«Анна Каренина» в оценке русских критиков 1870-х гг. Несмотря на несомненный читательский успех, роман «Анна Каренина» вызвал довольно мало откликов в литературной критике, в которых был бы достаточно глубоко раскрыт смысл толстовского произведения. Литературный критик В. В. Чуйко, познакомившись с далеко не полным текстом романа, определил автора как «умного наблюдателя мельчайших душевных волнений» и отметил «удивительный психический анализ». Пересказывая сцену обеда Стивы Облонского, он признавал, что «тут что ни строчка, то целый мир наблюдений». Критик резюмировал: «Мне кажется, некоторые характеры нового романа ещё лучше, рельефнее очерчены, чем в прежних его произведениях: в них нет ничего недоконченного, недосказанного, нелогического – всё стройно и цельно; черта вытекает из черты естественно, правдиво» ([Чуйко]. 1875. № 37. С. 1–2).

В более поздней статье – отклике на новую публикацию глав романа в журнале «Русский вестник» В. В. Чуйко отметил критический взгляд Л. Н. Толстого на светское общество: «Автор изучает это общество подробно и точно, останавливаясь на каждой мелкой черте, неумолимо разоблачая все непривлекательные стороны этого общества, рисуя людей такими, какими они есть, а не такими, какими они могут казаться, прикрываемые блеском туалета и заученных фраз» ([Чуйко]. 1875. № 72. С. 1).

В высшей степени благожелательным был отзыв Вс. С. Соловьёва, писавшего по поводу начальных глав романа: «В четырнадцати главах "Анны Карениной" мы нашли именно то, что составляет большую редкость в наше время: мы нашли высокую простоту неподдельного искусства, полноту жизненной правды и тонкое чувство меры, составляющее одно из главнейших оснований художественности произведения и совсем почти затерявшееся в современной литературе» ([Соловьев]. 1875. № 39).

О новых главах критик отозвался, что они «прекрасны бесспорно», а роман аттестовал как «замечательный, первоклассный». Однако образ главной героини он признал слабо выписанным, а её личность – неинтересной и блеклой: «Героиню романа, красавицу Анну мы оставили… очень бледной фигурой и недоумевали, что из неё выйдет. Теперь из неё вышла очень неинтересная женщина, без особенного ума, без особенной доброты, без злобы, даже без той стихийной силы и страсти, которые в своих ярких, горячих порывах могут быть так невольно привлекательны, что им прощаешь многое» ([Соловьев]. 1875. № 65). В следующей статье он с неудовольствием отозвался об описании скачек, посчитав его бессодержательным и ненужным: «Этот рассказ о величайшем несчастии в жизни Вронского с художественной стороны безукоризнен, как и всё описание скачек. Но виноват ли читатель, если Вронские и все их несчастия под конец становятся ему просто невыносимо скучны?!» ([Соловьев]. 1875. № 105).

Композиция романа «Анна Каренина», взаимосвязь его разных сюжетных линий понята по-настоящему глубоко не была. Так, А. В. Станкевич упрекал писателя в нарушении законов композиции и жанра, уверяя, что у Толстого вместо одного романа получилось целых два (см.: Станкевич. 1875. № 4. С. 784–820; № 5. С. 172–193).

Критик консервативного направления В. Г. Авсеенко роман, безусловно, принял и отозвался о художественном даре автора восторженно, однако посчитал Толстого великосветским, аристократическим писателем, художником, создавшим портрет лучшей части русского общества: писатель «умеет над пониженным уровнем современной действительности отыскать разреженный верхний слой, живущий чисто человеческими интересами, доступный благородным чувствам и романтическим порываниям. Оттого романы и повести гр. Л. Толстого, независимо от его чарующего таланта, производят такое освежающее, можно сказать, облагораживающее впечатление» ([Авсеенко]. 1875).

В леворадикальной критике содержание романа было воспринято примерно так же, но оценено противоположным образом. Критик-народник Н. К. Михайловский был раздражен «тщательным изучением и изображением радостей и тревог аристократических салонов и бурь дамских будуаров». По его мнению, Толстой «тут получает удовлетворение и как человек известного слоя общества, которому может быть не чуждо и всё человеческое, но в особенности близки интересы, чувства и мысли именно этого слоя. Это – так, но в этом-то и состоит отклонение от пути, признаваемого гра.<фом> Толстым правильным… В самом деле, – что значит предавать тиснению тончайший и подробнейший анализ различных перипетий взаимной любви Анны Карениной и флигель-адъютанта графа Вронского, или истории Наташи Безуховой, née [урожденной] графини Ростовой и т. п.? Говоря словами самого гр.<афа> Толстого, обнародование во многих тысячах экземпляров анализа, например, ощущений графа Вронского при виде переломленного хребта любимой его лошади само по себе не составляет "предосудительного" поступка. Ему "приятно получить за это деньги и известность", а нам, "обществу", не всему, конечно, а преимущественно светским людям и кавалеристам, очень любопытно посмотреться в превосходное художественное зеркало» ([Михайловский]. 1975. С. 320–321). Примерно то же писал А. С. Суворин, позднее ставший ультраконсерватором: «…откуда у него эта любовь в великосветской жизни, эти обольстительные, развращающие воображение краски для живописи пошлых великосветских типов, дрянных в нравственном смысле подробностей, ненужного блеска, чванства, блонд, кружев, обнажённых плеч с их "холодной мраморностью"? <…> …он продолжает в новом своем романе, "Анна Каренина", вертеться всё в том же "тюлево-ленто-кружевном" кругу, где "обыкновенно говорят всякий вздор", и всё около одного и того же предмета, любви, как будто никаких других интересов в современном обществе нет. И всё те же тонкие, нежные, обольстительные краски, которые ослепляют читателя и, конечно, не способствуют ему возвыситься до простоты, природы, чистоты нравов и т. п.» [Суворин. 1875. С. 21–22 (разд. паг.)].

