечных дворов и всякия сборныя денги») [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXV). С. 457]. Поскольку было известно, что в тёплой и влажной атмосфере чумная палочка активнее размножается, а при ветреной погоде быстрее распространяется, особое внимание уделялось сбору сведений о погоде в столице. От городовых воевод ждали информацию о времени начала эпидемии, количестве умерших, течении болезни (скорая или протяжённая) и особенностях смерти – с язвами (признак бубонной чумы, поражающей лимфатические узлы человека) или без язв (септическая форма, близкая к лёгочной) [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXXVI). С. 465–466]. Размещение двора царицы в Калязине монастыре требовало закупки продуктов «на царский обиход» в городах Верхневолжья (Угличе, Кашине, Зубцове, Старице) и их транспортировки на приобретённых у местного населения речных судах. В начале октября в Угличе перед съезжей избой произошёл конфликт воеводы Ф. Д. Юшкова с посадскими людьми (во главе с земским старостой Тимофеем Мартьяновым), не хотевшими продавать свои суда под продовольственные запасы и стеречь их. В итоге возмутители порядка были посажены в тюрьму.

Первоначально Москвой управляла боярская комиссия во главе с боярином князем М. П. Пронским (из рода Пронских), скончавшимся 11(21) сентября. На следующий день, 12(22) сентября, не стало боярина князя И. В. Хилкова, не позднее 3(13) октября умер окольничий П. П. Головин (из рода Головиных) [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXXII). С. 463]. При смерти находился окольничий князь Ф. А. Хилков (ум. 1656/1657), а его брат, окольничий князь И. А. Хилков (ум. 1677), сообщил в Калязин монастырь, что и он очень плох. Вскоре окольничий князь В. Г. Ромодановский Меньшой (из рода Ромодановских) и думный дьяк Алмаз Иванов сконцентрировали управление чумным городом в своих руках.

Работа приказов была дезорганизована из-за высокой смертности их служителей. Так, согласно росписи дьяка Новой четверти К. Мошнина, к 16(26) декабря 1654 г. потери в некоторых приказах составили по несколько десятков человек (в Новой четверти – 60, Земском приказе – 43, Посольском приказе – 30) [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXVIII). С. 509]. В Москве приостановили книгопечатание. Снизилась торговая активность, возникли трудности с продовольствием: в торговых рядах в столице оставалось мало «сиделцов» [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXVIII). С. 511].

В августе – сентябре в Москве обострилась криминогенная обстановка, хотя заключённые умирали по 5–10 человек в день. Воспользовавшись удобным моментом, когда из тюрем выносили тела умерших, часть заключённых бежала (40 человек сумели поймать, но 35 осталось на свободе) [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXX). С. 461]. Разграблению подвергались дворы умерших людей, что в итоге способствовало распространению инфекции, похищались товары гостей и торговых людей гостиной сотни, а также церковная казна из опустевших храмов. Высокая смертность среди стрельцов, обеспечивавших порядок на московских улицах, мешала восстановлению порядка [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXIII). С. 492].

Власти настоятельно советовали и даже требовали от населения вести себя с особой осторожностью – «того б остерегались гораздо всякими мерами» [ДАИ. Т. 3. № 119 (XLVI). С. 478]. Основными методами борьбы с распространением чумы стали карантинное оцепление заражённых территорий, использование костров для очищения воздуха, сооружение застав на больших и малых дорогах, где приставленные к ним заставные головы не пропускали людей из охваченных эпидемией городов, слобод, сёл и деревень. Расположенные к юго-западу и югу от Москвы Можайская, Коломенская и Калужская заставы должны были препятствовать распространению чумы в сторону Смоленска, где находились главные силы царских войск во главе с государем, на территорию Поволжья (Казань, Астрахань) и укра́инных городов. Под особо усиленной охраной находились заставы у Троице-Сергиева монастыря, где было 2 дворянина и 136 стрельцов [ДАИ. Т. 3. № 119 (LIII). С. 482]. Вместе с тем определённые трудности возникали с подбором самих заставных голов, поскольку ими обычно являлись служилые люди (в условиях русско-польской войны многие из них находились на театре военных действий), а отставные дворяне заступали на службу неохотно. Для предотвращения передачи инфекции через бумагу документы на заставах должны были «переписать через огонь»: один подьячий громко читал текст, а второй записывал его, после чего оригинальный документ сжигался [ДАИ. Т. 3. № 119 (XX). С. 453]. Заставные головы регулярно принимали различную корреспонденцию, доставляемую из Москвы на ближние и дальние заставы, в Троице-Сергиев и Калязин монастыри, Вязьму и Смоленск. В государевых грамотах от заставных голов и должностных лиц с мест требовалось писать «почасту» [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXVI). С. 457; № 119 (XXXI). С. 463; № 119 (XXXIX). С. 470; № 119 (XLI). С. 471; № 119 (L). С. 480].

