Кассу́то Умбе́рто (итал. Umberto Cassuto; ивр. משה דוד קאסוטו, Моше Давид Кассуто) (16.9.1883, Флоренция – 18.12.1951, Иерусалим), итальянский и израильский библеист.

Родился в религиозной иудейской семье, получил традиционное воспитание. Учился в Институте высшего образования Флоренции (впоследствии Университет Флоренции, 1902–1908) и в раввинской семинарии Флоренции (1896/1897–1909). В 1901 г. получил первый раввинский титул, с 1904 г. начал преподавать в семинарии. В 1922 г. назначен директором семинарии и главным раввином Флоренции. В 1925 г. занял должность профессора еврейского языка и литературы Университета Флоренции, оставив служение раввина.

Научная деятельность

Начало научной деятельности Кассуто связано с изучением истории евреев в Италии, результатом которого стали серия статей и монография «Евреи Флоренции в эпоху Возрождения» (1918). За эти работы в 1920 г. Кассуто получил премию по истории от Королевской национальной академии деи Линчеи (Accademia dei Lincei), высшую по значению премию в Италии. В 1935 г. стал членом-корреспондентом академии. Кассуто написал множество статей по истории евреев Италии для немецкой «Encyclopedia Iudaica», а также статьи по истории литературы на иврите для Итальянской энциклопедии (в 1938 опубликованы отдельным сборником «История послебиблейской еврейской литературы»).

С 1925 г. основной сферой научных занятий Кассуто стала библеистика. С 1932 г. он занял должность профессора Римского университета «Ла Сапиенца» на кафедре иврита и семитских языков. Занимался каталогизацией еврейских рукописей Библиотеки Ватикана. В 1938 г. Кассуто, как и другие преподаватели еврейского происхождения в период фашистской диктатуры, был уволен из университета. Эмигрировал в британскую подмандатную Палестину. В 1939 г. был приглашён на должность профессора библеистики в Еврейский университет в Иерусалиме. Вся последующая жизнь Кассуто была связана с Палестиной и возникшим в 1948 г. государством Израиль.

С 1949 г. работал редактором «Энциклопедии микраит» (Библейской энциклопедии). В 1943 г. учёный совершил путешествие в Алеппо (Халеб, Сирия) с целью изучения Алеппского кодекса, наиболее древнего и авторитетного на то время манускрипта еврейской Библии. Кассуто был одним из немногих ученых, получивших возможность работать с этой рукописью, прежде чем значительная её часть была утрачена. Его анализ (издание Кассуто вышло в свет посмертно, в 1953) рукописи показал, что печатные Библии в целом содержали вполне точный текст. Кассуто предложил ряд исправлений, касающихся консонант, масоретских огласовок и знаков еврейского текста, пересмотрел последовательность, деление текста на параграфы и т. п.

Как один из первых исследователей Угарита, он показал многообразие связей его литературы с ханаанской и библейской литературами, а также её особенности в сравнении с ними. Особый акцент в этих исследованиях Кассуто ставил на традиции книги Бытия.

Критика документарной гипотезы происхождения Пятикнижия

Кассуто известен прежде всего как критик широко признанной в то время документарной теории происхождения Пятикнижия Моисеева, получившей классическое выражение в книге Ю. Велльгаузена «Введение в историю Израиля» (1883). Велльгаузен исходил из существования прежде отдельных литературных источников книги Бытия (Яхвиста, Элохиста и Жреческого кодекса). Возражения Кассуто были изложены в его книге «Теория источников и формирование Пятикнижия» (1941), переработанной впоследствии в цикл лекций «Документарная теория и происхождение Пятикнижия» (The documentary hypothesis and the composition of the Pentateuch, 2006).

Свои положения Кассуто сформулировал следующим образом:

1. Последовательное употребление на протяжении законченного отрывка одного из божественных имен – yhwh (Яхве) или ʼĕlōhȋm (Элохим) – свидетельствует о существовании как минимум двух литературных традиций, тексты которых были впоследствии объединены.

2. Разнообразие литературных стилей и грамматических особенностей различных фрагментов Пятикнижия указывает на происхождение этих фрагментов из разных источников.

3. Пятикнижие отражает несколько богословских традиций, между которыми существуют противоречия.

   Повторы в Пятикнижии, наличие нескольких близких по содержанию сюжетов свидетельствуют о существовании нескольких источников текста.

4. Описательные «вставки» в Пятикнижии являются результатом редакторской деятельности (Cassuto. 2006. P. 17).

Кассуто в своей критике отталкивается от темы употребления божественных имен. Имя ʼĕlōhȋm было общим обозначением божества – как Единого Бога, почитавшегося израильтянами, так и богов других народов. Напротив, имя yhwh использовалось ими как собственное имя Бога – всемогущего творца, избравшего евреев как свой народ. Таким образом, грамматический статус слова yhwh как имени собственного указывал на конкретно-национальные представления о Боге, соотнесенные с этим словом: имя yhwh было связано с представлениями о действии Бога в истории, его отношении к конкретному народу. Кассуто показал, что различные жанры библейской литературы проводят строгое разграничение в употреблении этих имен. Так, в пророческих книгах Бог почти всегда называется именем yhwh. Напротив, в литературе премудрости Бога часто называют ʼĕlōhȋm, что, по предположению Кассуто, должно подчеркнуть универсальный характер мудрости, значение нравственных аксиом не только для народа Израиля, но и для всего человечества. Кассуто не настаивал на подобном объяснении, однако приводил параллели из древней египетской нравоучительной литературы («Наставление для Мерикара», папирус Присса, наставления Ани и Аменемопе), свидетельствовавшие о том, что авторы, писавшие в жанре литературы премудрости, сознательно избегали употребления божественных имен, которые вызывали бы ассоциации с конкретной религией (Cassuto. 2006. P. 26). Литература премудрости «затемняла» религиозные элементы, присущие конкретному народу, ради выражения «общечеловеческого» смысла (Cassuto. 2005. Vol. 1. P. 9).

