Поэтический диалог А. С. Пушкина и митрополита Филарета. Впервые А. С. Пушкин увидел митрополита Филарета (Дроздова), в то время ректора Петербургской духовной академии, 4 января 1815 г. в Царскосельском лицее на экзамене по Закону Божьему.

Сведения об их личном знакомстве, которое могло состояться уже в 1828 г., немногочисленны и сводятся преимущественно к косвенным данным, однако сам факт этого знакомства биографами под сомнение не ставится [Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Ленинград, 1988. С. 465–466; Летопись жизни и творчества Александра Пушкина. Т. 1. Москва, 1999. С. 66, 105; Т. 2. С. 398, 424–425, 479; Т. 3. С. 125–126, 141–142, 157, 166, 185–186, 306, 540; Т. 4. С. 162, 180, 286, 368; Летопись жизни и служения святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского. Т. 2. Москва, 2010. С. 232, 235, 277, 373; Т. 3. Москва, 2012. С. 196; Т. 4. Москва, 2013. С. 30; Т. 5. Москва, 2015. С. 221, 364]. Существуют основания для предположений о влиянии митрополита на мировоззрение и творчество Пушкина; реминисценции и цитаты из его речей обнаружены комментаторами в послании «В Сибирь» (1827, опубликовано в 1856), стихотворении «Перед гробницею святой» (1831, опубликовано в 1836), романе «Евгений Онегин».

Наибольший интерес, однако, представляет их «поэтическая полемика», вызванная элегией Пушкина «Дар напрасный, дар случайный» (1828). В ней нашли отражение многие мотивы пушкинской лирики того времени: недовольство жизнью, отчаяние и разуверение в ценности и смысле существования, не находящего духовной опоры:

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

Филарет откликнулся на элегию стихотворением, основные идеи которого находят соответствие в его проповедях и «словах» (в том числе в «Слове в день восшествия на Всероссийский Престол Благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича, говорённом <…> Ноября 20 дня, 1830 года»).

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана;
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум,
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум.

Краткое изложение истории полемики поэта и митрополита содержится в письме П. А. Вяземского к А. И. Тургеневу от 25 апреля (7 мая) 1830 г.: «Ты удивишься <…> стихам Пушкина к Филарету: он был задран стихами его преосвященства, который пародировал или, лучше сказать, палинодировал стихи Пушкина о жизни, которые нашёл он у общей их приятельницы, Элизы Хитровой <…>» (Остафьевский архив князей Вяземских. Кн. 3. Санкт-Петербург, 1899. С. 192–193). П. И. Бартенев передаёт иную версию: стихи Пушкина привезла митрополиту его крестница, дочь М. И. Кутузова, Е. М. Хитрово. Письмо Пушкина к Хитрово (январь 1830) также несколько корректирует Вяземского: выясняется, что Пушкин был не просто «задран» произведением митрополита, но и воспринял его с энтузиазмом: «Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! – это, право, большая удача» (Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. [В 16 т.]. Т. 14. Ленинград, 1941. С. 57, 398; подлинник по-французски).

Пушкин ответил на стихи посланием «В часы забав иль праздной скуки…» [19(31) января 1830], 1-я редакция которого, согласно свидетельству выпускника Царскосельского лицея и знакомого Пушкина поэта М. Д. Деларю, приведённому писателем Г. С. Чириковым в «Заметках на новое издание Пушкина» (Русский архив. 1881. Кн. 1. С. 205–206), содержала прямое обращение к Филарету –

Твоим огнём душа согрета

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Филарета

В священном ужасе поэт, –

отсутствовавшее в печатной версии:

Твоим огнём душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Отвечая Филарету, Пушкин упомянул о том, что в прошлом ему приходилось читать его речи и это чтение воздействовало на него сильно и благотворно:

<…> твой голос величавый

Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.

Это признание подтверждается, в частности, черновиками «Полтавы» (1829), в примечаниях к которым содержится упоминание о «прекрасной речи» Филарета «Рассуждение о нравственных причинах несусветных успехов русских в войне 1812 года» (1813).

Отмечалась перекличка ряда фрагментов «Пира во время чумы» (1832) и речей митрополита, произнесённых им в Москве во время холеры 1830 г., в том числе с «Речью Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред Высочайшим вшествием в Большой Успенский Собор в 29 день сентября 1830 года», о которой Пушкин отозвался в заметке о собрании сочинений Георгия (Конисского): «Георгий Кониский известен у нас краткой речью, которую произнёс он в Мстиславле императрице Екатерине во время её путешествия в 1787 году <…>. Речь сия <…> заключает в себе игру выражений, <…> слишком затейливую: <…> приветствие, коим высокопреосвященный Филарет встретил государя императора, приехавшего в Москву в конце 1830 года, в своей умилительной простоте заключает гораздо более истинного красноречия» (1836) (см. подробнее: Михайлова Н. И. «Витийства грозный дар…» : А. С. Пушкин и русская ораторская культура его времени. Москва, 1999. С. 23–24, 107, 161–170, 193–194, 228, 267; Пушкин и Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Москва, 2003).

Обмен стихотворными посланиями не стал завершением истории взаимоотношений Филарета и Пушкина. 20 марта 1830 г. Хитрово, продолжавшая выступать в роли посредника между поэтом и митрополитом, писала Пушкину, что Филарет поручил ей сообщить ему о каком-то происшествии в Москве (соответствующий фрагмент письма до нас не дошёл). 11(23) марта 1831 г. и 18(30) января 1836 г. Филарет и Пушкин присутствовали на заседаниях Российской академии; о последнем Пушкин написал в статье «Российская академия» («<…> преосвященный Филарет представил отрывок из рукописи 1073 года, писанной для великого князя Святослава и хранящейся ныне в Московской Синодальной библиотеке»).