Де́тский активи́зм, коллективные действия тех, кто по закону считаются несовершеннолетними, направленные на достижение социальных, политических, экономических или других системных изменений в их жизни, в обществе в целом или даже в других обществах (странах).

«Детский активизм» не является устоявшимся понятием в социальных науках и даже в исследованиях детства. Тем не менее существует множество исследований – исторических, социологических, антропологических и т. п., – посвящённых активизму и политическому участию несовершеннолетних. Некоторые из этих исследований можно отнести к традиции новой социологии детства (или «новых исследований детства»), другие же выходят за пределы этой традиции. Иными словами, детский активизм и детское политическое участие являются не понятиями, а тематической областью исследований.

В целом социальные учёные, проблематизирующие детский активизм, детское политическое участие и политическую агентность, отмечают, что в современных обществах западного типа политическое участие ассоциируется с участием в политике взрослых (или «молодёжи»), но не детей (Taft. 2019. Rodgers. 2020). Эти культурные представления отражены в институциональном дизайне большинства обществ западного типа: индивиды приобретают полные гражданские и политические права только при достижении совершеннолетия. Тем не менее дети – те, кого общества не наделяют статусом совершеннолетних, – могут вовлекаться в политику, участвовать в деятельности общественных движений и даже создавать собственные. Социологи, антропологи и историки изучают, как изменялись господствующие представления о детстве и как это повлияло на детскую политическую агентность, каким образом дети могут вовлекаться в политику сегодня и как взрослое общество реагирует на детский активизм.

История детской агентности

Работа историка Ф. Арьеса (рус. пер. 1999) «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке», опубликованная на французском языке в 1960 г. (в 1962 переведённая на английский), оказала влияние на последующие исследования детства и в том числе детского политического участия. Благодаря ей и несмотря на критику её отдельных выводов (Hendrick. 1992) среди исследователей сложился консенсус о том, что представления о детстве и (до определённой степени) опыт детства не универсальны, а историчны. Со временем в обществах западного типа эти представления менялись и, соответственно, менялся детский опыт агентности, в том числе политической. В средневековых обществах, например, возраст не играл такой большой роли, которую он играет сейчас, – дети часто смешивались со взрослыми, и их агентность не осмыслялась как слишком отличающаяся от взрослой. Дети лордов могли заседать в парламенте, а дети рабочих – выходить на рынок труда; дети заключали браки, свидетельствовали в судах и признавались виновными (Brewer. 2007).

Ф. Арьес (1999) показал, как социально-экономические процессы, такие как индустриализация, урбанизация, развитие образования и т. п., протекавшие на протяжении 17–18 вв., постепенно изменяли представления о детстве и опыт детства. Одновременно интеллектуальная традиция эпохи Просвещения проблематизировала ребёнка как существо, требующее особого подхода (Руссо. 1981). Наконец, согласно историку Холли Бруэр (2007), в 17–18 вв. в Англии и её американских колониях формировался новый тип политической власти, легитимность которой была основана на предполагаемом добровольном согласии граждан ей подчиняться. В этой новой теории политической легитимности дети занимали особое место, т. к. стало считаться, что в отличие от взрослых они ещё не способны дать такое согласие (to consent), а значит, должны быть исключены из политической сферы. Перечисленные тенденции распространялись на все общества западного типа (страны Европы, включая Россию, и некоторые европейские колонии). Таким образом, на протяжении 17–18 вв. общества западного типа начинают всё больше отделять детей от взрослых. Дети оказываются лишёнными ряда прав и одновременно защищены от «опасностей» взрослого мира: запрещается детский труд, и дети не допускаются в политическую сферу.

Детский активизм в современных обществах

Социологи и антропологи изучают детский активизм и политическое участие в современных обществах. Вместе с тем эти исследования редко пересекаются с исследованиями общественных движений. Как отмечает Дайана Роджерс (2020), исследователи общественных движений активно интересуются молодёжными протестами, но почти никогда – детскими. Дети иногда привлекают внимание этих исследователей, но только как символ, за который борются движения. Реагируя на этот пробел в исследованиях общественных движений, Д. Роджерс (2020) на основе анализа множества случаев участия детей в протестах предлагает классификацию детского вовлечения в движения. Во-первых, дети могут выступать в качестве «стратегических участников». Это происходит, когда взрослые намеренно привлекают детей к участию, потому что знают, что это может вызвать симпатию окружающих. Например, лидеры Движения за гражданские права (Civil rights movement) в США, планируя демонстрацию в г. Бирмингем в 1963 г., решили включить в неё детей. И действительно, кадры чёрных детей, преследуемых полицией, разлетелись по миру и шокировали Америку. Во-вторых, дети в движениях могут быть «участниками по умолчанию» (participants by default). Это случается, когда взрослые активисты просто берут с собой детей на акции и собрания движений. Наконец, дети могут быть «активными участниками» движений, т. е. самостоятельно принимать решение об участии. Например, множество транснациональных движений в Латинской Америке демонстрируют такую тенденцию: Сапатистская армия национального освобождения, Движение работающих детей, Движение за гражданские права детей. Типы детского активизма могут пересекаться и перетекать из одного в другой. Например, многие из детей, привлечённых стратегически к участию в Движении за гражданские права в США, впоследствии оставались в нём как полноценные активисты (Rodgers. 2020).