Радикальный критик П. Н. Ткачёв вынес «Анне Карениной» неумолимый приговор: «…если роман понимать как бесцельную, хотя и занимательную сказку, в которой блестящая форма наполнена содержанием личных эстетических вожделений автора, то появление подобных произведений действительно служит знамением нравственного упадка. Роман "Анна Каренина", несмотря на все восхваления его, кажется, именно принадлежит к числу подобных произведений, и его прославленный автор относится именно к числу художников, способствующих понижению нравственного уровня в обществе» ([Ткачев]. 1975. С. 19).

А. М. Скабичевский, приверженец либерального народничества, назвал «Анну Каренину» «самым заурядным романом из великосветской жизни», выявившим «оскудение таланта» писателя ([Скабичевский]. 1875). Н. А. Некрасов воспринял произведение Толстого исключительно как любовный роман, причём содержащий довольно плоское и банальное морализаторство. Свой взгляд на книгу он отразил в эпиграмме «Автору "Анны Карениной"»:

Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.

На этом фоне выделяется мнение о романе Ф. М. Достоевского. Как свидетельствуют его письма жене, первые части романа ему не понравились. Однако после прочтения 6-й и 7-й частей книги Достоевский изменил своё мнение и в «Дневнике писателя» неоднократно упоминал роман Толстого. Большое впечатление на него произвела сцена примирения Каренина и Вронского у постели близкой к смерти героини: «И вот вдруг все предубеждения мои были разбиты. Явилась сцена смерти героини (потом она опять выздоровела) – и я понял всю существенную часть целей автора. В самом центре этой мелкой и наглой жизни появилась великая и вековечная жизненная правда и разом всё озарила. Эти мелкие, ничтожные и лживые люди стали вдруг истинными и правдивыми людьми, достойными имени человеческого, – естественно силою природного закона, закона смерти человеческой. <...> Ненависть и ложь заговорили словами прощения и любви. Вместо тупых светских понятий явилось лишь человеколюбие. Все простили и оправдали друг друга. Сословность и исключительность вдруг исчезли и стали немыслимы, и эти люди из бумажки стали похожи на настоящих людей! Виноватых не оказалось: все обвинили себя безусловно и тем тотчас же себя оправдали. Читатель почувствовал, что есть правда жизненная, самая реальная и самая неминуемая, в которую и надо верить <…>. Этим напоминанием автор сделал хороший поступок, не говоря уже о том, что выполнил его как необыкновенной высоты художник» (1877, февраль – Достоевский. 1995. С. 59).

В выпуске «Дневника писателя» за июль – август 1877 г. Достоевский, именуя Толстого «огромным талантом», привёл отзыв некоего «милого и любимого» им романиста: «Это вещь неслыханная, это вещь первая. Кто у нас из писателей может поравняться с этим? А в Европе – кто представит хоть что-нибудь подобное? Было ли у них, во всех их литературах, за все последние годы и далеко раньше того, произведение, которое бы могло стать рядом?» Этим романистом был И. А. Гончаров, и, соглашаясь с его оценкой, Достоевский утверждал: «"Анна Каренина" есть совершенство как художественное произведение, подвернувшееся как раз кстати, и такое, с которым ничто подобное из европейских литератур в настоящую эпоху не может сравниться, а, во-вторых, и по идее своей это уже нечто наше, наше своё родное, и именно то самое, что составляет нашу особенность перед европейским миром, что составляет уже наше национальное "новое слово" или, по крайней мере, начало его, – такое слово, которого именно не слыхать в Европе и которое, однако, столь необходимо ей, несмотря на всю её гордость». Таким «новым словом» Достоевский посчитал «взгляд русского автора на виновность и преступность людей», который представлен в романе «в огромной психологической разработке души человеческой, с страшной глубиною и силою, с небывалым доселе у нас реализмом художественного изображения». Идею романа Достоевский формулировал так: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из неё самой и что, наконец, законы духа человеческого столь ещё неизвестны, столь неведомы науке, столь неопределённы и столь таинственны, что нет и не может быть ещё ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть Тот, который говорит: "Мне отмщение, и аз воздам"» (Достоевский. 1995. С. 227, 233–238).

Высоко оценив роман «Анна Каренина», Достоевский выделил в нём те сцены и акцентировал те мотивы, которые были созвучны его собственным религиозно-историософским идеям. 8-я часть романа вызвала неприятие у Достоевского, исповедовавшего идею славянского всеединства: его возмутило неприглядное изображение добровольческого движения в защиту Сербии, которая боролась за независимость от Османской империи.