В зоне распространения эпидемии под угрозой телесного наказания фактически был введён запрет на передвижение, что затрудняло коммуникации местного населения (от снабжения продуктами и водой до ведения торговли и кредитования). Ямщиков, вывозивших больных людей из Москвы, на 2–3 недели задерживали на заставах. Однако всё равно часть посадских людей уезжала в другие города, а служилые люди – в свои поместья и вотчины в уездах, что также содействовало распространению чумы. Подобные факты неодобрительно оценивались правительством как результат «небрежения и оплошки» [ДАИ. Т. 3. № 119 (XVI). С. 452].

Окна и двери в зданиях в Московском Кремле закладывались кирпичом, замазывались глиной и извёсткой. Из чумных дворов не должны были выходить оставшиеся в живых люди, а при отсутствии в тех дворах колодцев им должны были подавать питьевую воду через ворота [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXXVIII). С. 468]. В ряд городов были посланы агенты и гражданской, и церковной властей, например в Новгородскую землю – сын боярский Ф. И. Голенищев и патриарший стряпчий В. П. Поскочин. В данных им наказах местное население призывалось во всём их слушать, неукоснительно расчищать дороги, мостить мосты «безо всякия мешкоты наспех» [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXXIII). С. 464].

В Москве значительно пострадало духовенство – приходские и соборные священники, монахи в честь праздника Чуда архистратига Михаила в Хонех, Ново-Спасского в честь Преображения Господня, Симонова в честь Успения Пресвятой Богородицы мужских монастырей, монахини Новодевичьего в честь Смоленской иконы Божией Матери, в честь Вознесения Господня женских монастырей, обитатели подворий Троице-Сергиева и Кириллова Белозерского в честь Успения Пресвятой Богородицы монастырей. Смерти священников затрудняли исполнение таинств и погребальных церемоний: исповедовать и причащать умиравших и отпевать покойников становилось некому. Одновременно смерть жён священнослужителей, согласно действовавшему в Русской Церкви правилу, лишала их права на совершение таинств. Одной из причин заболеваемости среди священников было отпевание в церквах чумных покойников, от которых они заражались. Поэтому было решено хоронить умерших без смены одежды в тех же дворах, где они умерли, после чего те дворы обламывать, а оставшихся в них живых людей изолировать.

Существенной была смертность зависимых людей во дворах московской знати, например, у бояр князя Я. К. Черкасского умерло 423 человека, у Б. И. Морозова – 343 человека, у князя Н. И. Одоевского – 295 человек, у князя А. Н. Трубецкого – 270 человек, у И. Д. Милославского – 100 человек [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXVIII). С. 509–510]. Поскольку по тем же дворам в итоговых росписях приведено число оставшихся в живых, оказалось возможным установить процент потерь среди многочисленной боярской обслуги, достигший 70–90 %. Не меньше была смертность и среди московского посада, в частности, в Покровской и Новгородской сотнях скончалось 477 и 438 человек, в Устюжской полусотне – 320 человек, в Заяузской Семёновской слободе – 329 человек [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXVIII). С. 510–511].