Х. Бруэр в книге «By Birth or Consent: Children, Law, and the Anglo-American Revolution in Authority» (2007) показывает, что современная для обществ западного типа концепция политической власти и политической легитимности, сформировавшаяся в 17–18 вв., исключает детей из политической сферы как тех, кто ещё не способен полноценно распоряжаться своим разумом. Именно в результате этих процессов, например, появляется законодательно закреплённое возрастное ограничение на пассивное и активное избирательное право (Brewer. 2007). Соответственно, детский активизм в современных обществах западного типа появляется в ситуации, в которой только взрослое гражданское и политическое участие считается полностью легитимным. Это означает, что, занимаясь активизмом, дети и детские движения должны находить способы представлять свою деятельность легитимной в глазах наблюдателей и потенциальных сторонников. В ответ на этот вызов некоторые несовершеннолетние активисты демонстрируют, что, несмотря на свой возраст, они способны заниматься политикой как взрослые. Примером может быть Движение работающих детей в Перу, включающее также и взрослых «помощников»: дети находятся «у руля» движения, однако у взрослых есть важная педагогическая функция – помогать несовершеннолетним активистам высказывать своё мнение, спорить, принимать информированные решения, иными словами, действовать как взрослые активисты (Taft. 2019).

При этом несовершеннолетние активисты и детские движения могут также позиционировать себя как тех, кто отличается от взрослых, и, таким образом, использовать определённые представления о детстве в свою пользу. В этом смысле они изобретают специфическую «детскую политику». Например, движение «Пятницы ради будущего» (Fridays for Future) публично представляет себя как движение школьников. Согласно риторике этого движения, в первую очередь страдать от изменения климата будут дети – и поэтому у них больше прав на политическую агентность, чем у взрослых; взрослые не взяли на себя ответственность, поэтому ответственность берут дети; дети более искренни, неравнодушны, открыты новому в отличие от взрослых, поэтому они лучшие политические акторы, чем взрослые. То есть активисты подчеркивают свою «детскость» как преимущество (Han. 2020). Аналогично, для несовершеннолетних участников курдских демонстраций в Турции в 2006 и в 2008 гг. участие в радикальных акциях означало прежде всего отказ становиться взрослыми и играть по их правилам. Детскость ассоциировалась с радикализмом, которого нет у взрослых. «Взрослая политика» предполагала диалог с турецким государством – дети же отказывались вступать в разговор с государством, которое заставляло их постоянно переживать насилие. Таким образом, активисты изобретали особую, «детскую» политику как альтернативу «взрослой» (Darici. 2013).

Кроме того, социальные учёные исследуют, как взрослое общество реагирует на политическое участие детей. Детский активизм как практика ставит под вопрос несколько доминирующих в современных западных обществах представлений о детстве: о том, что дети и взрослые – это различные по природе существа; о том, что детство – это естественная категория; о том, что дети пассивно воспринимают взгляды взрослых; о том, что дети должны быть исключены из политики; и о том, что всякая власть взрослых над детьми неизбежна и необходима (Taft. 2019). Неудивительно, что взрослое общество склонно или реагировать негативно на детское политическое участие («детьми просто манипулируют взрослые»), или, напротив, романтизировать его («дети понимают правду лучше взрослых»). При этом исследования показывают, что наделять детей самостоятельной политической агентностью обычно склонны те, кто поддерживают повестку детских движений; те же, кто с ней не согласен, склонны считать, что за действиями детей кто-то стоит (Such et al. 2005). Риторика чиновников и политиков по отношению к протестам несовершеннолетних может также меняться в зависимости от текущей политической повестки: восхищение протестом сегодня («наши смелые молодые граждане») может превратиться в осуждение и инфантилизацию его участников завтра («растерянные бунтовщики и шпана») (McPherson. 2002).

Детский активизм также плохо вписывается в понятие «активного гражданства», где последнее означает активное участие граждан в решении социальных, экономических, политических и других вопросов своего сообщества. В основе понятия активного гражданства лежит представление о взрослых индивидах, способных принимать рациональные решения. Такой подход к определению активного гражданства или игнорирует детей, или описывает их как «активных граждан в будущем» (Lister. 2007). Исследователи детства и исследователи активного гражданства размышляют над тем, как сделать понятие активного гражданства инклюзивным для детского активизма, но при этом не построенным по модели идеально-типического взрослого участия (Lister. 2007. Jans. 2004).

Конвенция ООН по правам ребенка даёт ребёнку «право свободно выражать эти взгляды по всем вопросам, затрагивающим ребёнка», «право свободно выражать своё мнение» и право «на свободу ассоциации и свободу мирных собраний» (Конвенция. 1989). Несмотря на то что на уровне официальной риторики в большинстве современных государств западного типа эти и другие права детей обладают высокой ценностью, на практике, как показывают исследования, многие государства рассматривают право ребёнка на участие и его/её право на защиту как несовместимые. Так, анализ запросов на политическое убежище в Канаде от детей 13–18 лет продемонстрировал, что большинству просящих было отказано, поскольку они уже обладали трудовым опытом. Работающий и активно изъявляющий свою волю ребёнок переставал быть ребёнком в глазах государства и терял право на защиту. На практике волеизъявление («право на участие») ребёнка и его право на защиту оказались несовместимы (Stasilius. 2005).

Исследователи детства призывают социальных учёных, педагогов и просто взрослых обращать внимание на разные виды агентности детей, в том числе на их потенциальную политическую агентность; не демонизировать и не романтизировать такую агентность, а изучать условия её возможности – роль институционального дизайна детских и смешанных движений, педагогических техник, практикуемых движениями, политической социализации его участников и межпоколенческих, в том числе педагогических, отношений между взрослыми и детьми.