По наблюдениям Кассуто, в Пятикнижии последовательно разграничиваются значения обоих божественных имен, каждое из них употребляется в соответствующем контексте. В рассказе о творении мира (Быт 1) используется только имя ʼĕlōhȋm, в повествовании о жизни Адама и Евы в раю – имя yhwh поскольку на первый план выдвигается личное (конкретное) отношение Бога к человеку и человека к Богу. В главном исповедании веры, как в Ветхом Завете, так и в раввинистическом иудаизме – «Шма, Исраэль» (šǝmaʽ yiśrāʼēl – «Слушай, Израиль») (Втор 6:4–9), – приводятся оба божественных имени: yhwh, Бог еврейского народа, вместе с тем является ʼĕlōhȋm – Богом всего мироздания. Противопоставление между Богом конкретного народа и конкретной религии (yhwh) и единственным Богом творения (ʼĕlōhȋm) здесь снимается. Бог – единый и единственный в своем личном отношении как к общине верующих, так и ко всему сотворённому миру. В этом главная весть ветхозаветного откровения. Исповедание «yhwh есть ʼĕlōhȋm» – свидетельство того, что 2 божественных имени не синонимы, разграничение которых в разных контекстах может быть объяснено только наличием нескольких параллельных традиций, получивших выражение в различных источниках Пятикнижия. Каждое из этих имён имело собственное богословское значение, осознаваемое авторами ветхозаветных книг. В противном случае исповедание «yhwh есть ʼĕlōhȋm» не несло бы никакой принципиально новой богословской идеи (Cassuto. 2006. P. 18–31).

Другое положение, которое Кассуто критиковал, связано с языковыми особенностями Священного писания. Предполагалось, что наличие в тексте нескольких взаимозаменяемых форм одного и того же слова или нескольких выражений, передающих один и тот же смысл, свидетельствует о существовании нескольких источников текста, обладавших индивидуальными грамматическими характеристиками. Кассуто признавал важность языковых факторов для установления целостности текста, но указывал на необходимость жёстких правил при отборе этих факторов. Недопустимо, чтобы лингвистические изыскания создавали «порочный круг», когда принадлежность текста к тому или иному источнику устанавливается на основе языковых данных, а сами данные отбираются исходя из уже заданного деления текста на источники. Кассуто стремился показать, что языковые особенности, присущие разным предположительным источникам, носят чисто грамматический характер.

Считая разделение Пятикнижия на источники методологически неоправданным, Кассуто вместе с тем признавал существование длительной устной традиции, предшествовавшей священному тексту и ставшей его основой. Он стремился создать компромиссный вариант теории происхождения Пятикнижия. Учёный исходил из тезиса, что авторы библейских книг сознательно использовали космогонические модели окружавших Израиль народов и перерабатывали их в соответствии с монотеистическим мировоззрением. Это обращение было вызвано не стремлением построить собственную космогонию на основании уже существовавших систем (сознательная рецепция языческой мифологии была невозможна для строгого монотеизма пророков), а использованием поэтических моделей описания мира, образов и литературных клише, уже существовавших в еврейской народной поэзии как проявление общего культурного континуума народов Сирии и Палестины.

Кассуто не стремился создать апологетическую теорию. Смысл его критики заключался в отрицании тезиса о существовании библейских источников как отдельных, целостных, самостоятельных записанных текстов. Он настаивал на единстве происхождения библейского текста. При этом учёный признавал многоплановость устной традиции, лежащей в его основе. Так, 2 (устных) рассказа о сотворении мира существовали параллельно: повествование о шести днях творения (традиция «мудрецов») и повествование о событиях в Эдемском саду (народная мифологическая традиция). Автор Торы записал известные ему традиции, создав целостное и законченное произведение. В то же время в отдельных случаях Пятикнижие непосредственно отражает народную поэтическую традицию. Так, ритмические стихи о сотворении человека (Быт 1:27) Кассуто считал фрагментом древнего еврейского эпоса. Однако большая часть Пятикнижия представляет собой прозаический текст, и это обстоятельство, по мнению Кассуто, делало невозможным систематическое обращение к народной мифологии. Если в интересах поэтического стиля могли заимствоваться мифологические образы, стихийно существовавшие в народной традиции, то строгий стиль Торы предполагал тщательный подбор слов, чёткое и однозначное выражение доктрины (Cassuto. 2005. Vol. 1. P. 11).

В освоении народной поэтической традиции и придании ей характера строгой богословской системы Кассуто видел одну из основных задач создания Пятикнижия. Это значит, что Тора должна рассматриваться как изначально целостный текст, обладающий единым богословием, единой этикой, едиными стилистическими установками. Многообразие предшествовавшей Пятикнижию традиции компенсировалось строгой и продуманной организованностью священного текста. Повторы и противоречия в Пятикнижии имеют смысловую нагрузку, определённую волей автора. Смысл этих повторов и противоречий может быть объяснён исходя из анализа их богословского контекста.

В конечном счёте Кассуто пришёл к выводу, что Пятикнижие как целостный текст было написано в 10 в. до н. э. (с учреждением культа в 1-м Иерусалимском храме) и в дальнейшем не подвергалось существенным изменениям.