Несмотря на принимаемые меры, к октябрю 1654 г. эпидемия достигла северных городов. Так, в царской грамоте от 6(16) октября сообщалось, что в Вологде и Вологодском уезде «объявилось на люди моровое поветрие», поэтому близ города на дорогах возведены заставы, чтобы не пропускать никого, в том числе прибывших в Архангельск купцов, при этом за попытку миновать заставу должно было последовать «жестокое наказанье» вплоть до «смертной казни безо всякия пощады» [ДАИ. Т. 3. № 119 (XXXVII). С. 467–468]. Ход эпидемии в Вологде описан в анонимном современном событиям «Сказании о моровой язве». Согласно этому сочинению, эпидемия продолжалась с 1(11) сентября до 18(28) октября, когда по благословению архиепископа Вологодского и Великопермского Маркелла горожане возвели деревянную церковь во имя Всемилостивого Спаса (Обыденного) «единодневного» строения, после чего «преста бо от того дни в людех смертоносная язва» (Сказание о моровой язве. 1997. С. 626). Статистика смертности от чумы в городах Русского Севера нам неизвестна. В «Сказании…» эпидемия («смертоносная, еже есть мор великий») охарактеризована самыми мрачными красками:

Людие бо умираху незапною смертию: ходил ли кто, или стоял, или сидел, и тако забывся в мале, вскоре умираху. А инии с вечера спати ложахуся, а за утра мертвии являхуся. И изо многих домов малии и велицыи вси изомроша. И бяше видети во граде на путех и в домех мертвыя. И священницы едва успеваху мертвых погребати…

О масштабе демографических потерь говорят данные различных росписей и перечней, в которых отмечались даты окончания эпидемии в городе (ноябрь/декабрь 1654 – январь 1655) или её незавершённость («от язв многие люди скорбны, еще не обмоглись») [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXXIV). С. 520], приводилось количество «остаточных людей» (т. е. оставшихся в живых). Так, в октябре костромской воевода стольник В. М. Еропкин сообщил, что с 22 августа (1 сентября) по 8(18) октября в Костроме у приходских церквей было погребено 2665 человек (в том числе 27 священнослужителей, из них 20 священников и 7 диаконов), умерших «скорою смертью с язвами» (в течение 2–3 дней), а всего до 10(20) октября в Костромском уезде скончалось 3247 человек [ДАИ. Т. 3. № 119 (XLII). С. 474–475]. В августе 1654 – декабре 1654/1655 гг. в Калуге умерло 1836 человек (в живых осталось 930 человек), в сентябре – декабре 1654 г. в Переславле-Залесском скончалось 3627 человек (выжило 939 человек) [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXXIV). С. 519, 521]. В ноябре 1654 – декабре 1654 / январе 1655 гг. в Троице-Сергиевом монастыре и слободах обители в Московском уезде умерло 1278 человек, в том числе в монастырской больнице 11 человек с язвами и 49 – без язв, в слободах 403 человека с язвами и 809 – без них. После 12(22) декабря смертность резко сократилась: «поветрие учало быть тише», во 2-й половине декабря скончалось всего 6 человек [ДАИ. Т. 3. № 119 (LXXXIV). С. 517].

Когда патриарх Никон 4(14) февраля 1655 г. вернулся в Москву, он увидел опустевший город [печальная картина представлена в его письме Алексею Михайловичу, который, в свою очередь, прибыл из Вязьмы 10(20) февраля]:

Непрестанно смотря плакал, плакал пустоты Московския, пути и домов, идеже преж соборы многии и утеснение, тамо никоково, великия пути в малу стезю и потлачены, дороги покрыты снеги и никем суть и следими, разве от пес.

Повышенная смертность во время эпидемии вынудила власти использовать именной принцип демографического учёта, поскольку подворного принципа переписных книг было недостаточно. В отличие от него показатели смертности в равной степени включали умерших мужчин и женщин, а иногда даже младенцев обоих полов. Одновременно более «точечно» фиксировались сословно-профессиональные микрогруппы умерших (помещики, городовые казаки, стрельцы, пушкари, ямщики, монахи, приходское духовенство). Опробовались новые принципы демографического учёта «всяких жилецких людей», а не только податных сословий (крестьяне, бобыли, посадские люди). Новой чертой демографической статистики стал учёт смертности гражданскими властями по церковным приходам. С большим вниманием описывались медико-социальные условия хода эпидемии.